Стивен Гулд - Джампер: История Гриффина

— Мой отец учился в этой школе. В его время случалось много всякого, и он считает, что это отличный опыт, закалка, формирующая характер. И никакой геморрой тебе не грозит! — Генри увидел выражение моего лица. — Да ладно тебе! Мой сосед вполне нормальный парень, хотя его познания в математике весьма скудны, хуже моих, если ты можешь себе такое представить.

Я покачал головой.

Больше я никогда худого слова не скажу про домашнее обучение.

Воскресенье я провел в Хогвартсе. На самом деле, конечно, я читал на берегу Оахаки, но книжки оказались классные. Я пытался связаться с Сэмом и Консуэло, но кодовая фраза «Таких нет» давала мне понять, что они все еще под наблюдением.

Так что я читал. Я закончил обе книги к вечеру понедельника, и пренебрегая текущей домашней работой, написал эссе, сопоставляющее силу волшебства во всех трех книгах, на французском. Вот чем я занимаюсь, когда сильнее всего скучаю по маме. Делаю задания на французском.

Я распечатал эссе и дал копию Генри, когда возвращал ему книги во вторник на занятии.

— Насчет моего словарного запаса ты был прав. Мне нужно зарыться во франко-английский словарь, чтобы одолеть мои проблемы. Наверное, будет полезно.

Но он осторожно сложил листочки с моим эссе и убрал между страниц «Узника», прежде чем засунуть оба тома к себе в рюкзак.

Позже, когда мы склонились над десертом, он произнес:

— Знаешь, скоро февральские праздники на полсеместра. Я поеду к кузену, в Нормандию. Как думаешь, сможешь уговорить своих отпустить тебя со мной?

Я замер.

— Нормандия? Где именно? Шербур?

Он покачал головой.

— Нет. Маленькая деревушка, называется Понторсон — меньше десяти километров от Мон-Сен-Мишель.

Я видел фотографии Мон-Сен-Мишель. Кто их не видел-то?

— Здорово. А как добираться?

— Поездом до Портсмута. Ночью на пароме до Сен-Мало. Брат встретит на своем «Ситроене» и отвезет в коттедж.

— А проблем с возрастом нет? Я имею в виду то, что ты путешествуешь один?

— Да нет, куда сложнее возвращаться, поэтому брат обычно пересекает границу вместе со мной и проводит меня через паспортный контроль, а потом делает покупки и едет назад.

— Чем он занимается, твой брат?

— Он в отставке. На самом деле он внук двоюродного брата моей бабушки, значит, мне он кто — четвероюродный? Ну, типа того. Он любит свое вино. Возиться в саду. Раньше был госслужащим. Что-то там с транспортом, кажется.

— Ты уверен, что я не помешаю?

— Да конечно! Он и раньше предлагал. Не именно тебя, конечно, а сказал просто: привози приятеля. Когда я у него живу, он предоставляет мне почти полную свободу. Конечно, если есть тяжелая работа в саду, я сразу берусь за дело, но там еще и леса, и речка, и автобус, который вдет всего десять минут до берега — представляешь, прилив появляется там словно из ничего, сильный, как шторм; сначала вокруг на мили один песок, а потом — у-у-у-у! И появляется!

— Что же, звучит великолепно. Знаешь что, я забегу к mа mére et mon pére и посмотрю, что из этого выйдет.

— Я могу попросить маму позвонить, если это поможет.

— Договорились, — сказал я. — Если потребуется.

Надо было сказать «нет».

ВОСЕМЬ

Вторжение

Я проснулся от жуткой вони, вызвавшей рвотные позывы. Пошел искать источник к батареям, ощущая спасительное дуновение свежего воздуха на лице.

Что-то странное было в этом ветерке, поскольку обычно он дул в другом направлении — сквозь щебень, которым завален вход в мою пещеру — и вверх. Наличие ветерка зависело от двух факторов — воды, которая всегда приносила с собой немного воздуха, а также целой паутины щелей у источника. А еще, когда дневное солнце нагревает камни с внешней стороны шахты, воздух поднимается снизу вверх.

Но сегодня именно в поступающем извне воздухе содержалось это страшное зловоние.

Я так давно не был у входа в шахту, что помнил его слишком неопределенно для прыжка. В результате мне пришлось сначала прыгнуть к туалету в зоне для пикника, куда я выбрасывал отходы.

Снаружи было пасмурно и на удивление холодно, необычно для этих мест, чем и объяснялось наличие ветра. Холодный воздух опускался в шахту. Я решил прыгнуть назад за курткой, прежде чем начать трехкилометровую прогулку к шахте.

