Валентин Егоров - Сказочные истории, взятые из жизни (сборник)
Глава IX. На пути к знаниям
Школа… Для Егора Валькова она являла собой всё – он ходил туда с удовольствием, готов пропадать там днями! Не устраивали лишь порой неповоротливые ограниченные программы обучения да некоторые учителя-консерваторы, сами не высовывающие носа за их пределы и ученикам не дающие расширить свой кругозор: настырного до знаний ученика Валькова частенько осаживали на его «почему?» железобетонным по аргументации «потому!» либо просто отмахивались многообещающим «это входит в программу обучения следующего класса – на будущий год и задашь свой вопрос…». А Егор не хотел, теряя год, ждать – взялся себя самообразовывать: оставаясь после уроков, просиживал до позднего вечера в школьной библиотеке; если не хватало её запаса интересующих его книг, ходил в детскую городскую библиотеку, что находилась возле Зелёного рынка в бывшем некогда кафедральном соборе, иногда даже осенял своим появлением стены взрослых книгохранилищ вплоть до самого главного республиканского храма книги имени Пушкина…
В такие прекрасные мгновения общения с книгами, иногда старинными фолиантами, чувствовал себя с замиранием сердца кладоискателем знаний, спрятанных в тайниках прошлого!.. Поэтому очень удивлялся большинству своих одноклассников, которые отбывали уроки, будто повинность, и старались поскорее слинять домой, на улицу, на волю. А ведь настоящая свобода – в знаниях, что позволяют ощущать себя увереннее в жизни, не теряться в самых трудных ситуациях и даже, если только очень захотеть, обрести крылья!..
На некоторых уроках Егору доводилось откровенно скучать из-за нудного объяснения училкой нудным голосом давно уже пройденного им самостоятельно материала, отвлекаясь с безделья на непотребные на занятиях кунштюки, что, безобидные вначале, выливались иногда в серьёзные проступки с нанесением серьёзного материального ущерба. До сих пор кровь стынет в жилах от одного только упоминания, как он запулил сдуру на английском в негодяя Сеньку, сидевшего наискосок в соседнем ряду, фарфоровой чернильницей-непроливайкой за то, что тот расстрелял его из рогатки – но пущенный снаряд не попал на этот раз в цель, а, отскочив от парты, угодил в гулявшую меж рядов Мальвину Иванну, прямо на её белоснежнейший импортный костюмчик, и, не оправдывая названия, обильно окропил, к ужасу всех, ядовито-синим содержимым страшно взволнованную широкую грудь преподавателя – крику, шуму хватило на всю четверть, пока мать полностью не возместила ущерб! Но это были ещё цветочки – ягодки ждали впереди, вернее, целая ягодища, арбуз, упавший на бедовую Егорушкину головушку! В данном случае, в дело, страшно подумать, вмешалась большая политика! Всё из-за этого, Вовочки Самодинского, стукача, ещё другом назывался, и доброты Валькова, с широкого плеча одарившего товарища своими учебниками в хорошем состоянии после года использования, если не считать всего-навсего одной обыкновенной странички, правда, с портретом вождя мирового пролетариата, коего наши враги-злопыхатели причисляли к немецким шпионам, совершившим революцию на немецкие деньги, (а ведь это было недалеко от истины…) – совершенно не думая о последствиях, Егор придал образу из почёрпнутых им где-то сведений шпионский вид с обязательной чёрной повязкой на глазу и надвинутым на лоб котелком… Возмездие настигло несчастного тут же: на расширенном педсовете директриса в присутствии товарищей из горкома партии, самого обвиняемого и трясущейся матери, уже мысленно простившейся со своим чадом, метала громы и молнии, дойдя в своей обвинительной речи аж до измены Родине, настаивала на исключении из школы пускай и одарённого ученика-отличника, некогда гордости учебного заведения – в общем, детской кровью требовала смыть позор!!! Бедный-бедный Вальков в предынфарктном состоянии чуть на колени не упал перед ней, что-то лепеча о любви к родному краю и великому вождю, благодаря которому у него такое счастливое детство… К великому удивлению Егора все учителя, включая и, спасибо ей, англичанку, высказались за наказание, но без требуемых крайностей к малолетнему! В итоге, ограничились снятием фото отличника Валькова до конца учебного года с Доски почёта и испытательным сроком в шесть месяцев!
Отошедшая через три дня мать с великой амнистии, помимо уже возмещённых средств за испорченный костюм, достала где-то по блату через множество посредников для Мальвины Иванны кожаный импортный пиджачок, что очень подошёл к её ненашенским джинсам. Взятый на поруки Егорушка старался быть максимально незаметным, слился со всеми поступками и образом жизни; на отведённый ему срок вынужденно снял с себя, в пользу Витьки Будко, командирские полномочия в отряде неуловимых во избежание возможных недоразумений; дома беспрекословно выполнял все просьбы и указания матери, злорадствовавшего отчима и заодно сестры-малявки Марфы.
