Михаил Водопьянов - Полярный летчик
Часа три прошло в томительном ожидании. А вдруг девушка не вернётся? Что тогда делать? Но вот показалась на жёлтой воде чёрная точка, двигавшаяся по направлению к нам, и у нас отлегло от сердца.
Девушка привезла здоровый кусище вяленой сохатины и десяток свежих серебристых хариусов, лов которых, как известно, особенно удачным бывает весной. Захватила она и соль в маленьком берестяном туеске.
Пока варилась уха и готовилось жаркое, наша спасительница оживлённо беседовала с инструктором. Я рассматривал молодую нанайку. У неё была матовая желтоватая кожа, выдающиеся скулы и алый рот. Взгляд иссиня-чёрных, чуть скошенных глаз внимательный и задорный.
Она что-то быстро-быстро говорила своему собеседнику и вдруг заливисто рассмеялась.
«Что это она смеётся?» – полюбопытствовал я.
«Говорит про нас: „По небу летал, на реку садился“».
Лицо девушки стало серьёзным и речь более медленной. Инструктор, выслушав её, сказал, что в стойбище сейчас нет мужчин – все ушли на рыбную ловлю. Дома остались лишь женщины, старики да шаман.
Узнав, куда она отвозит рыбу и мясо, шаман долго ругался и кричал, что это прилетел злой дух и кто с ним будет иметь дело, тому не будет удачи. Однако девушка не испугалась шамана, потому что знает, что лоча – русские – друзья нанайцев.
…Под вечер девушка доставила меня на лодке в своё стойбище.
Нельзя было не любоваться, с какой ловкостью и сноровкой она управляла своей утлом лодчонкой. Как видно, из поколения в поколение передавалось это умение сыновьям и дочерям отважного племени таёжных охотников и рыболовов.
В доме отца нашей спасительницы, полуземлянке, похожей на китайскую фанзу, в середине которой пылал очаг, собралось много старых и молодых нанайцев, вернувшихся с рыбалки. Все они были худые и темнолицые, закалённые морозами и свирепыми амурскими ветрами, обожжённые нещадным дальневосточным солнцем. От их одежды пахло звериным салом, рыбой, табаком и черемшой – диким чесноком.
Они были на редкость гостеприимны, хотя говорить с ними было не легко – запас русских слов у них был очень ограничен.
Девушка сидела поодаль и при тусклом огоньке светильника вырезала что-то на берёсте.
Меня накормили вкусной кашей из чумизы с сухой кетовой икрой и жареной сохатиной и уложили спать на мягкие шкуры.
…Потом всё было очень просто. На лодке мы добрались до парохода, шедшего в Хабаровск, и остановили его.
Я передал с капитаном записку, и катер вскоре доставил нам бочку бензина.
Майла Заксор – так звали нанайскую девушку, которую я никогда не забуду, – провожала нас. Машина была уже высоко в воздухе, а она всё стояла в оморочке, приложив козырьком свою смуглую руку к глазам…
– Как, вы сказали, её зовут? – перевил меня учитель географии.
– Майла Заксор, я хорошо запомнил её имя.
– Майла Заксор! Ну теперь мне понятен узор на этом туеске. Я её знаю, – с удовлетворением сказал краевед. – Она замечательный мастер резьбы. Её недавно приняли в Союз художников. Майла Заксор живёт в Нанайском районе. Кстати, её сын учится в Москве, в художественном институте.
Потеряли полмиллиона
Самолёт шёл в селение Каменское. Машина была сильно нагружена почтой. Каждый член экипажа отлично понимал, сколько радости доставят людям эти мешки, набитые письмами, газетами, журналами, книгами. Человек не был тогда избалован здесь регулярной почтой: авиасвязь только налаживалась. Большей частью зимой люди были совсем отрезаны от мира.
Но всё же лететь с таким огромным грузом было очень тесно и неудобно.
Чем дальше на Север, тем становилось труднее. Под нами расстилались дикие, необжитые места. Пролетаешь сотни километров – и не видишь человеческого жилья.
Не видно было и подходящих посадочных площадок. К тому же начала портиться погода.
В таких случаях каждого члена экипажа начинает сверлить мысль: «А если придётся садиться? Сядем ли благополучно? А если сядем, то взлетим ли?»
Конечно, находясь в перегруженной машине, все невольно вспоминали о мешках с почтой.
Поэтому, когда у нас была последняя посадка перед Каменским, бортмеханики решили дать мне бой и избавиться от части груза.
С молчаливого согласия всего экипажа, бой начал радист:
– Прошу вашего разрешения оставить здесь, в Гижиге, несрочный груз – билеты осоавиахимовской лотереи для базы Каменской. Этот груз хотя и не особо тяжёлый, но места занимает много, а у нас и без того тесно, работать невозможно.
