Евгений Титаренко - По законам войны
Ася ждала его у Летучих скал с тремя банками консервов на двоих, без капли пресной воды под рукой… А у него впереди была неизвестность.
И, когда остановились у здания тюрьмы, Тимку охватила апатия.
Он больше не просил отпустить его. Насупившись, мрачно молчал, всем своим видом подчеркивая, что если захочет — из него нельзя будет выдавить ни слова. «Выходи!» — жестом скомандовал один из автоматчиков.
Вышли. Первым Шавырин, за ним — Тимка.
Так, друг за другом, прошли под охраной автоматчиков через ворота, потом по крутой лестнице на второй этаж, потом по узкому коридору без окон….. Тюрьма была, пожалуй, единственным местом в городе, где Тимка ни разу не бывал до войны.
Перед железной дверью с круглым смотровым окошком их остановили.
Немец без оружия, надзиратель или кто там еще, громадным ключом открыл замок и втолкнул за дверь сначала Тимку, потом Шавырина.
Свет в камеру проникал через высокое окошко под потолком. Справа и слева были привинчены к полу две железные кровати без матрасов. Никакой другой мебели в камере не было…
УЗНИКИ
Дверь недолго оставалась закрытой. Но минут десять они пробыли в камере наедине. Тимка попытался дотянуться до решетки. Это ему не удалось. Шавырин лег на одну из железных коек и мрачно напомнил:
— Второй этаж…
Тимка зло поглядел на дверь и, отойдя от стены, под потолком которой светилось наружное окошко, сел напротив Шавырина.
— Все равно убегу!
— Отсюда не убегают… — вздохнул Шавырин.
Тимка обозлился:
— Говорил вам: надо переодеть форму!
— А где бы я взял одежду? — в тон ему ответил Шавырин.
— Лучше бы совсем без одежды… — проворчал Тимка, понимая, что довод Шавырина справедлив. — Или отсидеться в лесу! А теперь — хуже землянки!
— Да ты не спеши. Везде есть люди…
— «Люди»! — хмыкнул Тимка. — За папой моим не они охотились?!
— Война есть война… — возразил Шавырин. — Они ж не из-за спины, как те?
— Для меня теперь все одинаковы! — яростно отрубил Тимка, считая разговор на эту тему оконченным.
— Но ты не зли их на допросе… — попросил Шавырин. — Мало ли…
— Бить будут — перекусаю всех гадов! — пообещал Тимка.
— Ну, зачем бить… Себе только хуже сделаешь… Ты и в лесу бы раньше сбежал — не начни скандалить…
— Если хоть раз тронут, — пообещал Тимка, — язык проглочу, а говорить не буду! Я упрямый.
— Это я знаю, — кивнул Шавырин.
— А вы что — пыток боитесь? — вдруг спросил Тимка.
— Это ты брось! — негодующе ответил Шавырин. — Одно дело тебе, мальцу, другое дело мне, краснофлотцу!
Договорить они не успели. Загремел замок, дверь открылась, и надзиратель что-то коротко приказал, ткнув пальцем в Шавырина, потом прямо перед собой, вдоль коридора. Этот был не в каске и толстый, а все же чем-то очень походил на остальных гитлеровцев.
Глянув на Тимку, Шавырин медленно побрел к двери. Тимка пристроился было следом, но жирный надзиратель затолкнул его назад, в камеру, и опять закрыл дверь. Тимка побарабанил в нее кулаками. Надзиратель прикрикнул из-за волчка. Тогда Тимка попытался опять добраться до решетки… Потом сел на койку и угрюмо ждал в одиночестве около часа.
Он поднялся навстречу Шавырину, когда тот вошел и остановился перед ним, спиной к двери. Хорошо, что Тимка выспался накануне и голова его работала, как никогда, четко: ему нельзя было ошибаться. И, проверив свои предыдущие действия, пока сидел один, он не нашел в них ошибок.
— Пытали?! — спросил Шавырина.
Тот удивленно пожал плечами:
— Сговорились они все, что ли?! — Он опять сел на койку, хмыкнул, и на щеках его появились улыбчивые ямочки. — Как в сказке!
— Что такое? — нетерпеливо спросил Тимка, усаживаясь рядом.
— Да опять эти проклятые скалы! — воскликнул Шавырин.
— Летучие?! — изумился Тимка.
— Ну! С ума они посходили, что ли?!
