Э. Конигсбург - Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире
Джимми подчинился с большой неохотой. Он хотел, как всегда, сидеть рядом со своим другом Брюсом. Обычно в автобусе они играли в карты, каждый день доигрывая вчерашнюю партию. (Если вам, Саксонберг, интересно, то играли они в «войнушку». Игра эта довольно простая и не слишком изысканная. Вы кладете карту, ваш соперник кладет свою, и тот, чья карта старше, забирает обе. Если же у обоих выпадают карты одного достоинства, тут и начинается «войнушка»: игроки снова выкладывают по карте, и победитель забирает все.) По вечерам, перед тем как выйти из автобуса, Брюс забирал свою часть колоды, а Джимми — свою, и оба давали друг другу слово не тасовать карты. Выглядело это так: когда автобус подъезжал к дому Брюса, игра прекращалась, каждый перехватывал свои карты резинкой и, плюнув на карты друга, произносил страшные слова: «Да отсохнет твоя рука, если перетасуешь!» — после чего клал свою стопку в карман.
Эмма находила этот ритуал омерзительным, поэтому не испытывала ни малейших угрызений совести, отрывая брата от его драгоценной игры. Джимми с самым мрачным видом плюхнулся на сиденье и втянул голову в плечи. Нахохленный, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, он был похож на маленького стриженого неандертальца. Эмма молчала — ждала, пока брат остынет.
Джимми заговорил первым:
— Слушай, Эм, ну почему б тебе не сказать эту твою важную вещь Стиву?
— Потому что Стиву я не хочу ее говорить — непонятно, что ли?
— А ты захоти! — настаивал Джимми. — Захоти, а?
— Джимми, — Эмма решила, что пора произнести заранее заготовленную фразу, — нас ждет величайшее приключение в жизни! И я выбрала тебя в спутники.
— Выбрала б кого-нибудь другого, — пробурчал Джимми.
Эмма не ответила и отвернулась.
— Ну ладно, — сказал Джимми, — раз уж ты меня выдернула, давай рассказывай.
Эмма по-прежнему смотрела в сторону. Джимми заерзал:
— Эй, выкладывай, говорю, раз уж ты меня тут держишь!
Эмма молчала.
— Убиться! — взорвался Джимми. (У него получалось «убицца».) — Сперва сорвать мне игру, а потом играть в молчалку. Так нечестно!
— В молчанку.
— Чего?
— Не чего, а что. Играть в молчанку. А не в молчалку.
— Зануда! Давай, колись!
— Нам предстоит величайшее приключение в жизни, и я выбрала тебя, — повторила Эмма.
— Спасибо, — фыркнул Джимми. — Это я уже слышал. И что дальше?
— Я решила убежать из дома. Вместе с тобой.
— А почему со мной? Почему не со Стивом?
Эмма вздохнула:
— Потому что из-за Стива я и решила бежать. Не только из-за него, конечно. Короче, не хочу со Стивом. Хочу с тобой.
Джимми против собственной воли ощутил себя польщенным. (Лесть — великая сила, верно, Саксонберг? Дайте ей, как Архимеду, точку опоры — и она перевернет мир!) На смену мысли: «Почему я?» — пришла другая: «Меня избрали! Я — избранный!» Джимми расправил плечи, приосанился и заговорщицки прошептал, почти не разжимая губ:
— Ладно, Эм, все ясно. Значит, рвем когти. Когда?
«Что за выражения?!» — хотела было возмутиться Эмма, но сдержалась.
— В среду. Слушай внимательно. План таков…
— План должен быть сложным! — перебил Джимми. — Чем сложнее, тем лучше. Обожаю трудности!
Эмма улыбнулась.
— Слишком сложный не сработает! Нужно проще, тогда все получится. Это будет в среду, потому что в среду — уроки музыки. Я вытащу скрипку из футляра и сложу туда свои вещи. А ты свои положишь в футляр от трубы. Возьми побольше чистых трусов, маек, носков и хотя бы одну запасную рубашку.
— По-твоему, все это влезет в футляр от трубы? Это же труба, а не контрабас!
— Что не поместится — сунешь ко мне. Портфель тоже возьми. И транзистор!
— А можно я буду в кроссовках? — спросил Джимми.
— Конечно! Вот тебе и еще один плюс: не нужно будет все время носить ботинки.
Джимми улыбнулся, и Эмма поняла, что момент настал.
— И деньги захвати… все, какие есть, — сказала она равнодушным голосом. — Кстати, сколько их у тебя?
Джимми отвернулся к окну:
— А тебе зачем?
— Ради бога, Джимми. Мы вместе или нет? Если мы вместе, значит, у нас не должно быть секретов друг от друга. Так сколько?
— А тебе можно доверять? Не проболтаешься?
Эмма обиделась:
— А я спрашивала, можно ли тебе доверять? Или, может, просто взяла и доверилась?!
Она сжала губы и с шумом выпустила воздух из ноздрей. Будь этот звук чуть громче, можно было подумать, что она презрительно фыркнула.
