Михаил Колосов - Бахмутский шлях
— А откуда он нас знает? — не верил я.
— Фу, чудак какой! Откуда! Что ж, не видно, кто мы такие? Не немцы, не полицаи, чего ж тебе еще? А он чувствовал, наверное, что его схватят…
Дальше мы почти все время шли молча. Дорога повернула из лесу вдоль глубокого оврага.
Ни хат, ни прохожих на этой дороге за целый день пути мы не встретили. Да и сама дорога была почти нехоженой и неезженой, мы просто догадывались о ней по кустам, по торчащим из-под снега головкам бурьяна, который чаще всего растет на обочинах, по старым следам колес на оголенных местах, на взгорках. Только к вечеру, когда багрово-красное солнце совсем уже собралось скрыться за гору, мы увидели среди деревьев хату. Овраг в этом месте расширялся и превращался в большую лощину, к нему снова подступал лес.
Хатка была маленькая, покривившаяся. Бурая соломенная крыша, похожая на шапку недавно виденного нами румына, съехала набекрень, прикрыв угол правого окна. От этого хата сильно смахивала на дряхленького старичка с хитро прищуренным правым глазом. Приблизившись, мы увидели, что она пуста, разбитые окна зияли черными дырами. Теперь она уже не казалась хитрым старичком, а скорее изуродованным, придавленным жизнью несчастным юродивым, которого я видел как-то на картинке.
Стало жутко. Хотелось скорее пройти мимо.
Впереди из-за деревьев показалась еще одна хата, потом третья… Целая улица. В одной хате на замерзшем стекле был продут кружочек. Стало веселее: здесь живут люди. Из двора выскочила девочка в накинутом на голову сером вязаном платке.
— Хлопцы, вы меняете? — звонко спросила она.
— Да! — сказал я, обрадовавшись живому человеку и тому, что, наконец, мы приступим к делу: обменяем да и домой, а то ведь мама совсем без хлеба осталась. Как она там, жива ли?
— А шо у вас е?
— Все! — зло бросил Митька. — Магазин, думаешь, приехал сюда, что ли? Для тебя ничего нет. Бабушкина юбка тебе, пожалуй, маловата, в коленках будет давить. — Митька дернул за веревку, бросил мне. — Пошли.
Девочка, оторопев, молчала, потом проговорила: «Во!..» — и повернулась было идти, но в этот момент постучали в окно, и она крикнула:
— Хлопцы, идить до хаты, мама гукае.
Митька махнул рукой.
— Пойдем, чего ты? — сказал я. — Выменяем — и домой.
Митька послушался. Не успели мы войти в комнату, девочка объявила:
— Мамо, этой, бильший, злый чогось, — указала она на Митьку.
Мать улыбнулась, объяснила ей:
— Уморились, мабуть. — И обратилась к нам: — Раздевайтесь, отдохнить.
— Мы думали, что вы менять будете, — сказал Митька.
— Може, и поменяю. Все одно вже ночь скоро, никуды вам идти.
Она была права: приближалась ночь, и нужно было подумать о ночлеге. Поэтому мы не заставили себя упрашивать, разделись и расположились как дома. Митька чувствовал себя немного стесненным после разговора с девочкой на улице. Девочка тоже стеснялась заговаривать, боясь нарваться на новую Митькину грубость. Она сидела, склонив свою белокурую с косичками головку, вышивала крестиком полотенце, изредка поглядывая на нас. Мать оделась, куда-то вышла, оставив нас одних.
— Сидим — шепнул мне Митька. — А я хотел, пока светло, пройти по селу, может, старика встретили б: надо ж ему отдать.
Девочка подняла голову, откинула упавшее на правый глаз колечко волос, улыбнулась, потом откусила нитку и, разгладив на коленке свое рукоделие, стала рассматривать.
— Где больше двух, там секретов нема, — проговорила она, ни к кому не обращаясь.
— А у нас тоже нет секретов, — быстро ответил Митька. — Могу сказать. Я спрашивал, как тебя зовут.
Девочка хмыкнула и протянула нараспев:
— Хитрющий який! И що ж вин сказав, як?
— Хивря.
Девочка звонко засмеялась, закрыв лицо рушником.
— Что, не угадал? — выдерживая серьезный тон, спросил Митька.
— Нет. Меня зовут Оксаной. А вас?
— Его — Петькой, а меня — Митькой.
— Петро и Дмитро? — улыбнулась она. — А почему у тебя глаз завязанный?
— Болит, — кратко ответил Митька, заерзав на табуретке.
Я все время сидел молча, только улыбался и не мог вставить в разговор ни одного слова, хотя мне очень хотелось сказать что-либо Оксане, и именно такое, чтобы она засмеялась. Но я не умел рассказывать смешное, а в присутствии девочки, да еще незнакомой, совсем терялся. Когда она спросила, почему у Митьки завязанный глаз, я заикнулся было сказать ей правду, но Митька опередил: бросив короткое «болит», он выразительно взглянул на меня. Я так и сидел весь вечер молча.
