Идилля Дедусенко - Жаворонки ночью не поют
– Неужели война через год не кончится? – спросила Таня.
Все разом притихли и почему-то стали смотреть на Лёню. Он был немного старше по возрасту, но казался ещё взрослее, так как был высок и крепок, а главное, эвакуируясь с госпиталями, где работала мать, врач-хирург, уже видел много чужих страданий, разбитых бомбёжками домов, сам не раз попадал под артобстрелы и бомбёжки. В общем, был очевидцем того, о чём ребята только слышали по радио или читали в газетах. Они смотрели на него и ждали ответа. Он понял. Ответил просто, без всякого драматизма:
– Нет, через год война не кончится. Нам всем ещё придётся повоевать. Кроме девочек, конечно.
Лёня улыбался, глядя на Зойку. Она тоже хотела улыбнуться ему и не смогла: ей вспомнились его слова, сказанные утром. Он уедет. Уедет очень скоро, она это чувствовала. Может быть, через день-два, даже не сдав экзаменов. Он просто не хочет назвать день расставания.
– Вот странно: война! – вдруг сказала Рита. – Вы только послушайте, какая тишина.
Действительно, вокруг было так тихо, словно замерло всё, заворожённое, как в сказке. В ярком лунном свете отчетливо проступали аккуратные домики с фасонными крылечками, тополя, клёны, каштаны, выстроившиеся вдоль улицы, а цветущие акации источали такой аромат, что какое бы то ни было упоминание о войне казалось нереальным. Но она была. Была, как и эта майская ночь, как тёплый сладковатый воздух, пропитанный запахом цветущих деревьев. Как эта прекрасная тишина.
– Ти-ши-на, – сказал Паша, словно прислушиваясь к своему голосу.
– Тишина обманчива, – неожиданно резюмировал с важным видом Генка, чем и вызвал взрыв смеха.
– Фи-ло-соф! – добродушно съязвила Таня.
– «Вся жизнь – обман»! – дурашливо пропел Генка, замахнувшись уже на более высокую философскую субстанцию, и ребята ожили. Со всех сторон посыпались шутки.
Рита была веселее всех. Она заставила Генку петь с ней дуэтом романс в ритме фокстрота. И все покатывались со смеху, слушая, как они отбивают: «Ночь ти-ха, над ре-кой ти-хо све-тит лу-на!» Потом Рита вскинула руки и громко сказала:
– Ребята! Я вас всех так люблю!
– А кого больше всех? – дурачась, спросил Генка.
Рита медленно опустила руки, и на веранде опять стало тихо. Лицо её словно застыло, глаза на какие-то мгновения выразили такую муку, какой никогда нельзя было предположить в ней. Никто не ожидал, что она так серьёзно отнесётся к шутливому вопросу, и потому все молчали, не зная, как выйти из этой неловкости. Нашлась Таня.
– Ну и балда ты, Генка, – спокойно сказала она. – Разве не слышал? Всех. Понимаешь, всех.
– Слова не скажи, – в шутку обиделся Генка, – всё балда да балда.
Он хотел ещё что-то сказать, но Рита остановила его. Она заговорила с лёгкой грустинкой:
– У меня такое чувство, как будто мы последний раз собрались здесь вместе. Мы должны запомнить этот вечер. И помнить друг друга всегда, если…
Голос её задрожал, она умолкла. Паша, всеобщий утешитель, встал, обнял Риту за плечи:
– Ритуля, на тебя луна действует отрицательно. Ну, по домам пора.
– Конечно, пора, – поддержал Лёня. – Через два дня первый экзамен, готовиться надо.
Зойка с удивлением глянула на него: он так говорит об экзаменах, как будто и речи не было о фронте. А может, э т о произойдёт ещё не скоро?
Спать пришлось всего четыре часа. Зойке очень не хотелось вставать, но она договорилась с Андреем Андреевичем, что придёт познакомиться со своей группой. Он разрешил ей на время экзаменов работать не весь день, а несколько часов, сколько сможет.
Ей дали младшеньких, где были Роза и та девчушка, которая так трогательно держала её за руку. На другой день она снова пришла к малышам, решив на часок отложить учебники, – и голова отдохнет, и с ребятами погуляет, пусть привыкают к ней. Зойка так боялась потерять кого-нибудь, что беспрестанно пересчитывала ребятишек, которые шли чинным строем. Когда она пересчитывала их чуть не в десятый раз, заметила, что неподалёку стоят трое и с интересом наблюдают за ней: мальчишка и девчонка, которых она видела в вестибюле, когда приводила Розу, и еще одна, постарше.
– Чего стали? – недовольно спросила Зойка, понимая, что они заметили её растерянность.
Все трое, даже не улыбнувшись, переглянулись. Потом мальчишка сказал:
– Чего вы их пересчитываете, как цыплят? Боитесь, что потеряются?
– Не твое дело! – отрезала Зойка и тут же смутилась от непривычной для себя резкости.
Мальчишка, не обращая внимания на её раздражение, миролюбиво продолжал:
– Не бойтесь, не потеряются. Они сами из любого района города придут.
