Жалейка - Мария Александровна Мельникова
Фрося бросилась домой. Настасью она застала за домашними хлопотами, тетя варила к их возвращению свежую картошку. На столе уже были расставлены тарелки и чашки с молоком.
– Сегодня! – задыхаясь, выкрикнула девочка и опустилась на лавку.
Настасья поняла все сразу, медленно вытерла руки о передник, поправила волосы перед зеркалом и вышла из избы, прикрыв за собой дверь. На ее лице впервые за долгое время показалась робкая улыбка. С этой улыбкой сумасшедшая пошла через поля, срезая путь к кладбищу.
– Наконец-то! – счастливо выдохнула Настасья, легла рядом с могилой детей и обняла ее. – Дождалась…
– Ты ей сказала? Зачем?.. – спросила баба Клава, когда вошла в избу и устало села на лавку рядом с девочкой.
Фрося сидела, не шевелясь и не меняя позы, и старалась совладать с дрожью и неистовым биением сердца.
– Стася и так не в себе, у нее и так душа болит, к чему ей новая пытка?! Это уже слишком… Она этого не перенесет…
Я знаю, что ты сейчас не слушаешь меня, но ты уже большая девочка, ты должна понимать, что примирение происходит не под землей, не с жалейкой, а только в душе. Только покаявшись, можно избавить душу от груза, только смирившись, можно освободиться от всего, что навалилось. Фросенька, милая ты моя, это ловушка! Взаправду такого не бывает! Не надо было говорить Настасье. И сама не ходи! Умоляю тебя, не ходи!
– Я обязана была ей сказать, – холодно возразила Ефросинья. – Тетя Настя улыбалась, а не плакала. Она выглядела такой счастливой, когда узнала, что скоро увидит своих детей и сможет с ними помириться! И я… Я тоже обязательно пойду, что бы вы сейчас не говорили!
– Фрося, Фросенька, это безумие! Не лезь ты туда! Не глупи! Мы не знаем, что там будет вас всех ждать. Это какая-то западня. Понимаешь? Это просто не может быть правдой… – повторила баба Клава.
– Там мои родители! Вы не сможете меня удержать! – закричала Фрося, но тут слабый свет погас, и избу заволокла непроглядная черная пелена. Хрупкое Фросино тело не смогло выстоять под напором внутренней бури – девочка потеряла сознание.
Когда Ефросинья опомнилась, за окном было совсем темно. Она лежала в своей кровати, баба Клава дремала рядом, прикорнув на сундуке. На столе стоял нетронутый ужин.
Фрося окинула прощальным взглядом избу, которая стала ей родным домом, посмотрела, как Настасья, на свое бледное измученное отражение в зеркале, поправила волосы и так же тихо выскользнула из дома, прикрыв за собой дверь.
Оказавшись на улице среди холодного мрака, девочка вдруг почувствовала, как сильно полюбила бабу Клаву. Захотелось вернуться и обнять ее на прощание, но этого она сделать не могла. Понятно, что, проснувшись, баба Клава ни за что бы ее не отпустила, а скорее навечно заперла бы в доме. Сердце уколола пронзительная грусть, девочка поняла, что уже не успеет извиниться за пустые подозрения и сказать этой старой женщине такие простые слова: «спасибо за все» и «я вас люблю». На них у людей почему-то никогда не хватает времени…
На небе, окруженная багряными всполохами, стояла жуткая, но величественная кровавая луна. Где-то там, в сердце кладбищенского холма, Фросю ждали родители. Девочка боялась только одного – что уже опоздала на эту встречу…
Подземелье
– Фрося, стой! Мы тебя одну не отпустим! Кто знает, что там за передряга может произойти?.. – тревожно зашептал Илья, поймав Фросю за руку.
Они с Лидой уже давно поджидали Ефросинью у кладбищенской ограды.
– Я надеялась, что ты не придешь… – честно созналась Лида.
Вид у нее был взъерошенный и хмурый. Лезть ночью в кровавом свете луны куда-то в самую середину могильного холма, где лежат покойники и полусгнившие гробы, Лиде не хотелось.
– А вам-то это зачем? – удивилась Фрося. – Уходите скорее домой. Вас же не звала жалейка!
– Если по домам, то идем все вместе. Если идем дальше, значит, тоже вместе. Это не обсуждается! – твердо проговорил Илья.
Юноша чувствовал серьезную опасность, сгущающуюся вокруг холма, и не мог допустить, чтобы Фрося осталась одна.
В эту ночь на кладбище собрались почти все жители деревни. Они мало разговаривали между собой, лишь изредка перебрасываясь вопросами. Все были напуганы и скованы ожиданием и полной неизвестностью. Никто не знал, что произойдет дальше, как, когда и где появится вход, куда нужно идти, а главное – что будет ждать впереди.
– А Игнат не пришел?
– Нет, не видать его…
– Жаль… Он всегда все знает…
– И проводил бы.
– Может, сходить за ним?
– Ты пойдешь?
– Нет, вдруг опоздаю…
– И мы не пойдем…
Прошуршали в темноте несколько испуганных голосов, но потом все снова стихло, и были слышны только чьи-то взволнованные шаги и шорохи.
Одни ждали, что разверзнется холм, пропуская их внутрь, другие думали, что вспыхнет зарево и явится некто, кто проводит их на условленное место. Время шло, но ничего не происходило. Ожидание выматывало и лишало людей воли.
Фрося первой услышала далекий погребальный плач дудочки.
– Это моя жалейка! – встрепенулась девочка и побежала туда, откуда лился скорбный звук.
Жалейка звучала со дна могилы Фросиных родителей. Она звала, манила к себе.
Красный свет луны освещал земляные ступени, уходящие глубоко под землю.
– Вот он… вход… – тяжело выдохнул кто-то.
Фрося, не раздумывая, первой стала спускаться вниз. За ней последовали Илья и Лида, затем все остальные.
Спуск оказался долгим и трудным. Ноги то и дело цеплялись за корни деревьев. Чтобы не упасть, приходилось держаться за стены. Иногда руки касались чего-то влажного и скользкого, но скрытого темнотой. Становилось все темнее, и все меньше поступало с поверхности свежего воздуха.
У подножия ступеней начинался тесный тоннель, земля давила со всех сторон, воздуха не хватало. Идти можно было только по одному, растянувшись долгой вереницей. Шли в полном молчании. Никто не смел роптать. Чем глубже они погружались под землю, тем меньше оставалось шансов вернуться назад. Люди сами запирали друг друга в подземелье. Оказавшись здесь, все лишились зрения, характера и воли.
Всё громче и резче звучала жалейка.
Воздух заканчивался. Внутри кладбищенского холма никто прежде не дышал – до сих пор здесь находились только мертвецы, призраки и демоны.
Грудь сдавливала боль, каждый вдох и выдох застревал в пересохшем горле. Мысли тоже пересыхали и путались, и к концу пути уже никто не мог вспомнить, зачем и по чьей воле сюда пришел.
Жалейка оглушала. Ее громкий гнусавый звук полностью заполнял тесное, лишенное света пространство и вселял в людей животный страх.
Проход сужался, но впереди наконец забрезжили
