Борис Бондаренко - Ищите Солнце в глухую полночь
– Думаю, что не откажусь, – опять улыбнулся Андрей.
Серебряников кивнул.
– А чтобы тебе яснее была ситуация, прочту маленькую популярную лекцию. Слышал ты о краевых прогибах?
– Нет.
– Это районы, где происходит медленное опускание, или, как у нас говорят, прогибание земной коры. Явление это приводит к некоторым любопытным последствиям. Начну сразу с того, что все более или менее значительные месторождения нефти и газа расположены как раз в районах краевых прогибов. И поиски новых месторождений ведутся тоже, как правило, в районе краевого прогиба. Определяются же границы и глубины краевых прогибов в принципе довольно просто. Дело в том, что на границе краевого прогиба довольно заметно меняется плотность пород, а вместе с ней и ускорение силы тяжести. Разница, конечно, ничтожная – всего какие-то тысячные доли процента, – но все же без труда улавливается приборами, которые называются гравиметрами. Эта штука, по существу, состоит из одного маятника, сделанного с ювелирной точностью. Прибор простенький, но довольно капризный и требует обращения деликатного. Обладает он одной неприятной особенностью – его показания сильно зависят от температуры и даже от времени. Если сделать измерения в одной и той же точке, но в разное время и при различной температуре, то разница в показаниях может оказаться довольно значительной. Существует специальная сеть опорных гравиметрических точек, где сила тяжести определена весьма точно, и уже к этим показаниям привязываются все измерения. Там же, где опорные точки отстоят далеко друг от друга, приходится весь путь проделывать дважды и вечером возвращаться на то место, где проводились измерения утром, а потом делать линейную интерполяцию. Нам, кстати, придется иметь дело с этим прискорбным случаем, так как соседние опорные точки отстоят друг от друга больше чем на триста километров и, значит, весь путь придется пройти трижды. Понятно?
– Вполне, – ответил Андрей.
– Это, так сказать, теоретическая присказка, – продолжал Серебряников. – А сейчас начнется практическая сказка. Одним из самых больших краевых прогибов является Северо-Уральский. Так вот, считается, что северная граница этого краевого прогиба лежит где-то в районе Ухты. Вывод общепризнанный, однако чисто теоретический. Правда, поиски нефти севернее Ухты велись когда-то, хотя мало и плохо, и не дали никаких результатов. Потом их и совсем прекратили, и с тех пор считается, что нефти в тех районах нет...
Серебряников помолчал.
– Года четыре назад после длительных манипуляций и размышлений я пришел к выводу, что граница прогиба лежит значительно севернее. Ну, из чего, естественно, следует, что нефть там искать можно и нужно, особенно если учесть, что ухтинской нефти явно не хватает. Мною написано несколько статеек – если хочешь, дам тебе, на досуге прочти, – которые в общем-то были приняты в штыки. Но так как детальная гравиметрическая разведка в тех районах фактически не велась, то меня опровергнуть не сумели, но и я, конечно, ничего доказать не смог. Все четыре года я настаивал на том, чтобы отправить туда экспедицию, но только недавно мне удалось получить разрешение – в самый последний момент, когда все сроки почти прошли. И вот, – Серебряников развел руками, – я и пытаюсь скоропалительно собрать людей и как можно быстрее попасть туда. Это будет только пробный шарик – за одно лето такую территорию, конечно, не обследуешь. Отправляемся пока в наиболее подозрительный район – верховья Печоры и Илыча. Перевалим через Урал и привяжемся к опорной точке к Хулимсунте – это уже в Сибири. Идем, как ты уже знаешь, на лодках, но через Урал их придется тащить волоком. По карте не так уж много – всего около четырех километров, но в действительности, конечно, будет хуже. Даже неизвестно, сумеем ли мы вообще перетащить лодки – места там глухие и безлюдные, никто ничего не знает. В крайнем случае лодки бросим и спустимся на плотах или пойдем пешком... В общем тяжело будет. Боишься? – вдруг спросил Серебряников.
– Не очень, – сказал Андрей.
– А вот я боюсь, – признался Серебряников. – Боюсь, что не сумеем сделать даже это, в общем-то совсем немногое. А если я не привезу никаких результатов, моя первая экспедиция наверняка станет и последней – слишком много у меня противников. То есть не у меня, конечно, а у моей идеи. А идея-то верна, я уже не один год сижу над ней...
Он опять помолчал и внимательно посмотрел на Андрея.
– Дело ведь еще в том, что сам-то я не геофизик, а чистый геолог, да еще и теоретик, гравиметрией не занимался, да и в тайге-то никогда не бывал, – признался он. – Я ведь специалист по Казахстану... Как видишь, у меня немало шансов сесть в лужу. – Он невесело улыбнулся. – Я немножко пугаю тебя, чтобы ты заранее был готов к неприятностям. Но ты, кажется, не из пугливых, а?
