Василий Клепов - Тайна Золотой Долины

– Скажите, – спросила она, – а кто у вас едет в Архангельск?

– Я, – ответила мама. – Только не в Архангельск, а в Холмогоры. Это недалеко от Архангельска. А что?

– Просто так! Мне почему-то стало интересно, зачем люди ездят в Архангельск?

– Одни едут по делу, другие – от горя…

– А вы?..

– Я от горя… Да ты разве не знаешь?

И мама рассказала Белке о том, как я утонул, как меня искали на Выжиге, но нашли только плот и достали со дна Колесницу, и как мама боится сообщить об этом отцу на фронт.

Белка выслушала все, поплакала с мамой, потом распрощалась и побежала на почту. Там она купила бумаги и написала записочку:

«Простите меня за то, что я дурачила вам голову открытками. Дело совсем не в открытках.

Я приходила к вам от вашего сына Васи, который жив и здоров и не чает дождаться встречи. Вася живет не так далеко и скоро вернется домой. Больше ничего сообщить не могу, так как с меня взяли клятву, чтобы не болтала. А билет прошу продать и в Архангельск не ездить. На фронт тоже ничего не пишите, потому что все в порядке. По просьбе Васи возвращаю пятнадцать рублей, которые он у вас брал.

С глубоким уважением известная вам девочка X».

Белка вернулась к нам, надеясь осторожно подсунуть записку и уйти. Но мама была уже не одна. У нее в комнате сидел высокий стройный человек с бледным худым лицом, на которого Белка, может быть, не обратила бы внимания, если бы не разговор, который человек вел с мамой.

Этот человек мягко уговаривал мою маму не уезжать в Архангельск.

– Я еще раз говорю, Мария Ефимовна, – услышала Белка, как только вошла в комнату, – не делайте этого… Васю не нашли… Но вовсе не следует, что он утонул. Скорее наоборот…

Белка не выдержала и вмешалась:

– Конечно, не утонул…

– Ну вот видите… – слабо улыбнулся этот симпатичный человек. – И девочка того же мнения.

– Но ведь уже больше недели его нет, – с прежней тоской возразила мама. – У них уже и запасы еды давно кончились. Должны бы вернуться, если бы были живы.

– Вы не знаете Васю, – начал было человек, но мама только грустно улыбнулась:

– Я не знаю Васю?

Она посмотрела на Белку, но таким взглядом, будто не видела ее перед собой. Потом словно опомнилась и спросила:

– А у вас как дела, Павел Васильевич?

Белке ничего не сказало это имя, которым мама назвала симпатичного человека с бледным лицом. А ведь Павел Васильевич это – дядя Паша.

– Мои дела очень плохие, Мария Ефимовна, – ответил дядя Паша, – меня исключили сегодня из партии.

– Все-таки исключили… – соболезнующе произнесла мама, и по ее тону Белка почувствовала, что она уже часто говорила с дядей Пашей на эту тему. – Какая ошибка!

– Ошибки нет, Мария Ефимовна, – неожиданно принялся доказывать дядя Паша. – Потеря бдительности в военное время – такое же преступление, как измена.

– И вы не сказали, что передали документы Белотелову?

– Конечно, нет. Зачем я буду подводить товарища… Мне от этого легче не будет, а Пантелеймону Петровичу были бы неприятности.

Моя мама после этих слов вся так и вскипела. Она вскочила с места, швырнула на стол карандаш и сердито стала перед дядей Пашей:

– Так вот, знайте, Павел Васильевич! – Белка так и замерла от удивления: мамин голос был совсем не робкий и не покорный. – Я окончательно убедилась, что вы кисель, тряпка, гнилой интеллигент! Я завтра же пойду в горком, чтобы сказать то, что вы обязаны были сами сказать. И почему вы так щадите своего Белотелова?

– Белотелова?! – вскрикнула от изумления Белка. – Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить!

Но мама даже не обратила внимания на ее слова и продолжала:

– Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на тс пошло, Павел Васильевич, я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю о то, что Лева Гомзин – вор. Ни во что в этой белотеловской истории я не верю…

– Мария Ефимовна! – опять не удержалась Белка и вставила словечко. – А вы сходите в НКВД… Там есть капитан Любомиров… – но тут Белка опомнилась и прикусила язык.

