Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
Но Корнеич знал свои законы. Успокоился, подышал сквозь зубы и ответил что он на веки вечные — старший флагман флотилии. Это звание не отберут у него никакие губернаторы и депутаты. И что сейчас он соберет ветеранов «Эспады» разных лет, а те популярно объяснят непонятливым, что есть наша флотилия изначально и во все времена…
Правда, собирать не стал, долгое получилось бы дело. Для начала он в сердцах наорал на «морского инструктора» Кинтеля (который не обиделся, хотя был ни в чем не виноват, потому что и так «извивался тут, как мог»). Потом объявил общий сбор. На сборе он сообщил, что с нынешнего дня отменяются все дела кроме ремонта судов, который до сих пор шел еле-еле, и подготовки плаваний. Слава Богу, что есть еще две недели: все равно рыбинспекция не выпускает суда на воду раньше середины июня…
Не весь отряд воспринял негодование старшего флагмана как надо. В составе «Эспады» в этом году возник откуда-то чуть не десяток пышнотелых девиц-переростков, которые образовали вокруг психолога Аиды неофициальную элиту. Всякие там редакторши отрядной газеты, режиссерши концертных номеров, а также «инструкторы психологического практикума». Они-то в первую очередь и застонали, что нельзя ломать утвержденный летний план. Корнеич сказал, что «кто не хочет, пускай не ломает», но при этом пусть снимет с нашивок якоря и не просится в экипажи. Кое-кто из девиц, кстати, так и сделал. Кинтель, который стремительно обрел прежнюю уверенность, заметил при этом: «Леди с палубы — галеону легче».
А флотилия опять становилась флотилией. Вновь под отрядной эмблемой стоял вахтенный с рапирой, отбивались склянки и никто уже не появлялся в штабе и на берегу без оранжевой летней формы…
3
Ребята принесли Рыжику его барабан. Высокий, с золотистыми шнурами, с оранжевым корабликом на черном боку. Такие барабаны были сделаны в очень давние времена, в семидесятых годах, когда «Эспада» отсчитывала первые годы своей истории. Кожу и обручи брали от обычных пионерских барабанов, а цилиндры мастерили сами — гнули их из тонкой фанеры, распаренной в кипятке…
Рыжик слабо улыбнулся, сел на корточки и стал гладить барабан. Однако, неуверенно, робко, словно тот был живым и мог в любой миг убежать. Потом Рыжик снизу вверх глянул на Корнеича. Выговорил виновато:
— А за мной… Наверно скоро примчатся. В погоню…
За Корнеича ответил Кинтель:
— Мы тебя больше никому не отдадим.
— Кроме мамы, — уточнил Корнеич. — Но мама сейчас далеко… — И все поняли, что он чуть-чуть не добавил «слава Богу».
— Ты будешь жить у нас, — как о давно решенном деле сообщила Ксеня Нессонова. — Я уступлю тебе верхнюю койку, а сама буду спать на диване…
— История повторяется, — заметил Корнеич. — Тридцать с лишним лет назад Сергей Владимирович Каховский, ныне весьма известный археолог и автор монографий, а тогда жаждущий справедливости Сережка, махнул из пионерского лагеря. Не поладил с начальником: тот имел обыкновение совать нос в чужие письма. И была погоня, и был скандал, и был хороший конец… Это — одно из событий, лежащих в истоках отрядных летописей…
— Кстати, когда Сергей приедет? Обещал ведь… — спросил каперанг Соломин. До сих пор он молча наблюдал события.
— Очень скоро, — охотно сообщил Корнеич. — Не исключено даже, что сегодня… Ольга, ты чего стоишь, как соляной столб! Ну-ка, брысь за аптечкой! Надо обрабатывать беглеца, он изглодан кровососущими тварями…
Грузноватая Ольга умчалась с резвостью стрекозы, а Словко спросил у Рыжика:
— Как ты сюда добрался-то? — Он сказал это скомканно, потому что ощущал странную виноватость перед Рыжиком (да и другие, кажется, тоже).
Рыжик шевельнул под свитером плечами. На миг вскинул желто-серые глаза.
— Я сперва через лес. А потом по дороге на попутной машине…
— Ночью через лес? Я бы помер, — честно сказал Сережка Гольденбаум. Он имел право признаться в такой слабости, потому что был храбрым яхтенным матросом.
Рыжик объяснил очень серьезно:
— Я же не мог же помереть, потому что как бы тогда я добрался сюда?
— А что за попутная машина? — спросил Корнеич.
— Ой… — Рыжик торопливо встал. Взял Корнеича за руку. — Я забыл, пойдем…
За открытыми воротами базы серебрилась под солнцем иномарка, а ближе к мысу, уже на территории, стоял кругловатый и лысоватый дядя в пестрой рубахе. Смотрел с терпеливым ожиданием.
Рыжик подтянул к нему Корнеича (остальные стали поодаль).
— Вот. Это… он меня привез…
Дядя шевельнулся, и в этом движении ощутилось нечто строевое.
— Подполковник Смолянцев. Виктор Максимович.
Корнеич наклонил голову:
— Командир парусной флотилии «Эспада» Вострецов…
— Я смотрю, у вас тут целая морская держава, — сказал подполковник Смолянцев доброжелательно.
— Держава не держава, но кое-что есть… Спасибо вам за нашего барабанщика. — Корнеич левой рукой прижал к себе Рыжика, а правую протянул Виктору Максимовичу. Подполковник и старший флагман обменялись несколько торжественным рукопожатием.
— По правде говоря, ваш барабанщик сперва поставил меня в затруднительное положение, — добродушно сообщил подполковник. — Он с истинно офицерской прямотой проинформировал меня, что покинул лагерь без санкции начальства. С точки зрения логики и законности я должен был бы его доставить обратно, в заботливые объятия воспитателей. Но он заверил меня, что спешит к очень хорошим друзьям, которые справедливо решат, что с ним делать.
— Уже решили, — сказал Корнеич и потормошил на Рыжике ершики искрящихся волос. — В лагерь мы его в любом случае больше не отдадим. У нас есть правило: не делать дважды одну и ту же глупость… — (Рыжик благодарно шевельнулся.)
— Весьма отрадно. Значит, я могу быть спокоен за своего… попутчика?
— Стопроцентно… На всякий случай вот вам мои данные… — Корнеич из нагрудного кармана штурманки извлек визитную карточку.
— Благодарю. Тогда и я… — И подполковник полез в карман своих штатских джинсов…
Подбежала Ольга с брезентовой сумкой, ухватила Рыжика:
— Ну-ка, пошли… «пища кровососущих»…
И все, кроме Корнеича, двинулись за ними, к эллингу. Рыжик интересовал друзей больше подполковника в штатском. Ольга велела Рыжику:
— Садись… Мцыри.
Рыжик не знал, наверно, кто такой Мцыри, но послушно сел в тени эллинга на вкопанную скамейку. Ольга стала деловитой и строгой. Выдавила из тюбика на ладонь пахучую гусеницу, растерла в ладонях, растянула на Рыжике оранжевый ворот и принялась натирать ему шею, щеки, уши. Потом велела оказавшимся рядом Словко и Владику Казанцеву держать «обглоданного беглеца» за щиколотки — «чтобы конечности были прямые». И начала втирать мазь в коричневые изжаленные ноги, по всей длине. Рыжик заерзал:
— Щекотно…
— Терпи. А то скоро изведешься. Сейчас-то еще ничего, а к вечеру знаешь какая чесотка начнется… Не мог, что ли, одеться как следует, когда
