Алексей Леонтьев - Юнги с Урала

— Так точно, понял, что купили, — улыбнулся Перевозчиков. — В следующий раз на фальшивую насадку постараюсь не клевать.

Похоже, я немного отвлекся, рассказал о том, что было несколько позже. В первый же день пребывания в Савватиево юнгам было не до шуток и о переговорах с родными по телефону никто, конечно, не думал. Едва старшина разъяснил распорядок дня, по которому нам предстояло впредь жить, со стороны кремля показалась оставляющая за собой клубы дорожной пыли полуторка.

— Это единственная машина, имеющаяся на Соловках, — пояснил Воронов. — Она будет подвозить в Савватиево продукты. Нас здесь будет немало — более семисот гавриков, так что работы ей хватит.

А пока она, как скоро выяснилось, привезла не продукты, а оборудование для камбуза.

Откуда-то появился будущий юнгашеский кормилец — кок по фамилии Московский.

— К обеду горячая пища для юнг должна быть готова,— приказал ему подошедший командир батальона капитан-лейтенант Пчелин, — а вы, — он обернулся в сторону, где стояли мы, юнги, во главе с одним из младших командиров, — к этому времени должны сколотить и вкопать в землю столы и скамейки. А после обеда сделаете над ними навесы-крыши.

Александра Григорьевича Пчелина, назначенного комбатом, некоторые из юнг уже знали. В его сопровождении добирались от Архангельска до Соломбалы. В кремле он им, как нам Воронов, рассказывал об историческом прошлом Соловков, о том, какое внимание уделялось укреплению этого северного края России.

Здешний монастырь издревле был не только форпо-

7

А. Леонтьев

97

стом русской культуры в Поморье, но и мощным бастионом, ограждавшим Россию с севера от любого нападения. Инок соловецкий под рясой носил кольчугу, рядом с молитвенником держал боевой меч. А цари московские привыкли одаривать Соловки не колоколами и иконами, а пищалями с пороховым зельем. Петр I дважды самолично посещал Соловки, в честь этого недалеко от кремля построена часовня, носящая имя святого апостола Петра. Не зря Соловецкий кремль в то время назывался «ледяным форпостом» Северного Поморья.

Я вспомнил, что при розыске Вани Умпелева в кремле видел колокол, отлитый в честь побед над английскими кораблями, запомнились даже слова на нем: «Ядер было выпущено столько, что могло разрушить шесть городов». Теперь очень хотелось увидеть Переговорный камень, на котором «купили» Диму Перевозчикова, — еще одно свидетельство побед русского оружия в борьбе с многочисленными неприятелями, пытавшими поживиться за счет русских земель.

Слушал рассказы командиров об этом северном крае, и в голове невольно рождалась мысль о том, что теперь и мы будем причастны к защите Архангельска, Соломба-лы и островов.

Напомнили нам об этом очень скоро.

После обеда, на этот раз проходившего в только что на скорую руку оборудованной новой столовой, по распорядку дня должен быть тихий час. Но юнги — не старики, покой в постели за отдых считать еще не привыкли, да и постелей, к тому же, пока не было. Потому вместо тихого часа комбат Пчелин решил провести что-то похожее на общее собрание. Для начала познакомил нас с командирами рот и смен. Своего командира роты мы уже знали. Командиром роты рулевых был назначен старший лейтенант Кравченко, мотористов — старший лейтенант Лосев, боцманов — старший лейтенант Пшиков. Фамилии командиров смен я запомнить не успел.

Потом нас неожиданно всех построили, подравняли, подали команду «Смирно!», и командир батальона стал читать приказ. Первый, который мы, юнги, услышали с момента прихода на военную службу. Им оказался знаменитый приказ Ставки Верховного Главнокомандования за № 227. Резкими словами, в крутых выражениях в нем было сказано начистоту о том, в каком положении находилась Советская страна, что дела наши на фронте плохи, что отступать больше нельзя и некуда, что наступило время, когда решается судьба Родины, социалистического строя, всего советского народа, что пора покончить с паникерством, что с этого дня главным девизом армии и флота, всех советских людей должны стать слова: «Ни шагу назад!»

Юнги слушали приказ, затаив дыхание. У меня, да наверное и у многих других, по спине то и дело пробегали мурашки. Только тут я по-настоящему понял, что на карту, как говорится, поставлено все. Решается вопрос, быть или не быть Стране Советов. Понял, что разбить врага нелегко. Сделать это можно только умеючи, получив большие военные знания. А ведь совсем недавно мне и, моим друзьям по Очерскому детскому дому Митьке и Сережке казалось, что стоит нам попасть на фронт, и там сразу все изменится. Уж мы-то покажем фашистам, где раки зимуют! Какие мы наивные были! Дети, настоящие дети!

