Мальчик со шпагой. Трилогия - Владислав Крапивин
«Том Сойер» положил начало серии «марктвеновских» швертботов. Через год, после большого строительного бума, спущены были на воду «Гек Финн», «Джим», «Бекки Тэччер», «Джо Гарпер»… Кто-то предлагал даже название «Индеец Джо», но большинство его отвергло — уж больно неприятная личность. Зато появилась «Тетя Полли», хотя название это было принято не без полемики. Затем еще — «Миссисипи», «Сент-Питерсборо», а за ними «Том Кенти» (из «Принца и нищего»).
Потом названия менялись на другие, уже не «марктвеновские». Обветшавшие яхты уходили на слом, вместо них строились другие, а давать старые имена новым судам в «Эспаде» было не принято.
Возникли «Барабанщик» и «Тимур», «Гаврош» и «Буратино», «Динка» и «Оливер Твист»… А вот для «Гарри Поттера» места не нашлось. Никто не спорил — книжка интересная, только… ну, вот почему-то не вставало это имя в дружный корабельный ряд…
Кроме «марктвенов» пять лет назад построили два более крупных судна. Похожих на легендарную шхуну «Тремолино». Только передняя мачта у них была больше задней, а борта повыше и корпус пошире. То есть это были вместительные и надежные бермудские кечи — очень удобные для дальних походов…
Одно время начали возникать сложности с правами командиров. Площадь парусности на яхтах «Эспады» значительно превосходила ту, что была у детских «Оптимистов» и «Кадетов». Там-то для вождения хватало удостоверений «юного рулевого», а эти непонятные «марктвены»… Однако начальство морской школы РОСТО, где теперь базировалась «Эспада», смотрела на «оранжевых магелланов» с явной симпатией («Это наша смена!»), а излишне придирчивым водным инспекторам всегда можно было сказать: «Дети проходят курс обучения, видите, их сопровождает моторка с инструктором»… Год назад начальником школы стал Дмитрий Олегович Соломин — давний выпускник «Эспады», а ныне — каперанг Российского флота. Он провел немало лет на подводных лодках и теперь был отправлен в Преображенск, на берега Орловского озера, «дослуживать до пенсии» (так, по крайней мере, звучала официальная версия).
Начальник этот (бывший Димка Соломин и давний друг Корнеича), исходя из мореходного опыта «Эспады» и здравой флотской логики, рассуждал так. Двенадцать лет, мол, это все равно, что тринадцать («По себе помню»), а тринадцать — это, значит, четырнадцатый год; «четырнадцатый» же — почти то же самое, что «четырнадцать». И подписывал испытанным двенадцатилетним командирам «Гаврошей» и «Хоббитов» удостоверения с нужным размером парусности.
Таким образом Словко в конце октября прошлого года сменил узкий матросский вензель на полноправный капитанский…
Сегодня каперанг Соломин был здесь же, в месте с «Эспадой».
С «Томика» была снята мачта и все металлические вещи — пригодятся для новых яхт. Мало того, на скулах были вырублены куски обшивки с названием. Один — для отрядного музея, другой… Его попросила хорошая знакомая инструктора Кинтеля, Маринка. Потому что в начале девяностых она — Маринка Орехова (отрядный «лекарь, пекарь и аптекарь») — была рулевым «Тома Сойера». Правда, не первым рулевым. Первым был Юрик Завалишин, а потом — Кинтель (то есть Даня Рафалов). Но Завалишин скоро уехал в Саратов, а Кинтеля очередной раз дед-медик устроил в больницу — подлечить немалые травмы, которые тот заработал, когда защищал от разгрома двухэтажный особняк, будущий штаб «Эспады» (правда, не защитил, дом сгорел, но это уже отдельная история). Тогда-то Маринка и «перехватила румпель».
На базу Маринка сегодня не поехала. Во-первых, работа, а во-вторых… «Я там разревусь, как белуга…»
А сейчас ревела Ольга Шагалова, нынешний командир «Тома Сойера». Ну, то есть не ревела, конечно, а хлюпала носом. Никто ее не осуждал. Даже не стали включать ее в список рулевых для жеребьевки (кому выпадет печальная задача — поджечь «Томика»). Выпало Шурику Завьялову, командиру «Хоббита» — всегда серьезному, даже насупленному человеку. Шурик насупился еще больше, будто его обидели, но спорить, конечно, не стал.
Собрались на плоском мысу, у которого всегда швартовались яхты «Эспады». Мыс вдавался в озеро на полсотни метров и был похож на притопленный авианосец. По двум сторонам его тянулись причалы, а на середине стояла железная мачта, на ней трепетал под гафелем оранжевый флаг флотилии. А на дальнем конце была костровая площадка. Там и поставили «Томика» — на двух бетонных балках, как на кильблоках. Его обшарпанный белый корпус теперь казался чисто-белым, просто снежным. Только большие пробоины на скулах чернели мертво, будто пустые глазницы. В кокпит набросали хвороста и сухого тростника, полили эту начинку и палубу бензином. У кормы тоже положили сухое топливо. От него нахмуренный Кинтель протянул на десяток метров бензиновую дорожку.
День был яркий, полный синевы, но прохладный — с норда тянул ровный зябкий ветерок, морщил воду, нагибал траву, холодил ноги. Встали в две шеренги, по обе стороны корпуса, а семь барабанщиков — поперек, будто перекладина у буквы П, спиной к окончанию мыса. Ольга опять захлюпала носом. И утирала глаза плюшевым котенком Питером — это был талисман «Томика». Два ее матроса — конопатый Вовчик Некрасов и длинный лохматый (без берета почему-то) Костя Ковтун смотрели хмуро и сосредоточенно. Третий матрос, Рыжик, отсутствовал (что было дополнительным печальным обстоятельством). Корнеич, Кинтель и каперанг Соломин подошли ближе к корпусу, внутрь «буквы П». Аиды и ее супруга Феликса Борисыча, официального руководителя «Эспады», не было. «Ну и правильно. Морское дело — не их дело», — подумал Словко.
— Ладно, ребята, — скованно сказал Корнеич. — Долгие проводы — лишние слезы, длинные речи ни к чему. Все мы знаем, чем для нас был наш «Томик». Будем его помнить… Шурик, давай…
В руке Шурика Завьялова уже был факел — намотанная на сук и пропитанная соляркой тряпка. Она горела дымным пламенем. Шурик, сутулясь, подошел к началу запальной дорожки, ткнул в нее факелом. Огонь сразу вздыбился желтым гребнем, побежал к яхте. Шурик бросил факел ему вслед и, не оглядываясь, пошел на свое место в строю.
Пламя взметнулось у кормы спиральным вихрем, замерло на миг и бросилось на палубу, на борта. За несколько секунд охватило весь корпус. Словко краем глаза увидел, как на мачте поехал вниз и замер на половине высоты флаг. И в этот миг ударили барабаны.
Вскинулись в салюте исцарапанные загорелые руки. Каперанг Соломин взял под козырек.
Барабанщики играли «Марш-атаку», но в каждой сигнальной фразе пропускали по
