Александр Власов - Полыновский улей

— Известно, за кого! — ответил Павлуха. — Нам с Кузькой защищать Миньку незачем!

— То-то и оно! — подхватил Савка и, окрыленный внезапно родившейся идеей, предложил: — А знаете что? Давайте создадим отряд и объявим войну всем кулакам! Во будет здорово! Отряд сначала не пионерский, а простой... потому что вы не пионеры, но потом мы вас примем в пионеры и все будет по-настоящему: звенья, барабан, галстуки.

Ребята не проявили особого восторга.

— Войну объявишь — «курицу» не получишь! — сказал осторожный Кузька. — Когда еще колхоз будет да «курицы» в нем заведутся!

Но Савка так зажегся своей идеей, что его не смутило холодное отношение ребят. Он минутку подумал и сделал хитрый ход.

— Хорошо! Мы ничего объявлять не будем! Отряд наш будет секретный, а войну мы поведем тайную! Прежде всего узнаем, что это за звон и откуда он идет!

Он выжидательно уставился на приятелей. Павлуха задумчиво ерошил волосы. Кузька сосредоточенно разглядывал пальцы на правой ноге. Секретный отряд, тайная война — это были увлекательные слова. А разве не интересно разузнать причину звона, о котором говорила вся деревня!

Савка почувствовал, что настало время решительным ударом завоевать ребят.

— После обеда собирайтесь у меня в сарае! — тоном, не терпящим возражений, сказал он. — Ведите всех, кто нам подходит! Посоветуемся насчет дела!..

Пока Савка ловил рыбу, его отец побывал почти во всех избах. Он беседовал с крестьянами, стараясь найти людей, на которых можно опереться на первых порах организации колхоза. Он хорошо помнил родную деревню, представлял, какие трудности ждут его, знал, насколько сильны в этом глухом уголке бывшей Новгородской губернии пережитки прошлого. Но все же после пятнадцати лет, которые он прожил в городе, односельчане поразили его своей отсталостью.

Большинство из них не спорили, когда Петр говорил о преимуществах коллективного ведения хозяйства. Крестьяне поддакивали, слушали с любопытством, вздыхали: ведь вот, мол, как можно жить! Но стоило поставить вопрос ребром — да или нет, как почти у каждого находились отговорки, и первой из них был загадочный ночной звон.

Яснее всех высказался дед Алеша, который зимой и летом ходил в дырявой бабьей кацавейке, в лаптях и грязных полотняных портках.

— Мы не супротив колхоза. Понимаем... А и ты пойми, мил человек! Народную мудрость отвергать не след! Она веками создавалась... Жальник звонит — предупреждает! Знать, не время о колхозе думать! Погоди малость!

С трудом сдерживая себя, Петр ответил:

— Чего ждать? Мало ты, дед, ждал? Всю жизнь прожил, а портков приличных не нажил! Не спорю — народ мудр! Но при чем тут колокола? Ты мне про них не загибай! Знаешь, чья это песенка? Кулацкая!

— Мы кулацких песен не певали! — обиделся дед. — Кулаки кулаками, а звон звоном! Это знамение!

Петр вернулся домой мрачный, но полный решимости. У него созрел план действия. Он даст бой всем этим дурацким слухам на общем собрании. Подходящего помещения для сходки в деревне не было. И Петр задумал собрать людей под чистым небом, на солнце, утром, когда самому темному, отсталому человеку смешными покажутся всякие бредни про звон.

Придя к такому решению, Петр повеселел.

Мать, подавая еду на стол, заметила перемену в сыне. У нее отлегло от сердца. Она даже решилась заговорить:

— Ну как, сынок?

— Хорошо, мамаша! Знакомлюсь помаленьку... Скоро заживем в колхозе!

— А колокола?

— Колокола перельем! — пошутил Петр. — Как при Петре Первом! Только он их на пушки пустил, а мы — на трактора двинем!.. А Савка где?

— В сарае. Назвал соседских мальчишек... Секреты какие-то... Шепчутся...

— Кликни его, мамаша!

Петр любил сына, держался с ним как с равным и никогда не старался навязать ему свою волю. Поэтому он не стал расспрашивать, что за секреты завелись у Савки, и заговорил о своих делах.

— Нужно, чтоб помог ты... Завтра в семь утра я созываю общее собрание. Найди хорошее ровное местечко у какого-нибудь гумна и обеги деревню — сообщи, чтоб все были там ровно в семь.

Через минуту до Петра Ефимова долетел из сарая приглушенный шум. Испуганно закудахтали куры. Савкин отряд вышел на первое задание — оповестить односельчан о собрании.

Когда Савка вернулся, уже смеркалось. Отец спал на топчане у окна. Бабка сидела за прялкой. Жужжало веретено.

— Где носился, ветрогон? — спросила она. — Есть хочешь?

