Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа
К счастью Хун-Ахау, неожиданное обстоятельство вскоре положило конец его мучениям. Во дворец прибыл по вызову повелителя владыка Ах-Меш-Кук, и его свита и носильщики расположились на том самом дворе, где происходили занятия. Их пристальное внимание к происходящему и насмешки над учеником и учителем, на которые они не скупились, разозлили Хун-Ахау и привели в бешенство Цуля. Поэтому он быстро прекратил упражнения и, бросив несколько язвительных слов насмешникам, удалился и увел с собой юношу.
Пройдя полсотни шагов, старик внезапно остановился.
— Стой, стой! — воскликнул он, удерживая Хун-Ахау. — Вот что поможет нам!
Цуль нагнулся и быстрым движением схватил переползавшую дорогу сороконожку. Другой рукой он вытащил из складок набедренной повязки острый осколок обсидиана и, шепча заклинания, разрезал насекомое на девять частей.
— Разрезанная вот так сороконожка приносит большое счастье, — наставительно сказал он юноше. — Задумывай скорее желание, теперь оно непременно исполнится!
Задуманное желание — сегодня же увидеть своих друзей — не исполнилось; девять частей сороконожки не помогли Хун-Ахау.
Два следующих дня были почти целиком заполнены упражнениями. Хун-Ахау постепенно постигал сложное искусство владения опахалом и наконец удостоился похвалы старика.
— Ты молодец, — заявил он, утирая заслезившиеся глаза, — и теперь не подведешь меня. Вот видишь, сороконожка не подвела! Право, я начинаю думать, что ты родился не в Ололтуне, а где-то неподалеку от Тикаля. Ололтунец никогда не будет таким смышленым. Сейчас тебе можно дать в руки и настоящее опахало!
И конец дня прошел в упражнениях с настоящим опахалом, выпрошенным у управителя. Цуль важно расхаживал по двору, а за ним двигался Хун-Ахау, отмахивая от его особы мух и навевая легкую прохладу. Неожиданно явился управляющий царевны, и Цулю пришлось уступить место. Он также остался доволен новым опахалоносцем и предупредил юношу, что завтра тот будет сопровождать юную владычицу.
— Смотри, чтобы все было хорошо! — добавил он многозначительно, впиваясь холодными глазами в усталое лицо Хун-Ахау. — Пойдем со мной, получишь праздничную одежду.
На следующий день первые лучи солнца только что позолотили белый гребень храма Небесного бога, а весь дворец уже давно жужжал сотнями голосов, как потревоженный пчелиный улей. Сновали взад и вперед рабы, неся своим хозяевам парадные одежды, краски для украшения тела, благовония, теплую воду для утреннего купания. В спешке они сталкивались друг с другом и тихими голосами перебранивались. Время от времени важно шествовал чей-то управляющий, осторожно держа в руках деревянную шкатулку с драгоценностями. Крестьяне доставляли во дворец свежие гирлянды и букеты цветов. С домашних алтарей тоненькими столбиками поднимались в утреннее небо черные дымки курений. Двое вельмож, уже одетые по-праздничному, с гордыми и счастливыми лицами, пронесли бамбуковые рамки, покрытые великолепными перьями кецаля — часть торжественного одеяния повелителя. Кое-кто провожал их завистливыми взглядами.
В одной из комнат верхнего этажа происходила торжественная церемония — владыка Тикаля облачался в праздничное одеяние правителя. Несколько самых знатных и самых доверенных лиц, в том числе и Ах-Меш-Кук, с неослабевающим интересом смотрели на длительную, но всегда волнующую процедуру превращения человека в божество.
После утренней ванны, укрепляющего массажа и растираний благовонными маслами тело повелителя было богато расписано красками, среди которых преобладала красная. Он стоял посреди комнаты, а вокруг суетились рабы и приближенные — участвовать в такой церемонии считалось высоким отличием для любого, как бы знатен он ни был.
Одевание началось с того, что бедра правителя были обернуты широкой повязкой из желтой, расшитой прихотливыми узорами ткани. Один конец ее, свешивавшийся спереди в виде передника, был расшит особенно богато и тщательно: центральную часть его занимала чудовищная маска бога солнца, вышитая ярко-красными нитями; маску обрамляли извивающиеся фигуры двух зеленых пернатых змей. Поверх набедренной повязки был надет широкий пояс из ягуаровой шкуры, на нем были прикреплены искусно вырезанные из дерева небольшие маски, изображавшие головы побежденных врагов; к нижнему краю пояса были приделаны овальные пластинки из перламутра, на которых были выгравированы иероглифы долголетия и здоровья.
