Валентина Ососкова - Семнадцать мгновений летнего дня
Она оправдала мои надежды и не заблудилась. Я очнулся от дрёмы, оттого что рядом кто-то пел Лизиным голосом, тихо, словно только для себя и не для кого больше:
– Добрый лес, беспокойный день,
Дальний путь и мотив знакомый, знако-омый…
Я узнал эту песню – из того самого фильма, который мы смотрели у Лизки дома.
– Я хочу, чтобы мой настоящий друг
Оставался со мною в любой беде,
Чтобы были лесные цветы вокруг,
А дорога спешила к дому.
Я не знаю, кому и где
Эта песня моя поможет, помо-ожет…
Я хочу, чтобы мой настоящий друг
Оставался со мною в любой беде,
И когда улыбаются все вокруг,
Чтобы он улыбался тоже.
Я разлепил глаза и, прищурившись, принялся наблюдать за напевающей дальше без слов Лизкой. На голове лохматый венок, из которого торчат метёлки трав, волосы мокрые, лицо – сосредоточенное, такое, как будто она приняла для себя какое-то очень-очень важное решение… Я невольно залюбовался. Ну как её спутать с пацаном?..
Хлопнула дверь, и Саня удивлённо заметил:
– Ну у тебя и голос, Гальцев. Хороший, но, блин, как у девчонки!
Я собрался было вмешаться, но Лизка меня опередила, стаскивая венок и улыбаясь загадочно:
– Обычный у меня голос, Сань.
– Он у тебя что, до сих пор не ломался? Тебе сколько лет-то? – озадачился Шумахер, со сна ещё плохо ворочая мозгами.
– Не ломался, – Лизка улыбалась всё шире. – И не будет. Почему «как», Сань?
На лице Шумахера отразилась мучительная работа мысли.
– Гальце-ев… – наконец осторожно начал он, бессердечно дёргая себя за чёлку, – ты же не хочешь сказать, что…
– Гальцева, – поправила Лизка.
– Лёв, подожди…
– Лиза, – безжалостно поправила Лизка.
– Гальцев, не дури и скажи, что пошутил! – возмутился Саня.
– Ну, скажу, а потом ты обнаружишь, что под футболкой у меня спортивный топ – и что, опять потребуешь, чтобы я тебе соврала, что пошутила?
Лицо у Сани стало совсем несчастное.
– Ты хочешь сказать, что ты, Лёва, де… дев…
– Девочка, – подсказала Лизка. – Ага. Это так, Сань. Прости, пожалуйста. Я не думала, что всё так далеко зайдёт.
Саня думал долго, вглядываясь в Лизино лицо и пытаясь понять, как же это может быть. Смотреть на него было жалко ужасно, но у меня хватало благоразумия не вмешиваться.
– То есть ты – не его брат?
– Не-а…
– Холин! – Саня выпрыгнул из машины, шагнул ко мне, наклонился и вздёрнул на ноги, ухватившись за протестующе затрещавший ворот. – Ты… ты знал, да?! На пару решили надо мной поиздеваться?!
– Сань, прости идиотов, но Лизка…
– Лизка, – передразнил меня Шумахер, сплёвывая в сторону. – Ну, Холин, ты… ты…
Он выругался – обречённо, толкнул меня в грудь, но дальше драться не полез и, обойдя машину, открыл капот и спустя секунду раздражённо им хлопнул.
– Вы идиоты, оба, Штирлицы, блин… – он выждал несколько секунд, вновь открыл и уткнулся в мотор. – Ну, ёлы-палы, Холин, я думал, ты мне друг, а ты… Тьфу! Развели, как придурка, а я повёлся! «Семнадцать мгновений», а я что, фашист, да?
– Ну, Сань, прости пожалуйста, – жалобно попросила Лиза, и голос у неё стал совсем несчастным. – Ну, прости-и… Но я так хотела с тобой… Ты же сам говорил, что с девчонками не дружат, и все вы так говорите, и я… Раз мне удалось переодеться тогда, у Араба, так, что никто не узнал, я решила, что и дальше смогу… И наша дружба, Сань, это что-то, что-то такое прекрасное, и…
– Ты дурак, – буркнул Саня, отворачиваясь. – Даже дурой тебя назвать язык не поворачивается, как есть дурак. Лёвка Гальцев.
Лиза шмыгнула носом. Саня молча, с остервенением копался в моторе, что-то там проверяя и переступая босыми ногами в луже. Я счёл за лучшее молча отойти в сторонку – мне совсем не улыбалось получить в физиономию от лучшего друга.
Время тянулось медленно – чирикали птички, изредка каркали пролетающие над нами вороны, где-то стучался дятел… День разгорался, заливая лес солнечными лучами, пахло хвоей, мокрой землёй и смолой, от которой я безуспешно пытался отчистить жилетку после моего подъёма на сосну. Стрелка Лизиных часов близилась к семи утра, а Саня всё возился с мотором, бормоча под нос ругательства – поначалу одно другого заковыристей, а потом сменившиеся усталым поминанием матери его нивы.