Но не бывает худа, как говорится, без этого самого добра! С перепугу наш герой, искупая свою вину, так взялся за учёбу, став в школе отличником из отличников, что умудрился взять сразу несколько призовых мест на трёх межшкольных олимпиадах, отчего завуч ещё до новогодних каникул вернула фотографию улыбающегося на ней Валькова на Доску почёта, на его место, что, слава Богу, никто не успел или не сумел занять.
В дни зимних каникул Егор превратился в завсегдатая новогодних утренников и библиотечных «Литературных ёлок», где всегда имели место быть конкурсы всезнаек с ценными призами, в основном, книгами, к каковым те тогда и относились. Дома мать, узрев вдруг на полке целый ряд появившихся новёхоньких книжек в подарочном издании, не на шутку опять встревожилась: да неужто её разнесчастное чадушко снова попало в какой-то переплёт – однако показанные обидевшимся было сыном дарственные надписи к ним развеяли страхи, сменившиеся другим подспудным материнским страхом: шибко умным не всегда везёт по жизни, ведь не зря в народе бают «много ума – много печали…», но будем всё же надеяться на исключения, без которых ни одни правила и законы не обходятся. Только в кого он, правда, такой башковитый – неужели в папаньку своего уродился, хоть какая-то с того нелюдя польза семье, и на том спасибо…
Глава X. На человеческих костях
Наконец-то, по весне и на окраинную Романовку пришло большое строительство. Власти города прельстил, видимо, огромный пустырь с горами нанесённого за десятилетия забвения песка – нет необходимости кого-то сносить, никому не надо взамен давать квартиры. Надо отметить, что вышеозначенная улочка имела одну градостроительную странность: дома стояли только на нечётной стороне – напротив отчего-то пустующее пространство с песчаными барханами, поросшими лебедой, чертополохом и прочей сорняковой растительностью. Пытались на этом пустыре как-то строиться приезжие Малышевы, Дураковы, Тупицыны, но, что интересно, никто не мог прижиться на той стороне: то крышу снесёт порывом ветра, то пожар спалит в мгновенье ока все постройки – в общем, какое-то гиблое нехорошее местечко… А объяснений сей мистике не находили, пока не начали рыть траншеи и вбивать сваи под будущие панельные пятиэтажки.
И вот тут-то началось! Оказывается, в прошлом веке, когда вместо жалких развалин ещё стоял огромный храм божий, поражающий всех приезжающих с обозами со стороны реки к торговым рядам Кружала своей величественной архитектурой, бьющей в глаза позолотой крестов и куполов, а в домах улицы Романовки под номером один находились архиерейские покои, пустырь был ни чем иным, как православным кладбищем!
Ковши экскаваторов вместе с землёй на свет божий, то тут, то там, начали выворачивать гробы с прахом и всем скарбом, захороненным по обычаям тех лет с усопшим! Зрелище, конечно же, архинеприятное: повсюду в траншеях, ямах черепа с жутким оскалом чёрно-жёлтых редких зубов и бездонным проникающим взглядом пустых глазниц, разрозненные кости скелетов, а в одном месте костлявая чья-то кисть торчала из песка и как бы угрожала живущим безбожникам своим пальчиком с мумифицированными остатками мягких тканей и ногтя на концевой фаланге, рядом валялись чашки, ложки, прялки и даже книги… «Неуловимые», переквалифицировавшись в юных археологов, после уроков стали пастись почти всем отрядом на затеянных властью раскопках, а заодно тестировать новеньких членов на смелость в борьбе с предрассудками. Труд самых настойчивых «чёрных копателей» из числа Егора и Витьки был вознаграждён по достоинству: в одной могилке они наткнулись на старинную плоскую железную коробочку из-под леденцов, перетянутую почти истлевшим шпагатом, в которой обнаружили аж двадцать серебряных николаевских рубликов и парочку георгиевских крестов, а сколько позолоченных столовых приборов поднято на поверхность – не перечесть! Как честные в поступках и чтящие память ушедших предков, ребята не присвоили себе почти ничего – найденное в течение каждодневных поисков на протяжении трёх недель передано в находящийся рядом краеведческий музей, что было принято с благодарностью в обмен на грамоты особо активным товарищам. Егор, не удержавшись, оставил себе на долгую память, как трепетный любитель книги, лишь один хорошо сохранившийся в сафьяновой обложке фолиант богословской энциклопедии конца XIX века издания, который приоткрыл ему совсем другой мир людей, давным-давно канувших в Лету, а какой певучий витиеватый язык – сказка, одним словом! О том, что мать реквизировала у него себе на серёжки два николаевских рубля, умолчал – ничего не поделаешь, ну, не вырывать же их с боем у неё – мать всё-таки!.. А серьги получились отменные и так были ей к лицу, что просто заглядеться можно!
