Александр Шашков - Лань — река лесная
— Смотри, чтобы снова не заварил кашу.
— Ну и пусть! Зато, может, поубавится её спекулянтский пыл, и я подлечу её немного от «порока сердца», а заодно отблагодарю за шапку и за всё остальное… Ты пойдёшь со мной?
— Куда? — удивился Алик.
— На Барсукову гору.
— Зачем это?
— Там увидишь. Пойдёшь?
— А в лагерь? Как бы Скуратов…
— Ты же сам сказал, что до полуночи он никуда не денется.
— Что с тобой поделаешь, пойду, — согласился наконец Алик. — А пока давай сбегаем домой, перекусим. Щей или борща какого-нибудь захотелось, давно не ели. Встретимся после обеда…
…Барсукову гору не спутаешь ни с какой другой, хотя их и немало в пуще. Она похожа на большую лодку, перевёрнутую вверх дном. На «носу» и на «корме» этой лодки, как два богатыря, возвышаются в зарослях берёзок и рябин два дуба. В один из них когда-то угодила молния, и верхушка его засохла. Пять чёрных обломанных узловатых сучьев вздымаются в небо, словно пять пальцев чьей-то огромной руки.
Посередине горы находится довольно ровная площадка шагов на двести в длину и немного меньше — в ширину, вся покрытая густой травой, кустами дикой груши, малины, крапивы, бурьяна. В центре её стоит высокий дубовый столб с развилкой. Это — остатки журавля над старым, давным-давно заваленным колодцем.
Приглядевшись хорошенько, можно заметить и ещё кое-какие следы человеческого жилья. Там-сям выглядывают из травы куски жести, большущие камни, а шагах в десяти от столба, в крапиве, чернеет целая груда обгорелого кирпича. Тут когда-то была хата лесника Ефима Богуна, которого прозвали почему-то Барсуком. В 1943 году фашисты сожгли хутор вместе с хозяевами. За много лет место это совсем одичало, и теперь сюда мало кто заглядывал.
Было часов пять, может, немногим больше, когда Валерка и Алик поднялись на Барсукову гору. В запасе у них оставалось много времени, и они, не сговариваясь, нырнули в малинник, ветви которого так и гнулись от душистых крупных ягод. Ягоды, казалось, сами таяли во рту, и ребята настолько увлеклись ими, что весь план Гуза чуть не пошёл насмарку. Жадная до денег Тэкля, оказывается, поторопилась и пришла раньше назначенного времени. Она уже добрых полчаса сидела на горе, шагах в сорока от малинника, когда Валерка случайно заметил её. Бедняга так испугался, что даже забыл про встречу, которую сам ей назначил, и в первую минуту хотел дать стрекача. Хорошо, хоть вовремя спохватился. Он подполз к Алику и шепнул ему на ухо:
— Тэкля пришла. Сиди и не шевелись, пока я тебя не позову. Понял?
И исчез. Алик забрался глубже в кусты и стал ждать: какой ещё номер отколет неутомимый на выдумки Гуз? Но пока всё было тихо. Очень тихо и как-то непривычно темно.
«Неужели вечереет уже? — удивился Алик и посмотрел на небо. Его закрывала густая чёрная туча, которая медленно надвигалась на Барсукову гору. — Хоть бы дождь не пошёл», — беспокойно подумал парнишка и вдруг оцепенел. Где-то совсем близко завыла собака. Завыла жутко и протяжно — у Алика по спине пробежал холодок. Он приподнялся на цыпочки, осторожно раздвинул руками малинник. Нигде никого. Только Тэкля растерянно и испуганно озиралась по сторонам. У ног её стоял внушительный, пуда на два, мешок.
И тут Алик смекнул, что за «собака» объявилась в малиннике. Притаившись, он продолжал наблюдать за Тэклей: что она будет делать?
«Собака» на минуту умолкла, потом снова подала голос. Это было нечто ужасное: она скулила, жаловалась, оплакивала кого-то… Малинник ходил ходуном, в воздух летели листья, вырванные с корнем стебли, комья земли. Казалось, там схватилась в драке добрая дюжина чертей!
Бедная Тэкля с перепугу забыла, какой рукой нужно креститься, и замахала сразу обеими: раз — левой, раз — правой. Потом как-то боком сползла с камня, на котором сидела, и, как клещами, обхватила мешок.
Тарарам в малиннике сразу прекратился. Какое-то время царила полная жуткого ожидания тишина, но вот кто-то жалобно застонал, потом захрипел и наконец заговорил старческим замогильным голосом:
— Кто пустил сюда эту спекулянтку? Гоните её прочь или, ещё лучше, ведите сюда!..
— И-и-и! — снова заверещало в кустах.
— Тр-р-рах! Тар-р-рарах! — громыхнул над самой головой гром.
И без того выпученные Тэклины глаза совсем вылезли на лоб. Алику почему-то показалось, что женщина умирает. Он уже хотел броситься ей на помощь, но Тэкля вдруг легко вскочила на ноги, забросила на спину мешок — и дай бог ноги! Догнать её теперь можно было разве только на коне.
