Владислав Крапивин - Ковер-самолет

Я не помню, кто из нас крикнул первый. Может быть, оба разом:

– Вот это да! Часы!

Точнее, это был механизм часов. Нагромождение зубчатых колес из темной, местами позеленевшей меди. Одни колеса – размером с таз, другие – с тарелку, третьи – с блюдце…

– Смотри-ка, а они целые, только остановились, – сказал Виталька.

Сказал так, как говорят про большого доброго зверя: “Смотри-ка, он живой, только спит…”

– Наверно, тряхнуло взрывом, и что-нибудь отскочило, – заметил я.

– А что?

Мы внимательно и осторожно, как задремавшего слона, разглядывали старую медную машину.

Я неправильно сказал вначале: “Нагромождение колес”. Это лишь в первый момент показалось, а на самом деле нагромождения не было. Была в механизме стройность и красота: зубчик к зубчику, валик к валику – все на месте, все точно.

Кажется, часы не пострадали от взрыва.

Дело вот в чем. На многих башнях циферблаты часов смотрят на четыре стороны. А на нашей колокольне был один циферблат – с запада. В давние времена монастырь построили к востоку от города и часы повернули к городу лицом: чтобы каждый мог их видеть. И чтобы на судах, идущих вверх по течению домой с дальнего моря, тоже издалека видели часы… Ну а раз циферблат один, то и механизм стоял не посреди башни, а в стене – в глубокой нише. И тяжелый колокол, когда летел вниз, пробивая этажи, не затронул ни одну шестеренку.

– Давай залезем, – прошептал Виталька. – Поглядим хорошенько.

И стал пробираться к механизму.

Я – за ним.

Темный провал, как назло, в этом месте подходил к самой нише, и добраться туда можно было только по наклонной балке – пыльной и слегка обугленной.

Витальке-то что! У него штаны черные – сажу не заметишь. Он подобрал подол рубашки, сел на балку, будто на гимнастического коня, и, упираясь руками, добрался до ниши.

Я же – в новом голубом костюме – сесть не мог. А тут еще эти белые гольфы, черт бы их побрал. А что делать?

Замирая от ужаса, я встал на балку. Она была широкая и не качалась, но все равно… Сам не помню, как я прошел над жуткой черной дырой. Я знал, что эта глубина – до нижнего этажа колокольни. Метров сорок! Хорошо, когда под тобой ковер-самолет, а когда просто так, то ноги слабеют.

Чуть живой, прыгнул я рядом с Виталькой. Он смотрел на меня с уважением. Я сразу возгордился: хоть и с перепугу, но все равно совершил геройство. А чтобы Виталька не подумал, будто хвастаюсь, я обыкновенным голосом спросил:

– Ну и что здесь интересного?

Мы очутились словно внутри великанских часов-ходиков. Медные шестерни и рычаги окружали нас, а прямо перед нами оказались два зубчатых вала. Через них перекинуты были могучие цепи. Они уходили вниз – сквозь отверстия в кирпичной кладке.

– Как брашпили у папы на “Тобольске”, – прошептал Виталька.

И я тоже вспомнил якорные барабаны с цепями – они стояли на носу теплохода.

– А здесь они зачем?

– Как зачем? Гири!

– Одна цепь для гири. А другая?

– Другая, наверно, тоже для гири. Одна гиря для стрелок, другая для колоколов. Как в тети Валиных часах для кукушки. Забыл, что ли?

Тьфу, какой я недогадливый…

Я представил, как в глубине башни дремлют на цепях могучие чугунные болванки – каждая по сто пудов. А если надоест им так просто висеть и они потянут цепь посильнее? Мне стало жутковато и весело.

– Виталька! – страшным шепотом сказал я. – А вдруг эти часики ка-ак тикнут! А эти колесики ка-ак перемелют нас на пельмени…

– Не тикнут, – хладнокровно откликнулся Виталька. – Смотри, балка маятник держит.

Балка, по которой мы сюда забрались, острым обломанным концом влезла, оказывается, в нижнюю часть механизма. Она зацепила и наклонно держала железный брус. Под балкой, на конце бруса, виднелся медный диск, похожий на тарелку из духового оркестра. Маятник!

– Вот почему они остановились… – задумчиво сказал Виталька.

И мы разом глянули друг на друга.

Потому что разом пришла в наши головы мысль: если убрать балку…

– А как? – спросил я.

– Отпилить ножовкой.

– Где ножовка?

– Где! Дома, конечно!

– Значит, лететь еще раз?

Виталька пожал плечами. В самом деле, что мы, рассыплемся, если слетаем за ножовкой? Зато завтра утром проснутся люди – а над городом идут часы!

Виталька опять оседлал балку и, как лягушка, допрыгал до пола. Потом снял веревку – она висела у него через плечо. Кинул мне конец.

– Обвяжись, а то вдруг загремишь…

Я послушался. Чего зря акробатничать?