Когда пояс был надежно закреплен на талии, подошедший с низким, поклоном придворный прицепил к нему на длинной тесьме бирюзового цвета небольшую деревянную статуэтку горбатого карлика с безобразным лицом. Это был первый символ власти правителя. Затем два раба быстро забинтовали его ноги широкими лентами, расшитыми маленькими перламутровыми бляшками и нефритовыми бусинами.
Повелитель чуть заметно кивнул Ах-Меш-Куку. Тот просиял — ему была оказана великая честь! Зайдя сзади, сановник осторожно подхватил священное тело под мышки. Этого и ждали два других раба, давно уже стоявшие наготове. Они опустились на колени, владыка Тикаля поднял правую ногу, и раб стал поспешно надевать на нее ножной браслет, состоявший из шести рядов нефритовых бусин, плотно нанизанных на сизалевые* нити. В каждом ряду было не меньше двадцати бусин, а за одну такую бусину на невольничьих рынках можно было купить двух здоровых, молодых рабов. Ножной браслет правителя первого города мира стоил двести сорок человеческих жизней.
За браслетом последовала сандалия — миниатюрное кожаное чудо; ремни ее скрывались за большим красным цветком, искусно сделанным из оленьей кожи. Такая же операция была проделана и над левой ногой, и рабы поспешно отступили назад. Отошел и Ах-Меш-Кук, на которого с завистью смотрел Ах-Печ. «Почему всегда удача сопутствует именно Ах-Меш-Куку?» — с горечью подумал он.
Теперь наступило время украшения торса. Хранитель драгоценностей вынул из ларца и осторожно надел на шею правителя широкий воротник, состоящий из множества рядов нефритовых бус; нижний край его был украшен рядом маленьких головок из нефрита, подвешенных волосами вниз — опять напоминание о побежденных противниках; каждая из них символизировала снятый с побежденного вождя скальп. Неважно, что теперешний повелитель Тикаля ни разу не участвовал в сражении, — таков был установленный веками обычай.
Хранитель сокровищ принес наконец главные символы власти. Но прежде чем облачиться в них, правитель сам воздал им почести — магическая сила, заключенная в этих предметах, вызывала почтение и суеверный страх даже в его душе.
Первым из них был небольшой овальной формы диск, на лицевой стороне которого гравировкой была изображена плетенка — символ циновки*. Диск этот, укрепленный на длинной ленте, был надет так, что находился на левом боку правителя. Поверх нагрудника одели ожерелье из нефритовых бусин, на груди оно оканчивалось длинной нефритовой же трубкой.
Затем хранитель подал корону — сложное сооружение из деревянной маски божества, нефритовых вставок и пышного пучка драгоценных перьев кецаля. Привычным жестом правитель Тикаля возложил ее на голову, а начальник дневной стражи поспешно завязал под подбородком ленты, придерживавшие корону, чтобы она не могла накрениться или соскользнуть со священной главы, что считалось плохим предзнаменованием. Ах-Печ, не отрываясь, смотрел на поднесенную корону; вид ее, как всегда, чаровал честолюбца.
В специальные петли пояса за спиной правителя были укреплены бамбуковые рамки, унизанные перьями кецаля. Казалось, что он раскрыл большие изумрудные крылья. Сквознячок, проходивший по комнате, играл ими и султаном короны.
Наконец верховный жрец торжественно возложил на руки повелителя главный символ его власти — «великого змея» — деревянную резную доску, оканчивающуюся головами двух божеств. Она обозначала власть над всеми силами неба и земли.
В единодушном славословии придворные и сановники склонились перед повелителем Тикаля. Одевание было окончено.
Хун-Ахау не принимал никакого участия в праздничной суете, потому что по распоряжению Эк-Лоль был освобожден от своих обычных утренних обязанностей. Он не спеша вымылся, с аппетитом поел и уже собирался надеть праздничную одежду, когда появился Цуль.
— Подожди, подожди, — торопливо сказал он, — я тебя прежде раскрашу!
Из небольшой тыквенной чаши старик достал щепотку оранжевой краски, смешанной с кабаньим жиром, и быстро и ловко разрисовал грудь и руки юноши сложным и красивым узором. Окончив, он отступил шага на два назад, полюбовался результатами своей работы и удовлетворенно причмокнул губами. После этого Хун-Ахау надел свою праздничную одежду, что не заняло много времени, так как она состояла только из богато расшитой набедренной повязки. Цуль привел в порядок его волосы и укрепил в них пучок ярких перьев — подарок юной владычицы своему новому опахалоносцу, пояснил он, надувшись от важности сообщаемого известия.
