О смелых и отважных. Повести - Млодик Аркадий Маркович
Она отступила на цыпочках, быстро скрылась за дверью и заперла ее на замок.
Глебка засунул руки в карманы, прищурился, веско сказал:
— Все правильно!
— Что? — не понял Юрий.
— Правильно, говорю! — повторил Глебка и жестко добавил: — Замели контру — и точка!… Я так и знал!
Не оглядываясь, Глебка пошел вниз и, спустившись на один пролет, снова процедил сквозь зубы, точно плюнул:
— Контра!
— Ты сам контра! — отчаянно крикнул Юрий и, сжав кулаки, бросился за ним.
В эту секунду он мог бы ударить Глебку. Но когда он догнал его в самом низу, ярость прошла. Остались обида и чувство непоправимого, непонятно откуда свалившегося несчастья.
— А еще хотел быть моим братом! — произнес он с болью.
— Хотел, а теперь не хочу! — отрезал Глебка.
— Я — тоже! — ответил Юрий и, уткнувшись в полированные перила, зарыдал.
Глебка вышел на улицу и решительно зашагал к мельнице. «Контра! — повторял он про себя. — Проклятая контра!» И вспомнился ему ночной бой на железной дороге, злой посвист пуль. Он опять увидел Митрича, безжизненно уткнувшегося лицом в шпалу, услышал голос отца и его последние приказы. Вспомнил Васю — развеселого гармониста, Архипа — ласкового и доброго… Нет больше никого! И все из-за контры!…
«Я с ним ел и пил из одной кружки! — думал Глебка про Юрия. — А у него отец, может, такой же, как батька Хмель, если не хуже! Недаром же его забрали вместе с женой и вещами!…»
УРОК
Ни эшелона, ни Дубка на мельнице уже не было. Но Глебка знал, где его можно найти. «Если что — приходи в Смольный, — не раз говорил ему матрос. — Спросишь у коменданта».
Вахтер из мельничной охраны объяснил Глебке, как добраться до Смольного.
— Трамвай то ли будет, то ли нет, — сказал он, — а по Неве тропа сама тебя к Смольному выведет.
И Глебка спустился с обрывистого берега на невский уже ноздреватый лед. Он приготовился к длинной и трудной дороге. Но тропа была ровная, хорошо утоптанная. Впереди сразу же показался знакомый Охтинский мост. Не прошло и получаса, а Глебка уже поднимался по широкой лестнице Смольного.
Все произошло почти так, как говорил Дубок. Дежурный остановил Глебку, узнал, к кому он идет, потом позвонил куда-то и сказал:
— Товарищ Дубок еще не приходил.
Заметив, что мальчишка огорчился, он добавил:
— Но в Петроград Дубок вернулся. Сегодня утром.
— Знаю… Подождать можно? — спросил Глебка.
— Только не на проходе.
Сошел Глебка вниз и решил ждать хоть до ночи. Все бы ничего, но хотелось есть. Так хотелось, что кружилась голова. Присел Глебка на ступеньку и постарался не думать о еде. Все равно ничего не придумаешь. В Питере без карточки не достать и горелой хлебной корки. Это он знал твердо.
Мимо по лестнице вверх и вниз сновали люди. От этого бесконечного потока рябило в глазах. Сидеть было неудобно и холодно. Глебка встал, попрыгал, постучал рука об руку, потер щеки и увидел Дубка. Матрос тоже заметил его. Глебка обрадовался, будто не утром расстался с ним, а год или два назад. И у Дубка лицо подобрело, глаза засветились, но тут же потухли.
— Не приняли? — спросил он, хмурясь.
— Контры они! Забрали их! — выпалил Глебка. — И вещи все конфисковали. В квартире уже другие живут.
Дубок помрачнел еще больше.
— А мы-то, дураки, возились с ним! — продолжал Глебка.
— С кем?
— Да с этим, с сынком контриным!
— А где он?
— Остался там — слезки льет!… Заберут и его! — торопливо, со злостью говорил Глебка. — Я-то видел: женщина хотела сообщить про него куда надо, да пожалела, наверно. И я тоже не стал с ним связываться.
— Хорош брат! — сдерживая ярость, выговорил Дубок. — Когда есть такой брат, врагов больше не надо!
— Вот и я так думаю! — подхватил Глебка. — Я так ему и…
У Дубка брезгливо дрогнули губы.
— Не про него! Про тебя говорю!
Матрос схватил Глебку за воротник и встряхнул, как котенка.