— Скоро будете принимать военную присягу, — напомнил Пчелин. — Станете полноправными воинами. Вас уже никто не будет считать детьми. Придется нести ответственность за каждый свой поступок. Не забывайте об этом!

— Пугает, — направляясь после собрания на работу, как бы между прочим, сказал Умпелев.

— Нет, все это очень серьезно, — не согласился я с Ваней, вспоминая своих друзей, находившихся на Волге, где шли уже жестокие бои. «При случае буду проситься к ним», — твердо решил я.

А пока надо было продолжать выполнять приказ комбата о строительстве навесов над столами, пилить и строгать доски. Вместе со мной этим делом занимались Боря Батанов, Валя Рожков и Витя Кожихов из Чусовского района. Работы хватило до самого ужина. Пришедшие из лесу ребята нас даже похвалили. Есть за столом, да еще под крышей, призванной спасать от возможного дождя, было куда приятнее, чем на земле или пристроившись на каком-нибудь валуне. После ужина сделали навесы над котлами, разделочными столами, соорудили что-то похожее на дровяной сарайчик для хранения продуктов. А неподалеку около десятка прибывших из Учебного отряда краснофлотцев под руководством прораба— старичка с бородкой — готовили место для строительства настоящей столовой. За какой-то день участок леса, где по воле командования должен был разместиться 1-й батальон юнг, стал казаться знакомым, обжитым, даже родным.

Место для землянок-кубриков командование выбрало на берегу Банного озера. Работами руководили командиры смен — старшины. В первые дни дела шли нормально. Погода стояла хорошая. Песчаный грунт лопате поддавался неплохо. «Если так пойдут дела и дальше — через месяц кубрики будут готовы»,-—-думал я. К сожалению, моим расчетам нс суждено было сбыться. На четвертый или пятый день с начала строительных работ пошел дождь, да такой, что старшинам пришлось дать команды о прекращении работ. Успевшие намокнуть юнги забрались в палатки. Надо бы обсушиться, да негде. А тут еще свежий ветерок с моря потянул. Пришлось надеть шинели.

— Зимой запахло? — спросил протиснувшийся в намокшую палатку старшина Воронов. — Она здесь такая — подкрадывается незаметно, приходит рано. А осень дождями мучает. И в этом году они нас своим вниманием не обойдут. Надо совместно подумать, что мы им можем противопоставить. Строить землянки все разно надо, зима, как говорится, на носу.

Попробовали развести костер, обсушиться возле него — не получилось. Все усиливавшийся дождь разгореться намокшему сушняку по-настоящему не давал, только шинели намочили.

— Не юнги, а мокрые курицы, — разглядывая нас, уныло сказал Митька Рудаков.

— А ты ростом чуть повыше — похож на мокрого петушка, — заметил я. Все засмеялись.

Продолжить работы в тот день не удалось. Одни читали книжки, другие писали письма, третьи, укрывшись мокрыми шинелями, пока была возможность, решили поспать. Даже на ужин идти — н то охоты не было. Пока строились, намокли еще больше. Сделанная нашими руками временная столовая была гожа только для хорошей погоды. При первом же дожде, да еще с ветром, оказалась никудышной. Струи воды потоками стекали прямо на юнг.

— «Золотцем» числится, а такой навес построил,— незлобиво проворчал в мой адрес Сережка Филин.

Видя наше состояние, на вечерней поверке командование постаралось юнг долго не задерживать. Из-за непогоды лечь спать разрешили раньше положенного.

— Упущенное сегодня наверстаем завтра, — решил за всех Воронов.

К ночи наступило похолодание.

— Наверное, ниже нуля, — высказал предположение Гена Мерзляков и подоткнул со всех сторон свое одеяло. А поверх его укрылся еще и шинелью.

Намокшие к вечеру палатки утром оказались промерзшими. Выглянули наружу. Сверху сквозь верхушки деревьев пробивались вселявшие надежду на улучшение погоды лучи северного солнышка.

— Подъем! — раздалась команда дневального' Бори Батанова.

— А это еще что за художественное объявление? — с удивлением спросил Гена.

На шесте, державшем на себе всю тяжесть обледенелой палатки, все увидели приколотый булавкой тетрадный листок с изображением сидящих вокруг еле тлеющего костра поливаемых дождем юнг. Вид их был плачевен и жалок. Не по росту большие мокрые шинели висели на аниках-воинах, как на вешалках, а головы их имели вид не человеческих, а куриных. Один, повыше ростом юнга с головой, увенчанной петушиным гребешком, примостившись на валуне, кукарекал.