Фрау Волле и тайна бумажных зонтиков - Ютта Рихтер
– Облачное кино!
День, когда папа обнаружил его, был похож на нынешний.
– Точно! Облачное кино! – обрадовались мы.
– Мерле, тащи одеяло! А ты, Мориц, принеси, пожалуйста, бутылки с соком и три соломинки – те, что со сгибом. И не забудь тёмные очки!
Папа исчез в гараже и вскоре появился со старой тележкой.
– Чур, я первый! – сказал Мориц и запрыгнул в тележку.
За нашим домом на Заячьей улице проходила тропинка, она вела через пастбище, где паслись рыжие коровы. У коров большие влажные глаза, и от них пахнет травой и молоком. Потом тропинка сворачивала и шла в гору – мимо поля, где росла высоченная кукуруза, и вдоль колючей живой изгороди, в которой щебетали маленькие крапивники.
Тут мы с Морицем обычно менялись местами.
На вершине холма – большая поляна, белая-пребелая от тысяч маленьких ароматных ромашек.
– Приехали! – объявлял папа. – Конечная станция «Облачное кино»!
Лучшие фильмы мы смотрели, когда небо было синее-пресинее. В такие дни облачная фабрика выпускала в яркую синеву особенно много больших снежно-белых облаков. Мы ложились на одеяло, и над нами проплывали лица наших учителей и вдруг у нас на глазах превращались в рычащих львов или слонов. Кузнечики стрекотали нам в уши, и про каждое лицо и каждого зверя, появлявшихся в небе, папа рассказывал нам какую-нибудь историю.
Вот и в этот раз мы с Морицем улеглись голова к голове и стали смотреть в небо. Вдруг там появилось папино лицо и у нас на глазах превратилось в большого орла, а тот взмахнул могучими крыльями и улетел.
Дома с мамой
– Вот увидишь, – сказала мама за обедом, когда мы сидели за большим столом в кухне. – Вот увидишь, после летних каникул никто больше не станет о вас сплетничать. Начнётся новый учебный год, все вернутся загорелые и станут на шесть недель умнее. И снова будут с вами разговаривать, это точно! Вы же такие замечательные, добрые дети, все захотят с вами дружить. Уж я-то знаю!
Пока Мориц слушал, ловя каждое мамино слово, я быстренько подцепила на вилку спагетти и отправила в рот.
– Мерле, скажи и ты ему! – потребовала мама.
– Маму надо слушать, – пробормотала я.
– Видишь, Мориц! – просияла мама. – Твоя сестра со мной согласна. Так что – выше голову! Подлить тебе ещё томатного соуса?
Мориц покачал головой, на его спагетти упала большая слеза.
– Хотите, я поговорю с мамой Зое… – предложила мама.
Мы с Морицем вздохнули и замотали головами.
– Не надо! – вскрикнул Мориц и тут же закашлялся.
– Никудышная идея, – сказала я и похлопала брата по спине.
– Но нельзя же позволять Зое болтать всякую чушь! Не может она вот так оговаривать фрау Волькенштайн!
– Ещё как может!
– Значит, кто-то должен её остановить.
– Но только не ты!
У Морица задрожала верхняя губа.
– Мамочка, не вмешивайся, пожалуйста, – пролепетал он. – Ты же сама говорила, что после летних каникул всё наладится. Наверняка ты права. К тому же я слышал, что Зоденкампы собираются переезжать…
– Кто это сказал? – Мама вскинула брови. – Я ничего об этом не слышала.
– Но ты же спишь по полдня…
– Потому что всю ночь работаю!
Маму явно задели эти слова. Больше всего на свете она боялась оказаться плохой матерью. Это был её пунктик.
Конечно, вовсе она не была плохой матерью. Она отлично умела нас утешать. Разрешала смотреть наши любимые фильмы по телевизору. И могла составить самую длинную словарную цепочку. А ещё у неё был самый красивый в мире смех, хотя последнее время мы слышали его всё реже.
Надо признать, мама частенько бывала беспечной. И тогда могла забыть приготовить обед или дать нам карманные деньги. Порой она забывала подписывать важные родительские письма. И не выносила вида крови, если это была наша кровь. Папе приходилось самому заклеивать пластырем наши разбитые коленки – раньше, когда он ещё жил с нами.
– Ладно, подождём, что дальше будет, – проговорила мама. – Не хотите, чтобы я вам помогала – справляйтесь сами!
Мы с Морицем облегчённо выдохнули.
– Вот и отлично, – закивали мы. – Так-то лучше.
Фрау Волькенштайн
Гезина Волькенштайн – воплощение пунктуальности. С седьмым ударом церковных часов она появлялась в нашей гостиной. И так каждый вечер уже два месяца, и ни разу ни на секунду не опоздала. Опёршись на чёрную трость с серебряным набалдашником, она щёлкала пальцами, и мой брат послушно выключал телевизор, даже если показывали наш любимый мультик «Салиносы», даже на самом интересном месте.
– Добрый вечер, дети!
На Гезине Волькенштайн был белый жакет – такой пушистый, будто связанный из перьев маленьких гусят, вроде тех, что щиплют травку на лугу у крестьянина Петерманна.