— Человек ты или кто? Не разберусь!… Шкура? Злыдень? Олух?… Да если и забрали их — так это я беда Юркина! А ты что делаешь? Злорадствуешь?
Дубок еще раз встряхнул Глебку, отпихнул от себя и крупно зашагал по лестнице. Уже от дверей, чуть повернув голову, он крикнул:
— Жди здесь!
Сначала Глебка не понял, чем вызвал такую ярость. Он даже обозлился и пошел к Охтинскому мосту, чтобы; больше никогда не встречаться с Дубком. Квартира есть, соседи хорошие — можно прожить и без матроса! Жалостливый какой! Защитник! Контру обидели! А отца пожалел кто-нибудь? А Ваську, Архипа, Митрича пожалели?
Глебка сейчас не видел разницы между бандитами батьки Хмеля и арестованными родителями Юрия. Они хоть и не стреляли в продотрядовцев, но недаром их посадили в тюрьму. Значит, они — из тех же врагов, которые готовы уничтожить любого, кто за Советскую власть. И с Юрием, с сыном контриков, Глебка дружить не может!
И тут Глебка словно споткнулся. Он остановился около моста, вспомнил последний разговор с отцом. Разговор был короткий, а забылся он потому, что произошел перед самым боем, после того, как Архип показал кусок сала. Глебку тогда поразило, что Архип поверил кулаку и принял подарок. Отцу Глебка сказал: «Никому верить не буду!» А что ответил отец? «Без веры в людей не проживешь! — убежденно сказал он. — Лучше один раз на контре обжечься, чем держать всех людей на подозрении!»
Архип поверил, и продотряд погиб. Но Глебка знал, что отец никогда не менял своих убеждений. И если бы он мог, то и сейчас, после всего случившегося, он сказал бы то же самое.
Вернулся Глебка к Смольному, а Дубок уже стоял на лестнице.
— Думал, ты еще и дезертир! — произнес он. — Идем!
Дежурному он сказал, никак не называя Глебку:
— Этот… со мной.
Они молча прошли в столовую. Дубок кивнул на свободное место у окна и через несколько минут принес тарелку супа и кусок хлеба. Глебка ел, а матрос смотрел в окно. Ждать ему долго не пришлось. Тарелка мигом опустела. Тогда он положил перед Глебкой два листка с напечатанными на них талонами.
— Это на хлеб и на обеды в любой столовой Петрокоммуны… Иди! Без Юрия на глаза мне не попадайся. И знай: Дубок два раза одно и то ж не повторяет!
Глебка встал.
— Сядь! — приказал матрос. — Я проверил… Никто родителей Юрия не арестовывал. Ясно?… Их срочно направили в командировку по пригородным дворцам налаживать музеи. Петросовет дал им новую квартиру — около Эрмитажа. Ясно?… А с теми, кто слух распустил, я еще потолкую в свободное время!… Иди! Глаза мои на тебя не смотрят!
КАРЛИК
Юрий перестал плакать, когда наверху на лестнице громко хлопнули дверью. Непонятный панический страх охватил его. Этот страх был сильнее горя и обиды. Слыша чьи-то тяжелые приближающиеся шаги, Юрий потихоньку открыл лестничную дверь и, как воришка, выскользнул из родного дома.
Долго бродил он по знакомым улицам, не чувствуя ни голода, ни усталости. Вспоминал слухи о притеснениях интеллигенции. Про один случай Юрий знал сам. Это был не слух, а факт. Два года назад арестовали папиного знакомого — тоже художника. Увезли всю семью — четырех человек. Папа говорил, что взяли их за дело. Мама сомневалась, жалела детей, которых забрали вместе с родителями. Одного не знали ни Юрий, ни его родители: детей не арестовали, а направили в интернат. Отца с матерью осудили за то, что на их квартире эсеры устроили склад оружия.
Юрий был уверен, что его родители ничего плохого не сделали. Их могли арестовать только по недоразумению. И если бы Глебка не бросил друга, все бы выяснилось. Юрий постарался бы узнать, что произошло. Он обошел бы всех соседей, разыскал бы знакомых художников. В конце концов, они вдвоем могли бы вернуться к Дубку.
Но Глебка ушел. А для Юрия он был не только братом, но и командиром. У него хранился мандат, подписанный самим Лениным. И уже от одного этого Глебка казался Юрию представителем Советской власти. И эта власть в лице Глебки оттолкнула его с презрением! Чего же можно ждать от других людей?