— Дёр-ржи спекулянтку! — страшным голосом кричал ей вдогонку Гуз и изо всей силы молотил ладонями по голому животу.
Кувыркнувшись через пень, Тэкля с треском врезалась в кусты и исчезла. Валерка упал на траву и зашёлся смехом.
— Хватит тебе, лопнешь, дурень, — забеспокоился Алик.
— Ха-ха-ха… Видал? — хрипел Валерка. — На всю жизнь запомнит этот базар! Ха-ха-ха!..
Наконец он сел, вытер рубашкой мокрое от пота лицо и спокойно сказал:
— А яблок, ведьма, не оставила. Хоть бы одно потеряла, во рту освежить.
— Малину ешь. Лучше всяких яблок, — посоветовал Алик.
Но тут начал накрапывать дождь, и друзья заторопились в лагерь.
Почему Скуратов испугался гостя?
Николай Николаевич прочёл Тэклину записку, улыбнулся и погрозил Валерке пальцем.
— Разве что-нибудь не так? — встревожился тот.
— Слишком даже так, — Казанович прищурился, с хитринкой посмотрел на Валерку и вдруг спросил. — Ты диктовал или Алик?
— Что диктовал? — смутился Валерка.
— Всё, что здесь написано.
— Что вы!.. — хотел было возразить Валерка, но учёный перебил его.
— Вот что, милый, — снова погрозил он пальцем, — возьми грушу и марш ловить пескарей. Я тебе не Тэкля. Понял?
Валерка покраснел, взял грушу и поплёлся прочь. Николай Николаевич посмотрел ему вслед, покачал головой: ну и сорванец!.. И тут же спохватился: а каким сам был лет тридцать назад? Ого! Такие фокусы отмачивал, что все только диву давались!
Из шалаша вышел Скуратов и направился прямиком к Казановичу.
— Ну, Николай Николаевич, начитался я — просто голова кругом идёт! — потирая лоб, заговорил он. — Много, очень много любопытного. Только вот… Почему он нагнетает столько разных ужасов? Одна трагедия за другой. Похоронил почти всех своих героев!..
— Он писал правду, Архип Павлович, — неохотно ответил Казанович, припомнив вчерашний спор. — Он писал то, что видел. Народ переживал в те годы самую большую трагедию, которая когда-либо выпадала на его долю. В каждой избе, в душе каждого человека она оставила след, глубокий след…
— Это верно! — поспешил согласиться Скуратов и снова потёр ладонью лоб. Помолчав немного, он спросил: — Дед на рыбалке?
— Наверно. Где ему ещё быть?
— А не порыбачить ли и нам часок-другой?
— К сожалению, мы не найдём ни одной удочки. Часть дед взял, а остальные — ребята.
— Э-э, зачем нам удочки! — махнул рукой Скуратов. — Мы с вами будем сегодня рыбачить по последнему слову техники. Подождите меня здесь, я мигом.
Скуратов вернулся в свой шалаш и вскоре появился на поляне с аквалангом и «ружьём».
— Вот теперь берегитесь, щуки! — подмигнув учёному, оживлённо заговорил он. — Под любой корягой, в любом виру достанем. Вы только покажите мне более-менее рыбные места — ямы, виры, глубокие заливы.
— Я знаю здесь только Леонов вир да Рыгорову яму, — виновато усмехнулся Николай Николаевич. — Но, может, хватит и этого?..
— Интересно тут, — задумчиво сказал Скуратов, когда они шагали берегом реки. — Все имеет своё название. Озеро — Чёрное, вир — Леонов, гора — Барсукова. И особенно почему-то любят здешние старожилы название «Чёрное». Цвет им этот по душе, что ли?
— А откуда вы это взяли? — удивился Казанович и недоуменно посмотрел на Скуратова. — Если я не ошибаюсь, Чёрным называется только озеро. Не были там? Небольшое такое озерцо, правда, очень глубокое. А ямы да виры на реке?.. Кто их знает, может, есть где-нибудь и Чёрные. Вот вернётся Григорий Петрович, мы у него поспрошаем. Он реку как свои пять пальцев знает.
— А всё-таки где мы начнём? — уже без прежнего энтузиазма спросил Скуратов, поглядывая на реку. — Может, возле моста?
— Можно и возле моста. Разве рыбе прикажешь, где стоять!
— И то верно…
Подойдя к мосту, Скуратов разделся, укрепил за спиной баллон с кислородом, на ногах — ласты, надел маску и осторожно, чтобы не распугать рыбу, погрузился в воду.
Николай Николаевич видел рыболовов-подводников, но сам этим способом не ловил ни разу, и его разбирало любопытство: подстрелит что-нибудь Скуратов или нет?
Ждать пришлось долго. Прошло самое малое минут пятнадцать, пока наконец Скуратов вынырнул и выбрался на берег. Вынырнул он совсем не там, где его ожидал Николай Николаевич, а далеко за мостом. Он успел проплыть под водой, вдоль берега, метров триста, если не больше.
