Юрий Томин - Шел по городу волшебник
— Широка страна моя родная, — дрожащим голосом сказал Толик и замолчал.
В зале выжидающе затихли.
— Много в ней… в ней… Много в ней!.. — крикнул Толик и снова замолк. Он забыл слова.
— Лесов, — подсказали из зала.
— Лесов… — повторил Толик.
— Полей!
— Полей… — повторил Толик.
— И рек! — громко и озорно подсказал тот же голос.
— И рек… — согласился Толик.
В зале засмеялись. Папа перестал разговаривать с директором. А Толик с ужасом понял, что остальные слова он забыл начисто. Проще всего было бы убежать. Но тогда одним ударом была бы сметена слава Толика, которая досталась ему с таким трудом. Толик пытался вспомнить хоть какое-нибудь стихотворение, но то, что он учил раньше, уже забылось, а домашние задания вспоминались ему тогда, когда нужно было отвечать урок.
В общем, Толик стоял с открытым ртом на ярко освещенной сцене, за кулисами металась растерянная Лена Щеглова, около рояля хихикал Травин, прикрывая рот своими музыкальными пальцами, а в зале взрослые шикали на ребят, чтобы они не смеялись и не смущали Толика.
И вдруг Толик вспомнил! Он вспомнил стихотворение, которое они когда-то сочинили с Мишкой. Правда, они не все написали сами. Они немного поглядывали в стихотворение Пушкина. Но сейчас Толику было все равно — лишь бы не молчать.
— У лукоморья дуб зеленый… — сказал Толик.
В зале затихли.
— Златая цепь на дубе том.И днем и ночью кот ученыйКотенка кормит молоком…
По залу прокатился шепот. А Толик, ничего не замечая, читал строчки, которые уже сами собой лезли ему в голову:
— Над златом чахнет царь Кощей,И ловит слон в лесу лещей.Там на неведомых дорожкахВерблюды пляшут в босоножках…
Первыми не выдержали ребята. Они захохотали, и вслед за ними засмеялись взрослые. В зале поднялся ужасный шум. А Толику казалось, что все смеются потому, что он такой остроумный, и он, чтобы его было слышно еще лучше, закричал изо всех сил:
— Там в облаках перед народомЛягушка стала пешеходом…
Но в зале стоял такой шум, что Толика уже никто не слышал. И взрослые и ребята хохотали изо всех сил. Не смеялся лишь папа Толика. У него было очень растерянное лицо. Он оглядывался по сторонам с таким видом, будто искал дверь, в которую можно было удрать. И лишь теперь, когда взглянул на папу, Толик понял, что все смеются над ним, Толиком.
Покраснев от обиды, Толик бросился со сцены. За кулисами он как вихрь пронесся сквозь толпу первоклассников, готовящихся к выступлению, сбил с ног одного мальчика и одну девочку, оттолкнул Лену Щеглову, которая хотела его задержать. Лена пролетела метра три по воздуху, упала на большой барабан и заплакала. А Толик выбежал в коридор.
Он свернул за угол и, уткнувшись во что-то мягкое, остановился.
Перед ним, морщась от боли, стояла Анна Гавриловна.
Толик подумал, что теперь, когда он сорвал концерт и чуть не сбил с ног Анну Гавриловну, его уже ничто не спасет. Он быстро сунул руку в карман, где побрякивали в коробке спички. Но Анна Гавриловна сказала:
— Не надо так расстраиваться, Толя. Ничего особенного не случилось.
Толик поднял голову и взглянул на Анну Гавриловну недоверчиво, думая, что и она над ним смеется. Анна Гавриловна и вправду улыбнулась, но как будто бы через силу. Наверное, было все-таки больно. Ведь Толик головой угодил ей прямо в живот.
— Ничего особенного, — говорила Анна Гавриловна. — Ты просто позабыл все от волнения. Это хоть один раз в жизни обязательно случается с любым человеком. Я, когда проводила свой первый самостоятельный урок, тоже все позабыла и убежала из класса так же, как и ты со сцены.
— Они смеются… — насупившись, проговорил Толик.
— А ты сам бы разве не смеялся? Вот представь себе, что ты сидишь в зале, а на сцене пляшут в босоножках верблюды.
Толик улыбнулся и вытащил руку из кармана.
— Все равно я туда не пойду.
— Тебя никто и не заставляет. Иди домой, успокойся. И помни, что я сказала: ничего особенного не произошло.
— А мне не попадет, что я концерт сорвал?
— Ты ничего не сорвал. Там уже идет следующий номер.
