Борис Бондаренко - Ищите Солнце в глухую полночь
Без четверти пять она вышла во двор и там встретила Андрея.
Ехали молча – все было сказано накануне. Через три месяца он приедет опять, и все станет на место. И пока Андрей был рядом, эти месяцы казались не такими уж страшными.
На вокзале ее ожидала нечаянная радость – поезд опаздывал почти на час. Ей не хотелось сидеть в зале, и они вышли. Андрей распахнул пальто, обнял ее, она прижалась к нему, и все замерло... Поезд стоял всего пять минут. Они обнялись на площадке вагона, ей уже надо было уходить, а она не могла двинуться с места. Потом она сошла на перрон, а Андрей, держась за поручни, наклонился к ней, и она знала, что если сейчас скажет ему, чтобы он остался, он спрыгнет на перрон, и поезд уйдет, и они останутся вдвоем...
Но она ничего не сказала ему. Она знала, что не должна удерживать его.
Потом она шла пешком через весь город и пыталась вспомнить, видела ли она Андрея еще в те годы, когда он жил здесь.
Вспомнилась только одна встреча. Было много снегу – наверно, только чуть меньше, чем сейчас. Она возвращалась из школы и на перекрестке увидела машины – их борта, обтянутые черной материей, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега и от этого казались повисшими в воздухе.
А к вечеру, в синих сумерках, она опять проходила через тот же перекресток, и как раз в это время появилась похоронная процессия. Провожающих было немного. Они шли по двое, растянувшись узкой цепочкой, все в черной одежде, с одинаковыми скорбными лицами. Шли медленно, тихо покачиваясь, словно связанные чем-то невидимым и прочным. Андрей шел сразу же за гробом, с непокрытой головой; небрежно повязанный шарф выбился из-под пальто, он поправлял его, но шарф выбивался снова, и Андрей опять поправлял его, глядя себе под ноги.
Маша отошла в сторону, пропуская процессию, и близко увидела лицо Андрея – бледное, но спокойное. Равнодушные музыканты громко играли траурный марш. Она пошла дальше и через несколько шагов оглянулась и увидела, как стали поднимать на машину гроб, а Андрей стоял в стороне, ни во что не вмешиваясь. Музыка смолкла, и люди начали рассаживаться по машинам – как-то суетливо и слишком поспешно, а Андрей все стоял в стороне и смотрел прямо перед собой, в землю. Кто-то подошел к нему и хотел взять под руку, но Андрей отстранил его.
24
В Москву я приехал рано утром. В университете было пусто и безлюдно, и мои шаги отдавались по всему зданию.
Я поднялся в лабораторию. Там еще никого не было. Включив свою установку, я стал ждать, когда она прогреется. В запасе у меня было десять свободных минут.
Итак, снова работа. В моем распоряжении три месяца, девяносто дней. За это время я должен убедиться, что иду по верному пути. И это не так уж мало. Или убедиться в обратном. А это, может быть, еще больше. Потому что придется забыть о старом пути и о том, чего это стоило, и искать новое решение. Найти его будет легче – в том, конечно, случае, если оно вообще существует... Но все равно одной дорогой станет меньше. И время у меня есть. В моем распоряжении девяносто суток.
Тихо гудела установка. Десятки желтых неоновых глаз смотрели на меня внимательно и настороженно. Я подмигнул им и стал набирать коэффициенты уравнений, вполголоса напевая.
Никогда еще мне не работалось так хорошо. С утра я шел в лабораторию и пропадал там до позднего вечера. Сразу же после приезда я нашел несколько ошибок в своих расчетах и даже удивился, как не мог не заметить их раньше. Новая схема сразу же дала обнадеживающие результаты. Мне довольно быстро удалось добиться устойчивой и надежной работы усилителя в большом диапазоне частот. Правда, сделано было совсем немного по сравнению с тем, что предстояло, но даже это радовало – я был уверен, что иду по верному пути.
Мне не удалось найти ни одного ученика, и первое время я три-четыре раза в неделю по вечерам ездил на Северянку, на овощные склады, но платили там мало и слишком далеко было добираться. Да и жаль было терять драгоценные часы. Я решил занять пока у Валентина, а летом где-нибудь основательно подработать и тогда рассчитаться с ним.
И я с головой погрузился в работу.
25
Дела надолго задержали Валентина Малинина в Ленинграде. Ему хотелось скорее вернуться к своей работе, а он ходил по всяким учреждениям, кого-то убеждал, кого-то выслушивал, с кем-то спорил. И вся эта «деловая жизнь» подавляла своей бессмысленностью. По понятиям Малинина, никак нельзя было называть «делом» мелочные хозяйственные споры, долгие бдения в приемных важных должностных лиц и хитрые манипуляции по добыванию какого-нибудь сверхчувствительного осциллографа.