– А не получится ли так, – заметил я, – везли почту на самолёте, люди на неё надеялись, а она через год приедет на пароходе?
– На этот счёт не беспокойтесь. Отсюда в Каменское через каждые два дня почта отправляется на нартах. На третьи сутки будет на месте.
Этим доводом меня, что называется, «припёрли к стенке», и я сдался:
– Если так – сгружайте.
…На аэродроме всё готово к отлёту. Моторы нагреты, в них залито горячее масло. Выброшенные из кабин пачки лотерейных билетов лежат на снегу возле машин. Ветер треплет разлохматившуюся бумагу, в которую они завёрнуты.
Налили воду, приступили к запуску моторов. Сейчас они взревут, и мощная струя воздуха от винта может разметать по полю плохо упакованные билеты. Чтобы этого не случилось, наш радист небрежно отбросил их в сторону.
– Что же ты почту не сдал? – спрашиваю я у радиста.
– Сейчас приедут и возьмут, – весело отвечает он. – Никуда не денется!
Пора было вылетать, и мы, так и не дождавшись замешкавшихся почтарей, отправились.
Ярко светило солнце. Ослепительно блестел снег. Установилась идеальная лётная погода, которая не балует нас на Севере. Настроение было превосходное.
Вот уже показались две радиомачты и кучка домиков возле них. Это и есть культбаза Каменское.
Как только люди заслышали жужжание моторов в воздухе, из всех домиков, откуда ни возьмись, выбежало столько народу, что наши пошутили:
– Теперь понятно, почему такая большая почта. Тут плотность населения выше, чем в центре города!
– А вот, – сказал я, – сейчас они всей своей плотностью кинутся на почту, и кое-кому не хватит. Вот и неприятно будет!
Но неприятность оказалась не там, где я её ожидал.
Едва разошёлся тепло встретивший нас народ, ко мне подошёл начальник культбазы. Вместе с ним к самолёту подъехали нарты с вооружённой охраной и принялись забирать почту.
– Что это вы сегодня с охраной? – спросил я у начальника.
– Важная почта, товарищ Водопьянов!
Он лично развязал каждый мешок и по описи проверил его содержимое. Когда машина была полностью освобождена от груза, начальник снова подошёл ко мне.
– А где же главная почта? – спросил он с беспокойством.
– Какая это – главная? – удивился я. – Здесь всё, что у нас было. Только лотерейные билеты в Гижиге остались.
– Нет, здесь не всё, – настаивает начальник. – Вот, смотрите: Хабаровск сообщил, что на вашей машине выслано полмиллиона денег. Куда вы их запрятали?
– Да что вы! – возмутился я. – Разве бы мы стали шутить с таким грузом!… Не было у нас никаких денег. Мне не раз приходилось возить деньги на Сахалин. Я знаю, что их упаковывают в специальные кожаные мешки.
– Я не знаю, как и во что были упакованы деньги, – продолжал своё начальник, – я знаю только, что их с вами выслали из Хабаровска.
Здесь я уже обеспокоился не на шутку. Вместе с начальником мы перерыли всю почту, но никаких денег не нашли.
– Может быть, – говорит тогда он, – вы не лотерейные билеты, а наши деньги оставили в Гижиге?
– Что вы, шутите? – обиделся я. – Как это может быть? Билеты были в такой разлохмаченной бумаге… Разве деньги так пакуют!… Впрочем, на всякий случай проверим!
Один из красноармейцев побежал на рацию. Когда он вызвал Гижигу, я попросил вскрыть несколько пачек, брошенных нами на аэродроме, и узнать, что именно хранится в бумажной упаковке. Прошло некоторое время – Гижига вызвала нас, сообщила, что в бумажных пачках нашли деньги счётом полмиллиона рублей, и запросила, что с ними делать.
Я до сих пор но знаю, почему эту сумму отправили без надлежащей упаковки. Мало ли что могло быть! Возможно, что в нужный момент просто не оказалось свободных кожаных мешков. Но, когда я вспоминаю валяющиеся в снегу и грозящие ежеминутно разлететься полмиллиона рублей, я говорю себе: «Если уж взял груз на самолёт, то изволь его доставить на место!»
Полёт за сапогами
В тот год на острове Сахалин должны были начать изыскания пути для постройки новой железной дороги. К городу Александровску подошёл ледокол «Добрыня Никитич». Он привёл пароход, на борту которого было пятьсот участников изыскательской экспедиции.
Люди сошли на берег. Им устроили радостную встречу. Всё было хорошо. Но уже на другое утро оказалось, что всё очень плохо из-за одной «мелочи»: все приехавшие были кто в валенках, кто в ботинках. Нечего было и думать о возможности начать работу. Без сапог и шагу ступить нельзя. А сапог, да ещё в таком количестве, в Александровске не оказалось.