Мы выбрались на верхний ярус и через арку, прямо с площадки, стартовали к дому.

Добрались мы быстро, потому что не любовались луной и огнями. В доме стояла тишина, тетя Валя спала. Осторожно, чтобы не загреметь, Виталька выволок ящик с инструментами, достал пилу.

– Тупая… Ну ничего. А который час?

Мы посмотрели на часы тети Валиного дедушки. Было половина первого.

– Ого! – сказал Виталька. Снял часы с гвоздика, опустил в карман, а цепочку пристегнул к поясу.

– Зачем они нам?

– На тех часах сколько? – спросил Виталька.

– На тех? Без пяти час… Или без трех…

– Ну вот! По этим сверим и без трех минут пустим. Только надо успеть. А если не успеем, как стрелки будем переводить? Ты знаешь?

Я не знал. Вручную, конечно, такие махины не повернешь, в механизме мы не разбирались.

– Жмем! – скомандовал Виталька.

Обратный полет был стремительным, и нас крепко прохватило ветром. Зато колокольня теперь показалась привычной и уютной.

Мы опять пробрались к механизму. Надо было спешить, и, забыв об аккуратности, мы бесстрашно собирали на коленки и локти старую сажу, паутину, известку, кирпичную пыль и медную зелень – слои, по которым было бы можно потом прочитать все наши приключения.

Виталька сказал, чтобы я держал его за рубаху, и взял ножовку.

Пила и правда была тупая, а дерево оказалось твердым. Виталька быстро взмок и стал говорить сердито и сипло. Я сменил его.

Дерево зажимало ножовку, приходилось дергать, и несколько раз я со злости сказал слова, от которых тетя Валя грохнулась бы в обморок. Виталька сочувственно сопел надо мной и время от времени напоминал:

– Шесть минут осталось… Три… Две минуты.

А я что? Разве я не работал? Я уже хотел сказать Витальке, чтобы он отправлялся в ту самую дыру, которая мрачно темнела под нами. В этот миг балка хрустнула! Тяжесть маятника надавила на почти отпиленный конец. Он отломился и с шумом полетел вниз, а там грохнул о плиты первого этажа. Гул пошел по башне.

Я отшатнулся, чтобы не загреметь вслед за обрубком.

И тут что-то звонко стукнуло над нашими головами. И еще раз!

Дзынь-бух! Дзынь-бух!

И пошло!

Это маятник ушел в сторону и медным крючком зацепил колесико, похожее на подсолнух с острыми лепестками. А “подсолнух” повернул другую шестерню.

– Ура… Тикают… – шепотом сказал Виталька.

– Ура! – гаркнул я.

– Ура!! – заорали мы оба.

Мне очень хотелось написать, что, испуганные нашим криком, взлетели стаи птиц, но правда есть правда: никто не взлетел. Птицы почему-то здесь не селились. Только эхо пошло по башне. Ну и пусть! Мы сами были как птицы! Как летучие волшебники! Мы оживили старые часы, и они весело грохали медными колесами, словно говорили спасибо.

– Почти точно пошли, – сказал Виталька, вытянув часы из кармана. – Смотри, без пяти час.

Без пяти час! Середина ночи!

– Давай-ка домой, Виталька. Тетя Валя если проснется да узнает… будет нам “без пяти”.

– Давай, – весело согласился он. – Мы свое дело сделали.

Он хотел перебраться на балку и удивился:

– Эй, а ты чего меня держишь?

– Я?

– А кто? – Он хотел повернуться и не смог.

Я заглянул ему за спину.

Виталькина длинная рубашка попала в шестерни. Два зубчатых колеса, медленно поворачиваясь, “заглатывали” ее вышитый подол.

– Рубаха… – слабым шепотом сказал я.

Виталька оглянулся через плечо и понял. Дернулся.

Попробуй вырвись!

А колеса вращались не так уж медленно. Они все глубже затягивали острыми зубцами материю. Еще две-три минуты – и подберутся к самому Витальке.

– Ну сделай что-нибудь! – отчаянно сказал Виталька и опять дернулся. – Рубашка-то новая!

Он еще о рубашке думал!

Я перепугался по-настоящему. И впервые в жизни почувствовал, как от страха крупно дрожат ноги. Сильно-сильно, будто под полом работает большой мотор.

Нельзя трусить! Чтобы унять эту дрожь, я сердито переступил и почувствовал, как у правого колена шевельнулась рукоятка ножа. Как я мог забыть про него!

Выхватив кинжал, я одним махом отсек кусок Виталькиного подола.

– Ты что, псих? – жалобно взвыл он.

– Сам ты псих! Смотри!

Виталька посмотрел, как лоскуток уходит под острые зубцы, и вытер локтем вспотевший лоб.

– Да… Откусили часики… Ну ладно, зато идут.

– Летим, – сказал я.

В это время где-то среди колоколов бухнул и раскатился поразительно громкий удар. Мы даже присели. Я выпустил нож, и он улетел вниз.