— Понимаешь, Эм, — прошептал Джимми, — дело в том, что денег у меня много.
В один прекрасный день, подумала Эмма, этот ее братец наверняка станет финансовым магнатом. В крайнем случае — адвокатом и консультантом по налогам, как дедушка.
— Эм… — продолжал Джимми, по-прежнему не глядя на сестру. — Ты только папе с мамой не говори. Понимаешь, я играю… на деньги… Мы с Брюсом играем. По пятницам мы считаем, у кого сколько карт скопилось за неделю, и он отдает мне мой выигрыш. Два цента за карту, а за туза — пять. А у меня всегда больше карт, чем у него, и среди них всегда хотя бы один туз.
Эмма не выдержала:
— Да скажи ты наконец! Четыре доллара? Пять? Сколько?
Джимми уткнулся носом в стекло и нараспев произнес:
— Двадцать четыре доллара сорок три цента.
Эмма ахнула и зажала рот рукой. Джимми повернулся и, довольный ее реакцией, добавил:
— А если подождем до пятницы, будет ровно двадцать пять.
— Как это? Тебе же дают всего двадцать пять центов в неделю! Двадцать четыре сорок три плюс двадцать пять — это двадцать четыре доллара шестьдесят восемь центов. — Эмма всегда была очень внимательна к деталям.
— А остальное я выиграю у Брюса.
— Ну что ты говоришь, Джимми? Откуда ты можешь знать в понедельник, что выиграешь в пятницу?
— Знаю, и все.
— Но откуда?
— Не скажу.
Джимми посмотрел сестре в глаза. Вид у нее был озадаченный, и он победно улыбнулся. А Эмма улыбнулась в ответ, потому что в этот миг окончательно убедилась: из троих братьев она выбрала именно того, кого нужно. Они с Джимми идеально дополняли друг друга.
Она предпочитала осторожность во всем, кроме денег, которых у нее никогда не было, а он обожал риск — во всем, кроме денег, которые у него всегда были. Больше двадцати четырех долларов, ничего себе! Да еще у нее четыре доллара восемнадцать центов. Можно ни в чем себе не отказывать. Это будет шикарный побег!
— Ну, что скажешь? Подождем до пятницы?
Эмма с минуту поколебалась.
— Нет. Решено: в среду. Я тебе напишу подробный план. Никому его не показывай! Прочтешь, запомнишь все указания и уничтожишь записку.
— Я должен ее съесть? — просиял Джимми.
— Еще не хватало! Порвешь на мелкие кусочки и выбросишь в мусорную корзину. В нашей семейке в эти корзины все равно никто не заглядывает, одна я. И то только если там не мокро и нет карандашных очисток. И пепла.
— Нет уж, — сказал Джимми. — Я лучше съем. Люблю трудности!
— Ага, и целлюлозу, — усмехнулась Эмма и пояснила: — Это из чего бумагу делают.
— Знаю я.
Больше они не обменялись ни словом, пока не вышли из автобуса на своей остановке. Вслед за ними выпрыгнул Стив.
— Эм-ма! — завопил он. — Эм! Твоя очередь пасти Кевина. Попробуй только забудь — маме скажу.
Эмма побежала назад к автобусу, схватила Кевина за руку и поволокла за собой.
— Хочу со Сти-и-ивом! — заскулил Кевин.
— Я тоже хочу, чтоб ты со Сти-и-ивом, рева-корова, — ответила Эмма. — Но так уж вышло, что сегодня я за тобой присматриваю.
— А потом кто будет подсматривать?
— В среду начинается очередь Стива.
— Хочу, чтоб каждую неделю очередь Стива! — ныл Кевин.
— Вот все и будет как ты хочешь. И, между прочим, очень скоро!
Но Кевин не понял намека — ни тогда, ни позже — и продолжал дуться до самого дома
Глава 2
Во вторник вечером Джимми обнаружил у себя под подушкой план побега, приколотый булавкой к пижаме. Первый пункт плана был таким: «Забудь про уроки! Начинаем сборы». (Хочу заметить, Саксонберг, что предусмотрительность Эммы приводит меня в восторг. Для нее нет мелочей, она все учитывает, совсем как я. В плане, написанном для Джимми, было даже указание, что делать с трубой, когда он вынет ее из футляра: завернуть в запасное одеяло, которое всегда лежало в ногах его кровати.)
Выполнив все инструкции, Джимми принес из ванной полный стакан воды, сел на кровать, скрестив ноги по-турецки, и откусил кусок записки. Вкус у бумаги был, как у той жвачки, которую он однажды жевал пять дней кряду, только бумага была чуточку тверже. К тому же чернила оказались не водостойкими, и зубы у него окрасились в синий цвет. Джимми героически проглотил первый кусочек и попробовал откусить еще один, но сдался. Он порвал записку, а клочки скомкал и выбросил в мусор. Потом пошел и почистил зубы.