— Хочу! Только сначала доложу папке — всем сообщили и место нашли для собрания.

— Ну и хорошо... А отца не буди, умаялся он.

Савка хотел возразить, но потом подумал, что отец, проснувшись, может не пустить его спать в сарай. Это спутало бы все расчеты, и Савка послушался бабку.

Когда он поужинал, Ефимиха проводила внука в сарай.

На деревню надвигалась ночь. У ночи своя жизнь: ее не видно, но слышно. Глухо тявкнула собака. Сонная корова царапнула рогом по запертым воротам и вздохнула тяжело и шумно. Где-то звякнула щеколда. Что-то пронеслось над самой крышей — наверно, сова вылетела на охоту. Мрачно прокричал за речкой филин.

Савка лежал на соломе и удивлялся обострившемуся слуху. Днем он бы и не услышал этих негромких, но настораживающих звуков. Нет, он не очень боялся! И все же, обдумывая план ночной вылазки, он не чувствовал прежней уверенности.

Пролежав еще четверть часа, Савка потихоньку поднялся и вышел из сарая. В деревне — ни огонька. Глинистая дорога чуть белела в темноте. Савка крался мимо спящих домов. До околицы со скрипучими березовыми воротами было не больше двухсот метров. Но Савка не раз вздрагивал и останавливался, прежде чем добрался до них. У изгороди, где ребята договорились встретиться, никого не было. Слева бесформенным пятном темнели кусты бузины. Оттуда-то и долетело до Савки придушенное:

— Кто-о?

— Свой! — охрипшим голосом ответил Савка и почувствовал такой прилив радости, что, нырнув в кусты и столкнувшись в темноте с Кузькой и Павлухой, обнял их и восторженно произнес:

— Ну и молодцы... Здорово, что пришли!

В эту минуту он пожалел, что днем настоял на своем и не разрешил Кузьке с Павлухой рассказать другим ребятам о ночной разведке. Как бы хорошо было, если бы сейчас в кустах бузины сидели не трое, а десять мальчишек! Тогда вообще любая темень была бы нипочем!

С минуту они посидели молча, прижавшись друг к другу, потом Савка спросил:

— Двинулись?

Они гуськом пошли к реке: впереди Савка, за ним — Кузька, сзади — Павлуха. Глаза привыкли к темноте. Ночь будто посветлела. Впереди угадывалась каемка прибрежных зарослей. К ним и направились ребята. Еще днем они решили залечь у реки и ждать, не раздастся ли опять звон колокола.

До кустов они не дошли — не хватило выдержки. Залегли в густой траве недалеко от берега, от которого по ложбинкам и канавам расползался туман.

— У вас всегда так?.. — спросил Савка, запнулся и не договорил — не захотел произносить слово «страшно».

Но Павлуха понял его.

— Не-е! — сказал он. — Если бы не звон, я бы по реке, как по своему огороду, ходил.

— В прошлом году я в ночном коней пас — и хоть бы что! — добавил Кузька. — А сегодня что-то муторно...

Опять за рекой прокричал филин. Савка поежился и обозлился сам на себя.

— Слышали, что учительница говорила? — повысив голос, напомнил он. — Никаких страхов нет! Страшно — это когда без пользы на риск идешь, а мы на разведку вышли!.. Честное пионерское, если зазвонит, — пойду хоть на кладбище к тому камню!

Эту маленькую речь Савка произнес не столько для ребят, сколько для себя, чтобы унять противное холодное чувство страха.

Как раз в эту минуту все трое одновременно заметили у омута неясное белое пятно. Оно беззвучно двигалось вдоль берега.

— Ой, глянь-ка! — чуть шевеля губами, прошептал Кузька. — Давайте тикать!..

— Чего тикать? — оборвал его Савка. — Туман это!

Белое пятно миновало омут, пересекло речку, подскочило и остановилось на противоположном берегу. И Савка вдруг догадался, что это человек.

— Лежите!.. Я сейчас! — шепнул он и побежал к реке.

«Напрасно я оставил Кузьку с Павлухой! Надо было и их забрать!» — подумал Савка, но возвращаться не стал — боялся потерять из вида белую фигуру. А она, постояв на берегу, скрылась за деревьями.

Савка нащупал ногой обрывистый берег и сполз вниз, но тут же выпрыгнул обратно: откуда-то с вершины холма долетел удар колокола. Секунду повибрировав в воздухе, звук растаял.

Савка замер. Холодная испарина выступила у него по всему телу.

Второй удар колокола упал сверху и расплылся над замершей рекой.

Савка почувствовал, что кожа у него покрылась бугорками. Ноги сами попятились, потянули его назад, но он пересилил себя и снова спустился по берегу в реку. Вода была теплой, она успокаивала, и третий удар колокола уже не показался ему таким страшным.