Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Олесь необыкновенно смел, смел до отчаянности. Ему хоть бы что, если на него одного налетают сразу трое-пятеро забияк-драчунов. И хотя его здорово отдубасят, фонари под глазами понаставят, а всё равно из потасовки Олесь выходит победителем. Пусть только кто-нибудь из мальчишек посмеет побить маленького. Или что-нибудь у него отнять. Не сдобровать обидчику!
И это ещё не всё: Олесь умеет читать по печатному. Он на улице любую вывеску прочитает, будь она написана по-украински или по-польски. И нисколько не задаётся.
Короче говоря, Олесь во многом похож на Франека, и этого уже достаточно, чтобы Петрик готов был за него — в огонь и в воду.
А вот что правда, то правда — знакомство у них началось не особенно приятно.
Ещё осенью, когда Петрик при виде первого снега с радостной восторженностью выскочил во двор, там стоял Олесь, окружённый мальчишками. Среди них был и Василько, лучший друг Олеся, как уже потом узнал Петрик.
Василько жил неподалёку, на Русской улице, а в этом дворе служила в няньках у одних лавочников его бабушка. Эта бабушка называла своего внука не иначе, как «Скороход». И потому она Василька так называла, что он никогда спокойно не ходил, всё норовил бежать, точно за ним кто-то гнался.
На этот раз мальчишки так галдели, что Петрик не сразу разобрал, о чём у них шёл спор. Потом понял: оказывается, Олесь уверял, будто его батько такой силач, такой силач, что одной рукой выжимает гирю весом в три пуда.
Меж тем, веснущатый Йоська Талмуд с кроткими глазами, как у девочки, доказывал:
— Как это можно? Три пуда — это как полный мешок картошки. А кто видел, чтобы человек одной рукой мог поднять такую тяжесть? Кто? Даже грузчики выносят из склада на подводы мешки с картошкой только на спине. А как они кряхтят? Чтоб я так был здоров, если они себе все кишки не отрывают…
Тогда Василько, обутый в истоптанные материнские шкрабы, бесшумно шагнул к Йоське, бесцеремонно надвинул ему до самого подбородка зеленоватую шапку-австрийку, какие с давних времён носят в этих краях взрослые и дети, сердито крикнув:
— А ты помалкивай, рыжий, если не знаешь! Во всём Львове нет сильнее каменщика, чем татко Олеся.
— Каменщик — это кто? — вмешался в разговор Петрик. — Как кузней?
— Вот дурак, — фыркнул Василько.
— Каменщик — это кто? — повторил Петрик вопрос, прямо глядя в глаза Олесю.
— Ну, который строит дома, — не без удивления ответил тот.
— Брехня, — горячо возразил Петрик.
— Гля-я… — смазал Петрика по носу Василько. — А ещё и по зубам заработаешь.
— Пошёл вон, — возмутился Петрик. — Вот ка-а-ак дам тебе по шее!
— Гля-я… — взвизгнул Василько, проворно отскакивая назад. И в его быстрых серых глазах зажглись недобрые огоньки.
— С чего ты взял, что я брешу? — видимо, ничуть не обидевшись, обратился к Петрику Олесь. — Спроси кого хочешь, все люди знают — каменщики строят дома.
— «Строят»… — нахмурив брови, недоверчиво покосился на него Петрик. — А зачем тогда твой тато не построит себе дом? Хорошо что ли в подвале жить? И воду вы у соседей тоже позычаете…
— Хо-хо-хо! — засмеялся Олесь. — Где ж ты видел, чтобы у рабочих были свои дома? Что они — буржуи?
Подружив с Олесем и Васильком, Петрик поневоле стал задумываться над такими вещами, которые раньше ему и в голову не приходили.
Оказывается, буржуи — это такие враги, которые рабочим людям залезают в карманы. Так объяснил Олесь.
— Выходит, они воры! Их надо в тюрьму, — пытался восстановить справедливость Петрик.
— Тоже сказал: «в тюрьму», — безнадёжно махнул рукой Олесь. — Так они тебе и захотят сидеть в тюрьме! Они богатеи, они любого судью подкупят.
— Моя бабушка говорит, после бога — деньги первые, — вздохнув, добавил Василько.
— А бога никакого и нету, — бесстрашно заявил Олесь.
Василько с ужасом отступил на шаг и неистово закрестился.
— Бога нету, — уже громче повторил Олесь. — Его попы и паны выдумали.
Как всегда, Петрик захотел полной ясности. Он спросил.
— Зачем выдумали?
Вопрос как будто короток и ясен, но Олесь теряется. Ведь отец, заспорив с соседом, утверждал только; одно — попы и богатеи выдумали бога. А зачем им это понадобилось, отец не сказал.
Горящие нетерпением глаза Петрика смотрят в упор и смущают Олеся.
— По-моему, бога выдумали… — Олесь запнулся на мгновение, а потом твёрдо выговорил: — Чтобы, его боялись.