И как-то сама собой приходила мысль, что должность начальника неудобная и даже вредная, потому что он, физик, наполовину перестает быть физиком. А так как физик, что давно доказано, никогда не сможет стать администратором, то из половины физика не получится и четверти администратора. Но должность начальника существовала, и ее занимал он, Валентин Малинин, и оставалось только удивляться, как другие не видят его административной бездарности. Валентин с удовольствием сложил бы с себя звание начальника, но что-то не находилось таких умников, которые согласились бы сменить его, а на дураков вышестоящее начальство не соглашалось.
Только в апреле Малинин вырвался из этой суеты. Приехал он поздно и сразу же направился в лабораторию. Он подумал, что Андрей наверняка сейчас там, и действительно так и было.
Андрей рассеянно поздоровался, попросил:
– Подожди немного, а? Я быстро.
И, сощурившись, продолжал рассматривать осциллограммы, что-то быстро записывая в журнал.
Настольная лампа горела тускло, и в ее неярком свете лицо Андрея казалось особенно утомленным.
– Ну, как съездил? – спросил он наконец.
– Отлично. А как твои дела?
– Даже не знаю. Вероятно, неважно.
– Но ведь установка работает, – сказал Валентин.
Андрей покачал головой.
– Работает, да не так...
– Но ведь установка работает! – повторил Валентин и внимательно посмотрел на него.
– Только при малых начальных условиях и слабых возмущениях. Тут она ведет себя почти прилично. Пока по крайней мере я еще не предъявлял ей серьезных претензий. Но стоит усилить входные сигналы, и решение начинает разваливаться. И я ничего не могу поделать.
– Пока не можешь.
– Да, конечно, пока. А может быть, и никогда не получится.
– Это только кажется. Так всегда кажется, если что-то долго не получается.
– Наверно... А впрочем, не знаю. Сейчас я ничего не знаю. Знаю только, что я бьюсь над ней как проклятый, а она не хочет работать.
Валентин посмотрел на бумаги, лежавшие на столе. Весь стол был завален бумагами, и все они были исписаны уравнениями и исчерчены схемами, и очень много было перечеркнуто. Он попробовал разобраться, но скоро положил листки обратно.
– Боюсь, Андрей, что эта машина доконает тебя... Ты скверно выглядишь. И вообще такая задача не по плечу одному человеку. Надо подождать. Попытаемся сделать так, чтобы твою тему включили в план будущего года. Может быть, тогда я и сам займусь ею.
– Недурно придумано, – вздохнул Андрей. – Остается дождаться нового года. Восемь месяцев – ведь это совсем немного, а? Только из этого ничего не выйдет, шеф!
А на следующий день, работая за своим столом, Валентин услышал позади громкий треск. Он обернулся и увидел, что Андрей быстро выдергивает провода из сети, а вся установка дымится.
Катастрофа длилась несколько секунд, но последствия были ужасны. Все измерительные приборы зашкалились, и стрелки их искорежились и погнулись. Запах гари, едкий и острый, наполнил лабораторию.
Он спросил Андрея:
– Отчего это произошло?
– Не знаю... – Андрей подпер голову кулаками. – По моим расчетам, ни в одном контуре такой генерации возникнуть не могло.
– А ты не мог ошибиться?
– Не думаю... Здесь, по-видимому, что-то такое, чего мы еще не знаем.
– Ладно, потом разберемся. Давай посмотрим, что уцелело.
Они тщательно проверили всю установку.
– В общем не так уж все страшно, – наконец сказал Валентин. – Могло быть и хуже. Главное, целы усилители. Но недели на три она из строя вышла.
– Пожалуй, – подавленно согласился Андрей. – И у тебя теперь неприятности начнутся...
– Ну, это уже не твоя печаль... Как-нибудь переживу.
Неприятности начались в тот же день. Валентина вызвали в НИС*[Научно-исследовательский сектор.] и вежливо попросили объяснить, на каком основании в его лаборатории посторонние лица портят ценнейшее оборудование. Его ответная речь была менее деликатной и никого не удовлетворила. Андрею запретили работать в лаборатории, а весь этот возмутительный случай решили разобрать на заседании кафедры.
Дело в том, что в лаборатории Валентина было две ЭМУ. И соседняя лаборатория давно добивалась, чтобы вторую машину передали им. Пока что Валентин успешно отражал натиск, но его друзья-враги не теряли надежды заполучить установку. И вдруг она ускользнула из-под самого их носа. Соседи были в ярости и при встрече, любезно улыбаясь, обжигали его гневными взглядами. Ясно было, что на заседании кафедры они попытаются его утопить.