– С чего я должен начинать? – спросил Андрей.
– Во-первых, узнать о гравиметрии все, что возможно. И чтобы на меня не надеялся – у меня просто не будет времени заняться ею как следует. Ну, ты-то справишься – ты же все-таки физик. Литературу я подберу, возьмем с собой на всякий случай. Тебе придется первым отправиться туда. Лодки возьмем на месте, а моторы повезем отсюда – там их не достанешь. Моторы новые, а их еще нужно обкатать, хотя бы часов по двадцать каждый. Дам тебе еще кого-нибудь в помощь, все остальные соберутся потом. Добираться будешь так, – Серебряников подвел Андрея к карте, – самолетом до Сыктывкара, оттуда в Троицк-Печорск – тоже самолетом, а там километров шестьдесят вверх по Печоре и по Илычу до Приуральского леспромхоза. Это во-вторых. А о деталях еще поговорим с тобой потом. Ты сегодня едешь домой?
– Да.
– Смотри, Андрей. Ты должен вернуться в Москву пятнадцатого июня – самое позднее. Печально, конечно, уезжать так скоро от молодой жены, да что делать...
– Хорошо, – сказал Андрей. – Я буду вовремя.
31
Это было через неделю после моего приезда. Маша еще спала, а я лежал тихо и старался не шевелиться, чтобы не разбудить ее.
В комнату вошла Анна Алексеевна, ее мать.
– Дети, вставайте, – сказала она. – Уже почти девять, и завтрак на столе. А мне пора идти.
Маша открыла глаза и, потянувшись ко мне, легонько поцеловала в щеку.
– Мама, имей совесть, – сонным голосом сказала она. – Еще девяти нет, а ты будишь. – Но она уже совсем проснулась.
– Хотела бы я знать, высплюсь ли я когда-нибудь. – Она приподнялась и оперлась на локоть. – Ладно, мам, иди, я сейчас встаю. Все равно у меня такой строгий муж, что не даст долго спать.
Она еще не привыкла к этому слову «муж» и, когда сказала его, взглянула на меня и улыбнулась.
Анна Алексеевна ушла, а Маша опять легла и виновато сказала:
– Еще пять минут, Андрейка... – и обняла меня. Когда же мы, наконец, встали, оказалось, что уже десять.
Маша одевалась и говорила мне:
– Ох, как хочется, чтобы поскорее настало двадцать третье, и чтобы уже ни одного экзамена, и можно было бы ехать к дедушке. Там чудная деревенька, Андрей. Маленькая – домов, наверно, тридцать, не больше, – а рядом лес и чуть дальше – глубокое озеро со смешным названием Олененок. Не Оленье, не Олень, а именно Олененок. Правда, хорошо?
– Да, – сказал я.
Маша замолчала, и когда я обернулся, то увидел, что она смотрит встревоженно.
– Иди-ка сюда, – попросила она, и, когда я застегивал ей платье на спине, она увидела в зеркале мое лицо и спросила: – Что случилось?
Я не ответил, и она села на кровать и устало сказала:
– Ты опять должен ехать, да?
– Да.
Я просто не мог взглянуть на нее и долго разминал сигарету, так что табак высыпался с обоих концов, и я выкинул сигарету в пепельницу и взял другую.
– Пятнадцатого мне нужно быть в Москве. Еду в экспедицию с геофизиками, на Северный Урал... Мне очень нужны деньги, Машенька. Я должен Валентину почти триста рублей.
Она сидела, опустив голову, и медленными движениями разглаживала платье на коленях.
– А знаешь, о чем я подумала сейчас? Что мне надо перенести экзамены, чтобы побыть с тобой эти оставшиеся дни. И только потом пришло в голову, что, наверно, можно сделать так, чтобы ты совсем не ехал. Как будто я заранее смирилась с тем, что ты должен уехать, еще не зная об этом.
Она вопросительно посмотрела на меня.
– А тебе действительно необходимо ехать?
– Да.
– Но ведь можно сделать как-то по-другому. Ты мог бы работать здесь, у папы на заводе, или в Москве, а я приехала бы к тебе. Можно и совсем обойтись без работы – я знаю, что у папы есть деньги, и ты бы мог взять у него...
Я покачал головой:
– Это невозможно.
– Да, – печально сказала она, – я знаю, что денег ты не возьмешь, и даже не прошу об этом. Но если бы ты захотел, ты мог бы сделать так, чтобы мы не расставались. – Она вздохнула. – Ладно, идем завтракать.
У Маши был такой несчастный и убитый вид, что я выругал себя, но ничего не говорил ей – считал, что она должна справиться сама.