– …и в благородство Белотелова я не верю, – продолжала мама. – Он рассказывает теперь, что не хотел вас подвести. Потому и говорил в милиции, что в портфеле были не документы, а деньги. Предположим, вранье в милиции и было вызвано у него благими намерениями, хотя что хорошего, если человек скрывает от милиции правду! Но почему он вам-то сразу не объяснил, что документы похищены?

– Не хотел расстраивать,– неуверенно ответил дядя Паша. – Надеялся найти документы.

Жалко, не было при этом разговоре меня! Я бы открыл глаза дяде Паше! Он бы тотчас увидел, какую змею пригрел! Белотелов ведь не только нас с Левкой оклеветал, а еще подвел своего лучшего друга под исключение из партии. Подожди же!

А Белка стояла на пороге и не знала, как ей ловчее подсунуть записку и уйти. Наконец стоять непрошеной гостьей в чужой квартире стало совсем неудобно, и Нюра сказала первое, что пришло в голову:

– Мария Ефимовна! Я нечаянно оставила у вас фотографию Лемешева… Разрешите, я ее поищу…

Мама разрешила. Белка для вида покопалась в книжках на столе, положила на самое видное место свою записку, сказала:

– Ну, нашлась фотография! – и выскользнула за дверь.

Успокоительные записки у Белки были приготовлены для всех, и она отправилась по адресам. Левкиной мамы дома не было, поэтому Белка сунула записку Гомзиным под дверь. У Кожедубовых дома сидела младшая сестренка Димки. Белка выспросила ее обо всем, а потом, убедившись предварительно, что девочка еще не умеет читать, отдала ей записку и попросила передать маме.

Но все-таки и теперь Белка уехать из города не могла, ей было жаль Левку: он будет спрашивать про маму, а она с ней даже не встретилась. Тут она вспомнила про моих верных людей и, отыскав недостроенный дом, полезла на чердак. Доски, которые я заблаговременно приготовил, сохранились. Белка выложила из них на окне сигнал и стала ждать.

Начинало уже темнеть, а на сигнал никто не являлся. Белке страшно было сидеть одной на чердаке, она спустилась и стала ждать в подъезде.

Вот тогда-то и произошло еще одно приключение, может быть, не менее интересное, чем все наши похождения в Золотой Долине.

Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.

Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.

– Наконец! – сказал толстый. – Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.

– Ходил в свои владения, – ответил тот, который вошел позже.

– Принес?

– Принести-то принес, – начал мямлить второй, – но за такую цену я не согласен.

– Триста тысяч рублей мало? – удивился толстый.

– А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.

Белка так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?

А толстяк продолжал:

– Не хочешь на рубли, получай долларами.

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч…

– Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.

– Послушай, Белотелов, – вышел из терпения толстый, – что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же – доллары!

– Но ты не забывай, что ты покупаешь, – возразил Белотелов. – Золотая Долина, брат, почище вашей Аризоны…

Белотелов! Золотая Долина! Белка так и замерла, боясь пропустить хоть одно слово: в этом мерзком торге один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.

– А ну, покажи бумаги!

«Бумаги! – еще больше насторожилась Белка. – Уж не те ли, о которых говорили сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»

Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка, выглянув из-за кирпичей, увидела двух человек, склонившихся над белыми листами. Наверное, такая ненависть к предателям горела в Белкиных глазах, что Белотелов, почувствовав эту ненависть, повернул свою чурку с большим носом.

Как он вздрогнул, когда увидел Белкино лицо! Хотел что-то сказать тому, другому, а не мог – губы от страха прыгали.

Толстый заметил по лицу Белотелова неладное, обернулся…

«Ну, – подумала Белка, – сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…» – и хотела уже кричать, звать на помощь, но толстый вдруг кинулся вон из подъезда. Исчез и Белотелов, а в дверь протиснулись сразу два мальчика. Они пошептались и полезли на чердак, но тут же спустились.

– Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, – сказал один, – а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.

– Не может быть, – спорил другой, – Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.

Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные люди, и шепнула: