Альберт Иванов - Лилипут — сын Великана (с иллюстрациями)

Перед ним действительно была лаборатория. Кругом стояли какие-то загадочные приборы, сосуды, колбы. Сверкала паутина разноцветных трубок…

— Леший! — спохватившись, крикнул Людоед из гостиной в полуоткрытую дверь.

— Чего? — послышалось за стеной.

— Не закрывай трубу. Под утро прилетит Ведьма.

— Обратись к Домовому, — откликнулся Леший.

Заметим, что и Пальчик, и Гук — каждый у себя — только поёжились от зловещих слов: «Ведьма» и «Домовой». Но надеялись, что страшнее уже не будет.

Людоед схватил со стола какую-то книгу и в сердцах швырнул её в стену.

— Книжки нельзя бросать, — осудил его Пальчик.

— А это не книжка, это телефонный справочник — я его уже прочитал. Людоед потянулся, сел на корточки, встал. Опять сел, снова встал… Пальчик удивлённо смотрел на него.

— Чего стоишь? — пробурчал Людоед. — Не видишь, я занимаюсь утренней зарядкой. Стели постель.

— Утренней зарядкой люди занимаются утром.

— А Людоеды вечером, — пробурчал тот. — Или ночью.

СЕКРЕТНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ

Гук осторожно потрогал стеклянные трубки и колбы и, зевая, взглянул на большую кровать у окна:

— Очень она красивая. Мягкая, верно?

— Умный ты парень, — с уважением признал Леший. Тоже протяжно зевая, он вдруг замер с открытым ртом и вытаращенными глазами. Зевал он так широченно, что вывихнул челюсть. Однако, не теряя смекалки, тут же ударом кулака ловко водворил её на место.

— А это что? — Гук показал на медный кран, с которым длинной цепью трубок были соединены все сосуды. Под краном стояло резиновое ведро с надписью: «Гремучая жидкость. Не взбалтывать. Страшное дело!» И чуть ниже — мелкими буквами: «Яд».

Леший глубокомысленно задрал нос вверх. Только нос, знаете ли, а само лицо оставалось неподвижным.

— Всю жизнь я искал научно-философский камень. Ну, этот… Как тебе объяснить? В общем, он что хошь превращает в чистое золото. Всё-всё!

— Да ну? — поразился Гук.

Леший убедительно закивал головой:

— Медь, олово, опилки и даже огурцы!.. Я его ещё не нашел, — как бы невзначай, но с достоинством отметил он. Гук огорчённо вздохнул.

— Но зато я скоро построю вечный двигатель, — скромно потупился изобретатель.

— А что такое — вечный двигатель?

— По-иностранному, «перпетуум мобиле», — важно произнёс Леший. — «Перпету-ум»! — повторил он и пояснил: — Ум, значит, нужен. Большой. Понял?

— Не-а.

— Ну, вечный двигатель — это движок, сделанный навечно. Работает сам. Без ветра, без бензина, без ничего — даже без меня.

— А зачем это нужно?

— Как — зачем? Над его созданием кто только голову не ломал — не один учёный себе башку свернул! Если мне это удастся, мой портрет появится в городской газете.

— Ну, если портрет, — оценил Гук, — тогда, конечно. Леший гордо посмотрелся в большую зеркальную колбу.

— Нет, тебе не понять, — вздохнул он. — У тебя внешность не та! — И включил рубильник.

Гук зачарованно уставился на забурлившую в трубках жидкость, на прыгающие разноцветные пузырьки. Леший открыл кран, и тяжёлые капли мягко застучали по резиновому дну ведра.

— Считай, — он опять, на сей раз осторожно, зевнул. — Одна, две, три…

— Четыре, пять, шесть… — скучно подхватил Гук, тоже снова зевая.

— Считай, наблюдай, гляди, смотри. И смотри у меня, если собьёшься! — погрозил ему Леший пальцем. — А я, так и быть, посплю пока. Часиков восемь.

Он с разбегу прыгнул в кровать. Сетка провисла до пола и упруго подбросила его под потолок. Вновь прогнулась, и опять Леший взлетел, но уже чуть пониже. Его подкинуло в третий раз, и по комнате разнёсся могучий храп — он уже спал.

— Тридцать, тридцать одна, тридцать две… — бубнил Гук.

НУ И НОЧКА

Пальчик лежал на топчане под гигантским одеялом, вышитым розовыми зайчиками, и с любопытством смотрел, как Людоед неуклюже прыгает через скакалку и бормочет себе под нос:

— Сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре… «Разве это людоед? — размышлял Пальчик. — Взаправдашний людоед ни за что на свете не стал бы взаправду прыгать через верёвку, словно сопливая девчонка!» — Сто тридцать три, сто тридцать четыре, сто тридцать пять… Аут! Уф-ф, — выдохнул Людоед и отбросил верёвку в угол.

— Спать будем валетом? — поинтересовался он.

— Как?.. — растерялся Пальчик.

— Молча. Ты головой в одну сторону, я в другую. Как на гадальных картах. Ну?

— Значит, твои ноги будут с моей стороны? У головы?

— И даже дальше, — заважничал Людоед.

— Тогда ты их сначала помоешь, — строго сказал Пальчик.

— Ну вот ещё! Я триста лет как ноги не мою. И не подумаю, не подумаю. Ни за что!.. Послушай, — оживился он. — А если я надену самые чистые-пречистые, почти новые носки, а?

— И тебе ни капельки не стыдно? Людоед смущённо поёжился.

— Стыдно. Но я всё равно не буду ноги мыть. Я, если хочешь знать, уже вышел из этого возраста.

— Не хочешь, как хочешь. Тогда будем нормально спать — по-человечески.

— Идёт, — быстро согласился каприза. — А подушка кому достанется? Учти, она у меня одна. Может, разыграем?

— Ночь уже — разыгрался. Будем спать на одной подушке, — твердо сказал Пальчик.

— Не-е, — насупился Людоед. — Ты будешь в ухо дышать. Хитёр.

— Ну, тогда… Тогда давай распилим подушку! — вспылил Пальчик. Людоед ликующе замахал руками, точно петух крыльями.

— Ура! Живём!

Напрасно Пальчик думал, что всё так и окончится шуткой. Но тот выбежал из комнаты и вернулся с большой двуручной пилой.

— Ты всерьёз?! — ахнул Пальчик.

— Острая! Другой не нашёл, — не понял его Людоед. И тихо, словно по секрету, сообщил: — Гений ты, вот что я тебе скажу.

— С тобой станешь гением, — вздохнул Пальчик.

— Ну, давай-давай, — торопил Людоед. — Ив другой раз умных советов не давай.

Делать нечего. Пришлось взяться за вторую ручку.

И хотя Людоед шевелил пилой еле-еле, малец, как заводной, бегал взад-вперед, держа рукоять обеими руками.

— Да ты не дёргай, — ворчал Людоед, — не дёргай. Чего у меня вырываешь?

Когда ночь уже подходила к концу и в окно на прощание заглянула круглая от любопытства луна, вся комната была густо усеяна пухом, а посредине пола на клочьях наволочки сиротливо блестела зубастая двуручная пила. Пальчик и Людоед спали «валетом» — без подушек. На кровати за головой гостя торчали огромные ступни хозяина в почти что новых полосатых носках.

Где-то тихо заскреблась мышь… Уши у Людоеда мгновенно вздрогнули и тревожно зашевелились. Он открыл глаза и робко привстал. В зрачках ярко отражалась луна. В одном и в другом по луне. Как у лунатика.

Опять заскреблась мышь. Рраз! — Он поспешно нырнул под одеяло, и его голова появилась рядом с головой мальчишки.

— Ну что там? — сонно пробормотал Пальчик.

— Мышь!!!

Пальчик что-то буркнул и перевернулся на другой бок. Людоед мощно дунул на него.

— Не устраивай сквозняки. У меня насморк…

— Мышь-шь, говорю! Ты б-боишься? Я буду охранять тебя своим телом. Ложись с краю, а я к стене.

Снова зашуршала мышь, и Людоед забрался глубоко под одеяло.

ДОМОВОЙ И СОРОКА

— А? — испуганно открыл глаза Гук. Над ним стоял взъерошенный Леший.

— Пятьдесят капель… — ошалело сообщил Гук.

«Доктор всех химических наук» в ужасе схватился за голову:

— Пропал учёт! Пятьдесят капель… И это за три часа?

— А я только до пятидесяти считать умею, — признался Гук.

— Спать! — рявкнул Леший и выключил рубильник.

…Утреннее солнце бодро поднялось над лесом. Ночь прошла быстро, как всегда бывает, когда крепко спишь. Тогда она спешит, а не тянется долго, как при бессоннице.

По колбам и змеевикам запрыгал, играя, солнечный зайчик… Вот он лёг на переносицу Гука. Тот замотал головой, будто отгоняя муху. И озорник зайчик юркнул ему в нос.

Мальчишка оглушительно чихнул. Солнечный зайчик, испуганно вылетев наружу, ударился о стену и упал на пол. Слегка поворочался, словно проверяя, всё ли на месте, и удрал во двор через открытую форточку. Увы, мы многого не замечаем, когда крепко спим!

Гук проснулся и недоуменно огляделся по сторонам. Лаборатория… Леший…

Он крепко зажмурился. А потом уже осторожно посмотрел краешком глаза. Опять — лаборатория, Леший…

А он-то подумал, что сон!

Тихо отворилась дверь. Сначала из-за неё показалась дымящаяся сигаретка, затем стал выползать мундштук. Неимоверной длины! Казалось, ему нет конца. И когда Гук решил, что ещё секунда, и сигаретка упрётся в стену, — в комнату вошел бородатый низенький толстячок, крепко сжимающий конец мундштука в зубах.

Это был удивительный толстячок. В жёлтой курточке с красными пуговицами, в замшевых чёрных брючках до колен и синих башмаках с загнутыми носами. На голове торчал фиолетовый колпак, на котором были нарисованы метла и ключ. Его длиннющая борода волочилась между ног. За ней поднималось облако пыли.