Подойдя к ней, я обнаружил, что решетчатые ворота настежь распахнуты, замка нет, а засов покорежен. Я заглянул в одну из расселин и понял, что в замок стреляли, — металлический порошок был явно от пуль с медным покрытием.

Но вонь исходила как раз отсюда.

Я предположил, что это собаки, но через секунду понял, что скорее койоты. Кто-то подстрелил их, взломал замок и выбросил сюда.

Охота в парке была запрещена, это точно. Даже если егерь убил койота по какой-то уважительной причине — из-за бешенства, например — он не стал бы ломать замок и бросать его в шахту.

Уроды.

У меня еще осталась пара резиновых перчаток после моих цементных работ в Норе, но я прыгнул в Сан-Диего и направился в «Хоум депот» за респиратором и большими пакетами для мусора. Три койота гнили, разъедаемые личинками; они развалились на части, пока я запихивал их в мешки. Наверное, они лежали там уже несколько дней, и только переменившийся ветер принес запах в мое жилище. Даже не знаю, как я смог бы вынести его без маски.

Я оставил записку с сообщением о взломанном замке под дверью в егерском хозяйстве. Было уже начало восьмого, то есть парк был закрыт. В моем случае удобнее всего оставлять анонимки. Если бы я начал разговаривать с егерями, они бы непременно заинтересовались, где я живу. У парка был главный егерь, но его штаб находился далеко от входа, миль за десять.

Я скинул мешки в их помойку.

Рядом с домиком егерей я нашел водопроводный кран, так что смог прополоскать перчатки и вытереть их о торф, готовясь прыгнуть обратно в Нору, когда услышал выстрел.

Это было не рядом, и я не стал отпрыгивать — но звук шел сверху, от шахты.

Я прыгнул обратно к шахте, где на меня сразу повеяло холодом и бесприютностью. Солнце садилось, ветер усиливался. Я отошел к одной из приземистых старых построек без крыши, с развалившейся стеной в виде кучи камней, но все-таки защищенной от ветра.

Через пару минут я услышал следующий выстрел, громкий, но все же не настолько, чтобы заставить меня испугаться. На расстоянии послышался звук заработавшего мотора, потом еще одного.

Было похоже на мотоциклы. Я почувствовал, что они приближаются, и начал выбираться из старой постройки, пытаясь найти точку, из которой они будут видны.

Это были не мотоциклы, а два квадроцикла защитной расцветки. Они с ревом неслись по каньону, взметая камни, грязь и траву, а я недоумевал, почему раньше не видел их следов. У каждого сзади было привязано еще по койоту, а впереди виднелись стволы ружей.

Я держал в руках перчатки, все еще мокрые после стирки, как будто чистые, но запах — или память о нем — все еще не покидал мой нос.

Они подъехали к забору, распахнули ворота и швырнули трупы животных вниз. Даже не посмотрев по сторонам.

— Пора по пиву! — сказал один, обращаясь ко второму.

— Пора, — согласился тот.

Я подумал, не спихнуть ли их в шахту, но они прыгнули на свои квадроциклы и понеслись вниз по каньону. Внедорожники на территории парка также были запрещены.

Я прыгнул обратно в Нору, чтобы взять из лодки бинокль. Потом — на скалу над каньоном, и воспользовался биноклем для определения их конечной цели. Они включили фонари, и поэтому хорошо были видны среди длинных теней от Рыбьего Хребта. Мне пришлось следовать за ними дальше, они все шли вперед, под гору, но я следил вплоть до самой окраины парка, до светлого пятна, пробивавшегося сквозь сгущающиеся сумерки.

Я прыгнул обратно к помойке у егерского хозяйства и достал пакеты с гниющими останками койотов, оставив их на время в каменной развалюхе, где прятался сначала, — рядом с шахтой.

Я согласился поехать с Генри во Францию.

— С родителями порядок, — подтвердил я.

— Они хотят переговорить с Гарольдом? Или моей мамой?

Я покачал головой.

— Клевые они! Сказать по правде, мне кажется, они не особенно вникают. — Он сделал такое лицо, словно сочувствовал, а потом сказал: — Радуйся. Для меня разрешение родителей сопровождается десятком факсов и звонков, призванных расставить все точки над «i». А с паспортом у тебя нормально?

Я кивнул.

— О да, только фотка старая, терпеть ее не могу, но он еще действителен в течение трех лет.

— Отлично! Я займусь билетами.

— Сколько с меня?

— О, не волнуйся. Это папина забота. Он страшно рад, что у меня есть друг не из Брутуса. А еще я думаю, они хотят, чтобы кузен Гарольд тебя изучил, раз они пока сами не могут… во всяком случае, до лета.

— А, так они возвращаются домой?