– Я кушать хочу, – вздохнула Лизка.
Я пошарил по карманам и обрёл там початую пачку сухариков.
Спустя несколько минут хруста к нам подошёл Саня и, ни слова не говоря, запустил в пачку руку, вытащил горсть сухарей и отправил в рот. Глянул мимо нас и столь же молча вернулся к машине.
Голод забить до конца, разумеется, не удалось, а ко всему прочему, после «Трёх корочек с дымком» ужасно захотелось пить. Лизка жалобно спросила, не может ли быть такого, чтобы вода в ручье была чистая, и мы отправились искать его исток в надежде, что там и впрямь будет поменьше ила и всяких микробов. Саня сделал вид, что даже не замечает нашего ухода, но я надеялся, что без нас он всё-таки не уедет. Друг же, какие бы сейчас размолвки нас ни мучали.
Мы шагали с Лизкой по берегу, скользя по глине, и слушали, как заливается какая-то пичуга, перелетая следом за нами с куста на куст.
– Слушай, а может, стоило как-то Саню хоть морально подготовить к твоему признанию, а? – спросил я, протягивая Лизе руку, чтобы помочь перебраться через поваленное дерево.
– А смысл? – отмахнулась она и от вопроса, и от предложения помощи. Вскочила на ствол, взмахнув рукой, и спрыгнула. Я в который раз поймал себя на мысли, что Лизка движется точь-в-точь как пацан. Или просто так было удобно? Мир заточен под мальчиков? По крайней мере, «дикая», природная его часть…
– Сколько его ни готовь, а мысль, что мальчик может оказаться девочкой, в голову сама по себе не забредёт, правда? – тем временем развивала мысль Лиза. – И вообще, мне ночью знаешь, как страшно было? Вы спите, а я лежу, в темноту пялюсь, вокруг машины кто-то топает… И я вдруг представила, что мы не выберемся. Ну вот вообще не выберемся. И весь это маскарад как-то потерял смысл. Если Саня сможет – он ведь меня и девчонкой примет.
– Если сможет, – мрачно кивнул я.
– Ну-у… – протянула Лиза, задумчиво ломая в руках веточку. – Ну он же сможет? Ты же его знаешь!
Вопрос был непростой.
– Думаю, да, – сказал я как можно более уверенным тоном. – Он хороший парень.
Лизка вздохнула:
– Верю.
Это было очень похоже на ту нашу переписку «ВКонтакте», в самом начале…
Дальше мы шли молча, то и дело перелезая через поваленные деревья и огибая залитые водой впадины. Идти точно по берегу ручья было непросто – он петлял, разливался, опять сужался, внезапно сворачивал в сторону или разветвлялся на несколько ниточек-рукавов, а вокруг то и дело попадались непреодолимые препятствия, которые нам приходилось обходить, делая огромный круг, и заново потом разыскивать устье.
Наконец, когда мы совсем выбились из сил и Лизка сопела, как простуженный мамонт, ручей смилостивился, разлился в озерцо-лужу, в которую он с весёлым журчанием лился из трубы в склоне оврага. Вокруг него площадка была выложена садовой плиткой – по всей видимости, к источнику ходили люди. И ходили часто, что не могло не радовать. Мы были не посреди дикого леса…
– Ну, кажется, мы дошли, – я обернулся к Лизе. – Ты как?
– Отлично, – устало буркнула она и тут же полезла умываться, а потом сложила руки горстью и напилась прямо из этого рукотворного водопадика. Я поторопился последовать её примеру – вода оказалась ледяной и необычайно вкусной. Напившись и умывшись, мы выбрались прямо по склону из оврага и двинулись в обратный путь, рассуждая, как же странно устроен городской человек. Столько вещей ему кажутся необходимыми: телефон, интернет, кошелёк… а в лесу вдруг выясняется, что нужны ему бутылка с водой, еда и фонарик. Телефон, конечно, тоже нужен, но…
Когда мы вернулись к машине, Саня уже без дела восседал на крыше нивы, ковырял в штанине ножом Бондарева и задумчиво пинал ногой запаску. На капоте сушились его кроссовки.
На приближающихся нас он посмотрел без энтузиазма и сообщил ближайшей сосне, не пересекаясь с нами взглядом:
– Не, я не знаю, в чём тут дело. Надорвалась моя девка.
– Мы родник нашли, – вмешалась Лиза. – Если идти вдоль ручья направо, то там будет такой овраг, а из него – родник. И вода вкусная!
– И грязная, – тут же отозвался Саня, спрыгивая на землю. – Холин, пойдём, поговорим.
Я неохотно отошёл вместе с ним за машину и спросил обречённо:
– Морду бить будешь?
Саня обвёл меня печальным взглядом и сплюнул в сторону:
– С радостью, да, вроде, лучший друг. К тому же я уже остыл. Вовремя вы погулять смотались…
– Ну, прости, – развёл я руками. – Что сказать-то хотел тогда?
– Что мы застряли здесь надолго. Есть смысл кому-то отправиться людей искать.
