Эдуард Веркин - Кошмар с далекой планеты
Она поняла это, пискнула. Так испуганно. И в обморок, наверное, как барышня кисельная. Или кисейная. Одним словом, сублимированная, вернее, субтильная.
Я обернулся.
Ошибся. Аврора стояла. «Плакса» упала. И лицо еще у Авроры такое сделалось, пронзительное. Будто не живописца она увидела, а Левиафана какого, чудище, воспрянувшее из вод. Впрочем, так оно, скорее всего, и было.
МоБ.
– А вы, собственно, кто будете? – с некоторым не очень подходящим к ситуации апломбом поинтересовался Деревянский-2.
– Я ассенизатор, она – паразитолог… – машинально ответил я.
– А, понятно. Отец, значит, рубит, а я отвожу… И что вы делаете в моем домике? Вы здесь по какому поводу? Паразитарному или ассенизаторскому?
С юмором человек, не то что предыдущий. Или не человек?
– Мы здесь спасаемся, – ответила Аврора.
– От кого? – Деревянский-2 улыбнулся, и я отметил, что в улыбке отсутствуют два передних резца, наверное, вышиб, наткнувшись на скалу.
– От всего, – Аврора мрачно хлюпнула носом.
– Может быть, я войду? – Деревянский поежился.
– Куда? – бестактно спросил я.
– Туда. То есть сюда. К себе в дом. Можно?
– Да, конечно…
Я растерянно посторонился, и Деревянский проник на виллу «Астра».
Брат, подумал я. Близнец. У художника Деревянского есть брат-близнец, этот брат тоже пожаловал на Гоген, решил побеседовать с родственничком, но тоже потерпел крушение и…
Никакой это не брат. Это самый настоящий Деревянский. Только другой. Или тот же.
Самый настоящий. МоБ.
Тут мне первый раз стало страшно.
До этого я не боялся. Когда от ежа тонул, мегадил за мной носился, когда щупальца в двери пролезали, все было нормально, после цунами меня было нелегко испугать. Да и вообще я гуманоид не трусливый, меня бревном в глаз не прошибешь.
Но здесь я испугался. У нас в Ордене Реконструкторов человек один есть, зовут Паша, фамилия Гомер. Впрочем, может, и не фамилия, может, прозвище. Он собирает фольклор. Но не старый, там, где про беовульфов и старушек-людоедок, а новый, современный. Техно-космический. Про чужаков, проникающих на борт рейсовых звездолетов, про бурую ползучую плесень, забирающуюся в уши и разъ-едающую мозг, про мертвые корабли, дрейфующие в пустоте, про живые планеты, поедающие гостей. Причем все это он держал в бумажном виде по папкам. Папка «Чужие», папка «Голоса», папка «Темная сторона», еще много других папок. Была там и папка «Двойники».
В папке содержалось несколько историй про появление на кораблях двойников членов команды. Имелись и комментарии самого Гомера. Гомер, обладающий детективным складом ума, вычислил, что в двух случаях двойники истребили своих прототипов и заняли их места. Свидетели были умерщвлены весьма зловещими способами, весьма далекими от даже самых общих принципов гуманизма.
Вот именно это я и вспомнил. Про общие принципы.
А тем временем этот Деревянский-2 стянул с себя свитер, выжал его и закинул на крюк, свисающий с потолка. Приблизился к очагу, зажег огонь, протянул руки, потом и сам придвинулся. Петь принялся. Громко, довольно. Кажется, на итальянском.
Мы с Авророй смотрели на все это и выражения лиц у нас, наверное, были одинаковые. Глупо-испуганные.
Аврора осторожно подцепила меня пальцами и поволокла в дальний угол, как бы случайно, как бы невзначай.
– Что тут происходит? – прошипела она, не разжимая губ, мне показалось даже, что она чревовещала.
Я сам – большой мастер чревовещания, еще со времен детского садика. Я прочревовещал в ответ:
– Это МоБ.
– Разве он может…
– Штамм «Мотылек». Чрезвычайно редкий, был зафиксирован всего раз…
Это был обычный «А», ничего примечательного. Экскурсия по пушкинским местам, Большое Болдино, Михайловское – и тут МоБ. Туристы, как водится, озверели и разбежались по полям, к счастью, КС в этот раз подоспела вовремя, всех переловили, кроме некоего Тигрова. Его искали три дня и безрезультатно, а на четвертый он вышел к людям сам. В разорванной одежде, но целый. А на пятый день появился еще один Тигров, точно такой же, как первый.
– Видимо, тут тоже самое, – пробулькал я. – Повезло, ничего не скажешь…
– А потом что? С этим Тигровым стало?
– Что-что, взбесился, напал на повара с топором. А дальше… Исчез. Растаял.
Аврора поглядела на Деревянского и прошептала:
– Давай удерем.
– А как же живопись?
– Да ну ее… Хочу отсюда подальше. Носки вязать…
– Погоди ты паниковать. Если это на самом деле МоБ, а не чудесная встреча, то мы уже заразились. Так что дрыгаться поздно…
Аврора вытерла руки о штаны.