И Петрик признал, что это на самом деле так.
— Угу, — сказал он. — Там, на Краковской улице, угол Армянской, где мы раньше жили, есть Юлька… Она сестра Франека… Так эта самая Юлька меня всегда пугала: «тебя бог покарает!»
— О, видишь, — встрепенулся Олесь. — А он не покарал? Не покарал? Выходит, и вправду, что выдумали.
— А тебя взял и покарал, — чуть слышно бурчит Василько. — Твоя мама умерла?
— Она… от воспаления лёгких… У нас денег не было, чтобы доктора…
Глаза Олеся сразу наполняются слезами. Крепко сжав губы, сгорбившийся, решительный, он бежит к воротам.
— Это он опять на Лычаковское кладбище… Там его маму похоронили, — жалостливо говорит Василько и мчится вслед за другом.
Петрик остаётся в горьком одиночестве, посреди захламлённого двора, где нагло шныряют голодные крысы. Некоторое время Петрик отважно охотится за крысами, стараясь угодить камнем в какую-нибудь из них. Но это занятие внезапно прерывает толстенная усатая дворничиха, обзывая Петрика висельником-разбойником, который вздумал перебить все стёкла в её комнате.
Это была возмутительная ложь. И Петрик, совсем как это делал муж дворничихи — извозчик, солидным баском заявил:
— Не бреши, старая кляча!
Возмущённая дворничиха огрела малыша по спине и поволокла упирающегося Петрика в подвал на расправу к матери.
Но мама не побила Петрика, а сказала дворничихе:
— Пускай ваш муженёк при детях попридержит язык.
Дворничиха не стала отрицать, что у её мужа поганый язык. А кулаки у этого беса ещё похлеще. И даже заплакала, показав маме синяки на шее.
Стало жалко дворничиху, и Петрик сказал:
— Я больше не буду, тётя. Добре?
Растроганная дворничиха, дыхнув луком на Петрика, поцеловала его в головку, пообещав занести пирожок с мясом.
Однажды утром, когда Петрик, ничего не подозревая, спал себе спокойно, а мама и Ганнуся во дворе выколачивали на снегу ковры владельца лома, стряслась настоящая беда.
Петрик проснулся от того, что ему вдруг стало нечем дышать. Присев на топчане, он принялся отчаянно тереть кулаками глаза, спросонья никак не понимая, где он находится. Вокруг было темным-темно как ночью. Петрику стало страшно.
— Ма! — вздрогнув, позвал он.
Тишина.
— Ма-а-а! — не своим голосом крикнул Петрик, чувствуя, что задыхается.
В эту минуту кто-то загремел ключом в замочной скважине, распахнулась дверь, и Петрик узнал испуганный голос сестрёнки:
— Боже… Петрик, братик!
— Тут я!.. Тут… — громко заявил о себе Петрик и выбежал, раздетый, босой, на цементный пол коридора.
Махая руками, словно на её напала туча растревоженных ос, Ганнуся бросилась в темноту, где гудела керосинка, с трудом потушила её, вся чёрная, страшная, выскочила обратно в коридор. Схватив на руки Петрика, она тискала его, целовала, приговаривая:
— Бедненький ты мой… Чуть не задохнулся? Головка у тебя не болит?
— Ганнуся, — дрожа от холода, спросил Петрик, — что теперь будет?
— Надо всё вытряхивать, — едва не плача, говорит Ганнуся. — А чтобы нашего хозяина черти забрали!
«Правильно, так ему и надо!» — мысленно соглашается Петрик.
Живут себе домовладелец с женой в четырёх просторных комнатах, а в каждой комнате у них есть кафельная печка под цвет стен. И белая печка, и золотистая, розовая и голубая… Даже в кухне есть большая синяя кафельная плита с медными каёмками!
Петрика мама начищает эти каёмки, а ещё медные краны и дверные ручки мелом, чтобы они лучше блестели… Конечно, домовладельцам не холодно! И кошкам ихним тоже тепло! Кошек у пани хозяйки аж пять штук! Мама старается, наващивает паркетный пол, чтобы он блестел, как зеркало, а кошки кругом пачкают. Домовладелица их и не думает наказывать. Она целует их в морду и купает.
Пусть радуется, что ей с кошками не надо тащиться в баню на Старый рынок, а то бы её оттуда турнули как следует…
Но у этих панов есть своя баня прямо в квартире. Там они сами купаются в белой кафельной ванне и своих кошек купают.
Под новый год мама много белья стирала у домовладельцев, и вот тогда она тайком выкупала Петрика в ванне. Мама открутила оба сверкающих краника, и на голову Петрика полился тёпленький дождик. Ой, до чего хорошо!
Вот если бы так купаться, то Петрик согласен хоть каждый день. Это совсем не то, что в бане на Старом рынке, где пол такой склизкий от грязи — убиться можно! Вечно там падаешь и до крови сдираешь коленки.
