Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных
— Ага… Ясно… Ясно, товарищ Федорищенко, — сказал я, взглянув на Халабуду, который даже рот от любопытства раскрыл, глядя на меня. Такого и действительно не бывало, чтобы в сельсовет к телефону вызвали ученика, пацана.
— Теперь слушай, — продолжал басовитый голос (он говорил медленно, четко выговаривая каждое слово). — Вчера ты не смог достать инструкцию. Мы это знаем. Но не переживай. В этом не твоя вина, а наша. В связи с обстоятельствами операция на один-два дня откладывается. Следите за мачтой около школы. Когда на ней появится белый флажок, в этот день в девятнадцать ноль-ноль пойдешь к амбразуре за инструкцией. Ясно?
— Ясно! Ясно! — Теплая волна радости прокатилась по всему моему телу и плеснула — защекотала под горлом. Значит не забраковали меня, а просто что-то помешало! И так мне не хотелось вешать сейчас трубку, так хотелось еще поговорить, спросить что-нибудь.
— Слушайте! — и голос у меня сорвался. — Слушайте, а… а… — Я не знал, что сказать, — а… а… а как вас по отчеству?
— Тю! — Он запнулся и вдруг рассмеялся. — Вот! Я и сам не знаю, как имя и отчество этого Федорищенко, да. А зачем тебе? Обойдется и так.
Я растерялся. Халабуда не спускал с меня глаз и прислушивался к каждому слову. Я понял, что спорол ерунду. Надо было как-то выкручиваться.
— Ага, спасибо, теперь буду знать — сказал я, изображая словно получил ответ на свой вопрос. Человек на том конце провода, все понял.
— Молодец, — сказал он. — Ну, хорошо. Тогда все. А в Дедовщину съезди на всякий случай, чтобы не вызвать подозрения. Ну, будь здоров!
— Ага, сейчас поеду. До свидания, — я повесил трубку. В голове у меня как-то странно гудело и звенело.
— Что за Федорищенко? — Сразу спросил Халабуда.
— Инспектор РОНО. Просил приехать в Дедовщину. Расследует дело про драку на стадионе тридцатого июня. Хочет уточнить некоторые факты.
— А-а… я его, кажется, знаю, — серьезно прогнусавил Халабуда. — Точно. Знаю. Федорищенко. Знаю…
Спиридон Халабуда любил похвастаться своим личным знакомством с руководящими работниками района. И хотя по выражению лица было видно, что Федорищенко этого он не знает, я встревожился — а что, если он где слышал его имя и отчество и сейчас меня спросит. И я, сделав вид, будто мне надо спешить, быстренько попрощался и убежал.
Деду я сказал слово в слово тоже, что и Халабуде, и, не позавтракав даже, а выпив только стакан молока, сел на велосипед и поехал в Дедовщину.
Выезжая, я искоса заглянул через забор к Павлуше. Он сидел на земле среди двора, мрачный и злой, перед велосипедом, стоявшим вверх колесами, и крутил рукой педали. Заднее колесо постоянно чиркало о раму.
Восьмерка!
«Видимо, они проверили его вчера и убедились, что он не лучше меня, — подумал я. — И решили вернуться к моей кандидатуре».
Мне стало жаль Павлушу. Но что же я мог сделать? А может, он вообще не туда ехал… А куда? Кто его знает. Может, просто катался…
Когда я не могу найти ответ на какой-то вопрос, то просто отбрасываю его и начинаю думать о чем-то другом. Такой уж у меня характер.
А солидный голос у того дядьки по телефону — не меньше полковника. А может, и генерал. И говорит так рассудительно. Все продумано. Инспектор РОНО. Драка на стадионе.
Я выехал на окраину и как раз проезжал стадион. Это, собственно говоря, был не совсем стадион, а просто кусок поля с воротами по обе стороны (без сетки, конечно). А по бокам в один ряд были вкопаны кривые, неоструганные скамейки.
На всем поле, а особенно у ворот, трава была совершенно выбита, вытоптана, и иногда во время игры поднималась такая пыль, что не было видно мяча.
Тридцатого июня этого года здесь состоялась товарищеская встреча по футболу между командами класса «Г» васюковской «Ракетой» и дедовщинским «Космосом». Команды были школьные, играли старшеклассники. У нас на воротах стоял Бардадым, центр-форвардом был Вовка Маруня, наш васюковский Олег Блохин, который, хотя и учился только в восьмом классе и телом был щуплый, но обводил здоровяков десятиклассников, «как пацанов» (по выражению деда Саливона).
Матч проходил в ожесточенной борьбе. За пятнадцать минут до конца счет был двадцать три — восемнадцать в пользу дедовщинского «Космоса». Стадион гудел. Болельщики ревели как быки на выгоне. Среди наших особенно завзятыми болельщиками были дед Саливон и баба Маруся, наша школьная уборщица. Дед Саливон не умолкал ни на минуту, подбивая игроков на активные действия.