– И всё-то ты знаешь, – уже более мягко, словно извиняясь за прежние слова, заметила Зойка.
– Знаю. Бывало уже, что терялись, а потом приходили. Куда им деваться? У них нигде никого.
Девчонки молчали. Та, что постарше, капризно надувала губы и кривила их в насмешливой улыбке. Это вывело Зойку из равновесия, и она возмущённо сказала:
– Кто вы такие, чтобы мне указывать?
– Это Костя Чувилёв, – раздался голосок из её колонны, – он из нашего детдома.
– И девчата наши, – добавил белобрысый мальчуган, которого, как уже Зойка слышала, называли Вовиком. – Вон та – Людка Кретова, а эта – Нинка Трубникова, – и он указал на ту, что надувала губы, добавив: – За ней Витька Суханов бегает.
Дети засмеялись.
– Дураки! – кинула пренебрежительно Нина и пошла прочь.
– Бегает! Бегает! – кричали малыши, развеселившись.
Строй сломался. Дети кричали и прыгали, а Зойка стояла, опустив руки, и в растерянности думала, что совсем не умеет обращаться с детьми, что её авторитет в их глазах навсегда потерян, потому что они видят, как она беспомощна. Но малыши, отсмеявшись, сами выровняли колонну и молча смотрели на Зойку, ожидая команды.
– Ну, пошли, – сказал Костя, – мы тоже домой идём.
Но дети стояли и смотрели на Зойку. И оттого, что они ждали именно её распоряжения, она несколько обрела уверенность.
– Не командуй тут, – беззлобно бросила она Косте и сказала ребятам: – Идемте, дети, а то на ужин опоздаем.
Ребята нестройно, но дружно зашагали вперёд. Рядом с ними шли Костя и Люда. Девочка пристроилась к Розе, взяв её за руку, и сказала:
– А ты новенькая. Я знаю.
Зойка не мешала: пусть «шефствует».
Когда подходили к детдому, она ещё издали увидела Юрку, который вертелся около ворот. «Мама? Отец?» – мелькнули у Зойки тревожные догадки. Юрка, завидев сестру, побежал ей навстречу и заорал на всю улицу:
– Зойка, где ты ходишь? Эшелон через час уходит!
– Какой эшелон?
– Обыкновенный! На фронт! Лёня уже два раза прибегал!
Зойку жаром обдало. Лёня уезжает с эшелоном. На фронт! Она беспомощно озиралась, не зная, вести ли детей на ужин или бежать на вокзал. Люда поняла всё быстрее неё и сказала:
– Бегите на вокзал, а мы сами их в столовую отведём. Правда, Костя?
– Конечно, – солидно подтвердил тот.
Зойка больше не раздумывала и кинулась к вокзалу.
Перрон был забит людьми. Где говор, где плач, где негромкий смех – всё это сливалось в тот непрерывный гул, который бывает только на вокзалах. На первом пути, почти вплотную к перрону, стоял состав – прокопчённые, задымлённые тёмно-красные теплушки.
Грянул оркестр, и над толпой поднялась девушка. Она стояла на грузовике с откинутыми бортами. Зойка сразу узнала её – это была та строгая, из горкома комсомола – и приостановилась, глядя на неё с недоумением: почему она, почему не Королёв? Вспомнив, как он готовился к выступлению перед трудстроевцами, Зойка подумала, что уж здесь-то он должен быть обязательно.
Оркестр внезапно умолк. И в напряженной тишине раздался голос девушки, сильный, звучный. Зойка даже не подозревала, что эта темноволосая, на вид молчаливая девушка умеет так говорить. Её слова падали прямо в сердце:
– Слушайте, матери и сёстры! Слушайте, жёны и невесты! Сегодня мы провожаем на фронт дорогих нам людей – сыновей, мужей, братьев, любимых. Мы провожаем их туда, где льётся кровь, где каждого воина подстерегает опасность. Но не плачьте, жёны! Не плачьте, матери! Мы будем верить, что дорогие нам люди не погибнут! Они разобьют кровожадного врага и вернутся с победой! Посмотрите им в глаза, чтобы они унесли с собой чистоту вашей души, вашу любовь. И пусть святая любовь и верность помогут им выстоять в самых тяжёлых испытаниях!
Да, Зойка будет ждать Лёню, сколько бы ни пришлось. Но где же он? Как разыскать его в этой толпе? Девушка продолжала говорить, а Зойка начала пробиваться дальше.
Почти у самого грузовика она наткнулась на Королёва и не сразу узнала его. Он стоял в военной форме и, глядя на девушку, произносившую речь, улыбался. И столько было нежности в его улыбке, в его взгляде, что Зойка невольно засмотрелась на него. Он заметил её, сказал:
– А-а-а, Колчанова…Что, на фронт хочешь удрать?
– Нет, я провожаю.
– И меня можешь проводить. Тоже еду на фронт.
Зойке показалось совершенно невероятным, что горком будет существовать без Королёва.