Когда уже совсем стало темно, пришла мать, зажгла коптилку.
— Нимецьке электро.
Оксана подсела ближе к свету и принялась снова вышивать.
— Та бросай уже, очи спортишь, — сказала мать и, взглянув на нас, улыбаясь, добавила: — Успеешь, замуж ще не скоро.
Оксана зарделась, скомкала свое рукоделие, убежала за перегородку.
— Не бижи, подавай вечерю, хлопцы голодни.
После ужина Оксана пошла спать, а мы сидели, словно чего-то ждали. Хозяйка, казалось, нарочно не стелит нам постель. Просить ее было как-то неудобно, и мы терпеливо ждали, когда она укажет нам место. Вдруг за окном послышался хруст снега, и кто-то осторожно трижды стукнул в стекло. Наша хозяйка тотчас же пошла открыть. В комнату вошел мужчина. На нем был серый плащ и шапка-ушанка. На ногах яловичные сапоги, жирно смазанные дегтем. Он посмотрел на нас, и лицо его озарилось радостной улыбкой.
— Они! — воскликнул мужчина. — Здравствуйте, хлопчики! — голос показался мне знакомым.
Но мы недоуменно смотрели на него и не знали, что делать. Митька молчал, молчал и я, мужчину мы видели впервые.
— Не узнают! — обернулся он к хозяйке. — Я с бородой был… Так это ж я, тот самый старик, что с вами на ночлеге был. Побрился только.
— Старик! — вырвалось у Митьки.
— Конечно! Ну, рассказывайте. Взяли сумку, догадались или нет? Может, она попала им в руки?
— Взяли, — закивал головой Митька и кинулся к мешку, который лежал у порога. Я бросился ему помогать.
— Ну, молодцы, хлопцы! — широко улыбаясь, «старик» пригладил усы. Он взял у Митьки сверток, развернул. — Молодцы! А я уже посылал искать и сверток и вас. Не нашли. Ну, думаю, хлопцы не догадались.
— Мы заблудились в метель, — сказал я.
— Я так и думал! В такую пургу легко сбиться с дороги. — Он стал заворачивать сверток и вдруг вспомнил: — Да, а пистолет где?
Митька замялся, потом проговорил:
— У меня, — и полез в карман. — Вот.
— В кармане держал? Зачем?
— На всякий случай, — сказал Митька.
Мужчина взял пистолет, покрутил головой.
— Отчаянный парень! — Он положил пистолет себе в карман, сказал: — Добре! Спасибо, ребятки.
Митька молчал, он как-то сразу скис и машинально смотрел на карман, куда было спрятано оружие.
— Ты что? — спросил мужчина.
— Подарите пистолет, — попросил Митька. — Он нам очень нужен. Нам надо коменданта убить и предателя Никитина. А нечем. Пробовали из поджигалки — ничего не вышло.
Мужчина серьезно смотрел то на Митьку, то на меня. Потом молча присел на табуретку, положив Митьке на плечо руку.
— Так вот почему у тебя глаз завязанный! И ты стрелял? — спросил мужчина у меня.
Я пожал плечами, сказал:
— Не знаю…
— Как так?
— Стрелял, — проговорил Митька.
— Да! Ну что ж, все это очень хорошо. Смелые вы, отважные ребята. Но с самопалом идти на немцев — это слишком рискованно. А кто знает?
— Никто, бабушка да мы.
— Ну вот что, ребятки, времени у меня мало, много говорить с вами некогда. Но, я думаю, вы меня поймете и не обидитесь. Я вас огорчу — пистолет не дам: во-первых, он мне нужен, во-вторых, вас жалко, погубите вы себя с ним. Сами вы ничего не сделаете, надо, чтоб была взрослая голова.
Митька поморщился.
— Я не говорю, что вы не смелые или там маленькие, что ли… Но, понимаете, это надо делать организованно. Так вы можете помешать большому делу, можете подвести под удар людей и сами погибнете. Постарайтесь связаться со взрослыми и только по их заданию действуйте.
— А где они? Их у нас и нет, — недовольно проговорил Митька.
— Есть. Не может быть, чтоб не было, — мужчина поднялся. — Ну, еще раз спасибо вам, и прошу вас, послушайтесь меня; я ведь фашистов ненавижу не меньше вашего. — Он улыбнулся, взглянув на Митьку, пожал нам руки, как взрослым, ушел.
Митька погладил рукой пустой карман, где только что лежал пистолет, загрустил. Грустно стало и мне: мы так были уверены, что теперь у нас есть оружие и мы сможем, наконец, отомстить за дядю Егора и Вовку, а теперь все лопнуло.
Хозяйка понимала наше состояние, старалась успокоить:
— Не горюйте, хлопцы. Он дело говорив, то умный мужик. Лягайте спать.
На другой день она помогла нам обменять в селе наши вещи на пшеницу, кукурузу, конопляные и подсолнечные семечки. Перед уходом всыпала нам в подарок почти по ведру кукурузы и на дорогу дала полбуханки хлеба.