— Вовка, давай, давай, давай! Ванька, пасуй Грицку! Головой, головой! А, чтоб ты лопнул! Чего же ты отдал мяч, недотепа. Бей, Вовка, бей!..
А баба Маруся все время тихо бубнила:
— Господи милосердный! Боже праведный! Сделай так, чтобы наши забили гол! Господи милосердный! Боже праведный! Сделай так, чтобы наши забили гол!
И когда наши забивали гол, она верещала тонким голосом:
— Штука!
И крестилась.
За пятнадцать минут до конца матча Вовка Маруня прорвался с мячом к воротам и уже влепил бы мяч в девятку, но защитник «Космоса», здоровенный бугай Роман Гепа (двоюродный брат того Гепы, что пошел учиться на попа), подцепил его ногой так, что Вовка пропахал носом землю. Судья, дедовщинский киномеханик Яшка Брыль, вместо того, чтобы назначить одиннадцатиметровый, назначил угловой. Мол, Гепа действовал правильно, только выбил на угловой, а Маруня, мол, сам упал.
Что тут началось! Наши болельщики так неистово заорали, засвистели, завизжали, словно пришел конец света.
— Судью на мыло! Судью на мыло! — Кричал чуть не лопаясь, дед Саливон.
— Пенальти! Пенальти, побей тебя вражья сила! — Визжала баба Маруся.
Но судья не обращал на это никакого внимания, Такой уж футбольный закон — на поле судья полновластный хозяин. После игры можете опротестовывать его действия сколько хотите, а во время игры его слово святое.
Стиснув зубы, Вовка Маруня подал угловой и от волнения неудачно — мяч полетел в аут.
Однако за минуту мяч снова попал к Маруне, и он снова прорвался к воротам. Гепа, видя, что судья сквозь пальцы смотрит на его нарушения, теперь уже нарочно подставил Маруне ногу и тот снова полетел носом в землю. Тут Маруня не стерпел (он очень горячий хлопец), вскочил и, несмотря на то, что едва доставал Гепе до подбородка, залепил ему по морде. Гепа лягнул его в ответ ногой, и Маруня кубарем покатился по земле. Тогда к Гепе подскочил наш левый крайний нападающий Юрка Загубенко и врезал ему под дых. И тут началось.
Пока зрители опомнились и бросились разнимать футболистов, наша «Ракета» успела так пройтись по дедовщинскому «Космосу», что от того мокрого места не осталось. Один наш Бардадым мог запросто отлупить по крайней мере пятерых дедовщинских форвардов. А двадцать три пропущенных гола удесятерили его силы.
Едва разняли.
— Вот так товарищеская встреча, — сказал дед Саливон. — Вторую такую товарищескую встречу придется, видимо, проводить прямо на кладбище.
— Это еще, знаете ли, ничего, — ответил Павлушин отец. — Это еще, мелочи. А вот между Сальвадором и Гондурасом из-за футбольного матча настоящая война началась. Стотысячные армии между собой дрались. Артиллерия, самолеты, танки… Вот, это знаете ли, болельщики …
Лично я был доволен, что Бардадым успел заодно надавать подзатыльников и судье. Чтобы знал, как подсуживать своим.
Вот такой был матч тридцатого июня. Честно говоря, было что расследовать.
Я заехал в Дедовщину и повернул прямо к сельмагу. Купил в сельмаге леденцов фигурных, покрутился немного и двинулся обратно. Настроение у меня было прекрасное. Несмотря даже на то, что погода быстро портилась, и собирался дождь.
На вышке в лесу по-прежнему развевался красный флаг. Значит, учения еще продолжаются.
Подъехав к селу, я опять-таки, как и вчера, свернул на тропинку, ведущую вокруг села огородами, мимо сада Галины Сидоровны. Мне хотелось взглянуть, нет ли каких-нибудь следов вчерашнего незнакомца. А может, он еще потом ночью приходил?
Около сада учительницы я слез с велосипеда, положил его на землю и крадучись, как настоящий детектив, пошел, поглядывая во все стороны. Тропинку в двух местах пересекали следы здоровенных, не менее сорок пятого размера, сапог. Они четко отпечатались на мягкой земле. Одни следы были обращены носками в сад, вторые — наоборот, в поле. Это он шел, это он возвращался.
Возле кустов малины, где он прятался, трава была примята и лежал мокрый окурок сигареты с фильтром. Я поднял. Сигарета была почти не выкурена и потушена о землю. Марка — «Столичные».
Шерлоку Холмсу или майору Пронину одного этого окурка и этих следов было бы достаточно, чтобы узнать все. Но я не был ни Шерлоком Холмсом, ни майором Прониным. Я мог сказать лишь то, что этот человек — курит (раз окурок!) и что у него большие ноги (потому что это было видно из следов). Больше я не мог сказать ничего. Разве только, что сигареты он покупал не в нашем сельмаге, в нашем «Столичных» не продают, а возможно, в Дедовщине, там есть, я только что видел.