– Можешь не вытирать, – успокоил я, – все равно уже. Мы еще о ежа заразились, давно уже. Кстати, убегать – опасно, они могут прийти в бешенство, а в бешенстве мобильники страшны, в клочья разрывают!
Деревянский с интересом поглядел на Аврору. Аврора поежилась.
– А ты уверен? Ну, что это МоБ?
Я с прискорбием покачал головой.
– А как тогда одежда? Одежда, она что, тоже раздвоилась?
На этот вопрос у меня точного ответа не было. Насчет того, двоит ли МоБ одежду, я не знал, но улитки, в ситуации стресса отбрасывающие полные копии собственных раковин, были обнаружены еще пятьдесят лет назад на Вильгельмине V. Кстати, реплицирующая железа этих улиток к бесконечному возмущению защитников животных используется в наших синтезаторах. Теоретически МоБ могло занести на Вильгельмину, бешенство могло накинуться на этих чудесных улиток и перенять от них эту уникальную особенность. А теперь вот мы стоим в грязном углу грязной избушки и смотрим на двух одинаковых художников.
Но одежда-то разная…
Непонятно.
Деревянский-дубль меж тем сушился. Шевелил острыми лопатками, ойкал от прыгающих искр, дымился. Другой Деревянский спал на нарах, только пятки торчали. На правой, кстати, татуировка. То ли Леонардо да Винчи, то ли Сальвадор Дали, не очень видно.
– А вы на лодке плыли? – осторожно поинтересовалась Аврора.
– На лодке? На какой лодке, я пешком…
Мы переглянулись.
– На этюды ходил, – Деревянский хлюпнул носом. – Закаты тут хорошие. А река мелкая, как Азовское море. Вы на Азовском море были?
– Нет, – ответила Аврора.
– Да, – ответил я.
Я там действительно был, мы там взятие Измаила реконструировали, я еще руку сломал.
– Тут то же самое. Можно полдня брести, а глубина все по колено. Прелесть просто. Так вот я решил, что хочу, чтобы вокруг меня была только вода и солнце, это сочетание дает удивительные эффекты. Я взял четыре этюдника и ушел, так чтобы берега было не видно, чтобы ни краешка земли, только свет. Расположил этюдники, стул установил, пишу. Вода журчит, солнце по небосклону ползет, зайчики… А потом вдруг вспомнил, что совершенно забыл, откуда пришел!
– Ого, – притворно удивилась Аврора.
– Я потерял ориентацию! – Деревянский-2 разволновался и отвернулся от огня. – Хотел попробовать ее восстановить, но тут появился такой свет, что я про все забыл! А потом, когда свет пропал, понял, что потерялся!
– А навигатора у вас, разумеется, не было? – сказал я.
– Увы…
– От электричества человек тупеет, – вставила Аврора.
– Совершенно точно! – Деревянский-2 хлопнул в ладоши. – У меня бабушка была, она всегда так говорила. Держись, говорила, подальше от электричества… А вы…
Деревянский-2 уставился на Аврору. Началось, подумал я. Сейчас он начнет рассказывать, какая у нас Аврора красивая, да какая она у нас суперкрасивая, да как он ее мечтает изваять в бронзе, а еще лучше в палладии.
– А как вы, моя дорогая, относитесь к живописи? – начал Деревянский свой заход.
Какие художники все-таки скучные и однообразные!
В этот раз Аврора не покраснела и не засмущалась. Она хотела что-то сказать, но Деревянский-1 застонал.
– А это кто?! – Деревянский-2 кивнул к нарам. – Энтомолог какой-нибудь?
– Это…
Я растерялся. Не успел загодя придумать вранье, а врать экспромтом не всегда получается.
– Это мой дядя, – ответила Аврора. – Он нездоров.
– Забавно как, – хмыкнул Деревянский и указал пальцем в сторону Деревянского-1.
– Что забавно? – напряглась Аврора.
– У меня тоже… – Деревянский-2 стащил тяжелый ботинок и продемонстрировал нам свою правую пятку, не абсолютно стерильную, но с татуировкой, то ли Пентуриккио, то ли Арчимбольдо. – У меня тоже такая… Знаете, я в академии очень не любил художника Уистлера. Мазилой его считал, дутышем. И вот я его выколол на пятке, чтобы попирать его при каждом шаге.
Деревянский-2 потопал ногой, попер неизвестного мне живописца Уистлера.
– А у вашего дядюшки такая же, как у меня… И тоже Уистлер… Странно… Я сам себе татуировку делал…
Деревянский-2 почесал грудь и направился к нарам.
– Дядя очень устал! – вскрикнула Аврора.
– Он заразный! – выдал я.
Но Деревянский-2 не услышал. А может, он просто не боялся заразы.
Аврора выразительно на меня зыркнула, я развел руками. А что мне было делать? Треснуть его кулаком по затылку? Но я как-то не привык бить по головам творческую интеллигенцию.