Толик смотрел вслед Анне Гавриловне и думал, что не все прошло бы для него гладко, если бы Анна Гавриловна знала, что Лена Щеглова пролетела три метра по воздуху. Но тут Толик виноватым себя не считал. Все вышло совершенно случайно, просто потому, что он был самым сильным человеком в мире. А вспомнив, что Лена никогда не жаловалась учителям, Толик совсем успокоился.
И все же какое-то тоскливое и неприятное чувство возникло у Толика после разговора с Анной Гавриловной. Как будто он был в чем-то виноват и никак не мог избавиться от этой вины. И как будто оттого, что Анна Гавриловна не стала его ругать, а посочувствовала, становилось еще тоскливее. Спускаясь по лестнице, Толик старался вспомнить, в чем же он провинился перед Анной Гавриловной, но так и не вспомнил.
Все же на нижней ступеньке лестницы Толик, поколебавшись, сунул руку в карман, переломил спичку и прошептал:
— Пускай у Анны Гавриловны все пройдет, если я ее ушиб.
Но Толик не был уверен, что это его главная вина перед Анной Гавриловной. Главной он так и не смог вспомнить. Впрочем, это не так уж важно. Пока в кармане есть коробок, ошибки исправлять так же легко, как и делать.
Толик распахнул дверь на улицу и застыл на месте.
Перед школой, заложив руки за спину, прохаживался папа.
— Иди сюда, — сказал папа.
— Зачем? — растерянно спросил Толик.
— А вот узнаешь зачем, — загадочным тоном сказал папа.
16
В комнате было очень тихо, и, когда папа замолкал, Толик слышал, как на его руке тикают часы. Они тикали назойливо, отвратительно и нахально. В эту минуту Толику очень хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы не нужно было отвечать на папины вопросы. Коробок тут помочь не мог. Отвечать все равно когда-нибудь пришлось бы.
— Я разговаривал с директором. Он рассказал мне про какую-то историю со львом. Что это за история?
Толик молчал.
— Очередная ложь?
— Это правда, — тихо сказал Толик.
— Я тебе не верю!
— Честное слово!
— Твое слово редко бывает честным.
Толик молча достал из своего портфеля газету и показал папе.
— Ну и что же? — сказал папа. — Тут ясно сказано: «…остался неизвестным». Просто какой-то мальчик, очень похожий на тебя. А ты воспользовался этим сходством. Ведь ты даже белых мышей боишься. Ни о каких львах и речи быть не может!
— Честное слово, это я!
— Толя, ведь ты уже взрослый человек, — устало сказал папа. — Разве не видишь, что мы хотим тебе добра. Мы хотим, чтобы ты вырос честным человеком. Разве мы тебе враги, что ты нам все время лжешь?
— Я не лгу. Вот я сегодня совсем не лгу! — с обидой сказал Толик.
— Хорошо. Оставим льва в покое. Как ты считаешь, разбираюсь я немного в хоккее?
— Разбираешься.
— Так вот, я не могу понять, каким образом одиннадцатилетний мальчик вдруг начинает играть в силу мастера спорта. Это тоже правда?
— Правда.
— Толик, подумай, прежде чем ответить. Ведь мы с тобой уговорились, что будем разговаривать честно. Ведь я тебя никогда не наказывал. Я и сейчас не собираюсь тебя наказывать. Но, пожалуйста, говори правду.
— Это правда! — сказал Толик. — Правда! Правда! Правда!
— Тогда объясни, как это у тебя получается.
Толик молчал. Снова громко и отвратительно затикали часы.
— Или ты просто над нами издеваешься — надо мной и мамой?
— Я не издеваюсь.
— Так где же ты научился играть, черт возьми?! — закричал папа.
— Я не учился…
— А что же?
— Все само получилось.
— Как это «само», по волшебству, что ли?
— По волшебству.
Папа схватился руками за голову и заходил по комнате. Толик видел, что он изо всех сил сдерживается, чтобы говорить спокойно. И Толику было жалко папу и жалко себя, оттого что ему не верили, хотя сегодня он говорил чистую правду.
Наконец папа немного успокоился. Он сел на стул прямо напротив Толика и спросил:
— Ты выиграл первенство школы по шахматам. Мне об этом сказал директор. Я знаю, что ты никогда раньше не играл в шахматы. Это так?
— Так.
— Значит, ты теперь быстро научился?
— Нет.
— А как же?..
— По волшебству.
— Ты очень жестокий человек, Толя, — тихо сказал папа. — Я хотел бы, чтобы ты сейчас оказался на моем месте. Но я бы не стал над тобой смеяться, как это делаешь ты.
— Но я совсем не смеюсь. Честное слово!