— Они, может, посходили… А папа был при чем? — строго возразил Тимка.
— Вот потому и отец твой погиб, что его зажали: отсюда эти, оттуда другие! Ничего не понимаю.
Шавырин рассказал по порядку, как его привели в кабинет, как там оказался немец, который говорит по-русски, предложил сесть, дал сигарету… Ну, сначала: кто, откуда? Не поверил, что убежал от своих, что надоела война…
— А мне не надоела! — вмешался в его рассказ Тимка. — Если бы у меня были силы, я бы всех перестрелял!
— Ну вот… — обиделся Шавырин. — Это все ребячество твое… Лично мне сейчас, где бы поспокойней, потише… Ты гляди не рыпайся там! Тебе, может, и ничего, как мальцу, а меня в два счета спишут!
— Ну, ладно… Что там еще они? — примирительно спросил Тимка.
В конце концов немец поверил Шавырину и даже обещал отпустить при одном условии: что он покажет какой-то склад, или тайник, или что-то похожее — ну, в общем, что-то у Летучих скал.
— Может, боцман им рассказал? — спросил Тимку Шавырин. — Ведь в лес он не явился…
— Вчера не явился, а сегодня мог явиться, — возразил Тимка. — А может, и рассказал… Наган с патронами он тогда бросил. — Тимка взвинтился: — Если бы отец знал все это, сам бы перестрелял всех!
— Ладно, ладно… — успокоил его Шавырин. — Так вот ведь я ничего не знаю об этих скалах!
— А я знаю, что ли?! — огрызнулся Тимка.
— Как… не знаешь?.. — Шавырин даже в лице переменился при этом.
— Я район знаю! На десять километров кругом! — выкрикнул Тимка. — Все там облазил. А что им надо, откуда я… Это вчера меня из-за того и не расстреляли, что я проболтался: район знаю… Мы там с папой раз двадцать по целым суткам жили!.. — Голос Тимки сорвался. — А в землянках никого нет, кто места знает…
Шавырин утер ладонью пот со лба и висков.
— Ну, может, им как раз это и надо… А то прямо ты напугал меня… Ведь нам хана, если…
— И пусть хана! — яростно ответил Тимка. — Мне теперь все равно. — Он пересел на другую койку и уставился в небо за решеткой. Над городом плыли серые облака.
Недолгую тишину прервал звук открываемой двери.
ДОПРОС
Его провели по каменному коридору, потом, через лестничную площадку, — в другой коридор, где стены были выкрашены, потолок белый, а полукруглые окна — как в любом другом учреждении, если не замечать, что и здесь на них были крепкие железные решетки. У большой двустворчатой двери надзиратель остановился и пропустил Тимку первым.
В просторном кабинете стояли полупустые книжные шкафы вдоль стен, сейф в углу. От двери к черному письменному столу вела ковровая дорожка. А за столом в мягком кожаном кресле сидел офицер в черной форме, про которого говорил Шавырин. В ярко начищенных сапогах и с гладко прилизанными — не то серыми, не то седыми — волосами он казался молодым, хотя было ему наверняка за сорок. На столе тульей вниз лежала рядом с кожаными перчатками его фуражка.
Офицер поднялся и что-то сказал надзирателю. Тот вышел.
А Тимка сразу метнул взгляд на зарешеченные окна.
— О! Мальчик опять хочет бежать! — заспешил к нему офицер. — Но здесь тюрьма! — Он взял Тимку под руку. — Здесь решетки, как в камере!
Тимка выдернул у него руку, слегка отстранился.
— Тебе странно, откуда я знаю про камеру? — весело рассмеялся офицер. — Там есть окошечко в двери! И те, кому положено, наблюдают!
Тимка промолчал, переступив с ноги на ногу.
— Будем вести мирную беседу или будем ссориться? — Офицер улыбнулся.
Тимка подумал и буркнул, косясь на него исподлобья:
— А я не знаю, какую беседу…
— Это мы сейчас выясним между собой! — Офицер прошел за стол и указал ему на мягкое кресло. — Садись! Может, мы еще окажемся друзьями!
Тимка медленно, спокойно подошел к столу и, прежде чем сесть, предупредил:
— Друзьями мы не окажемся…
Офицер опять засмеялся. И все время потом он то делался очень серьезным, то громко, весело хохотал вдруг. Оба сели.
— Пусть не окажемся друзьями, но и враждовать нам с тобой не из-за чего!
Тимка долго смотрел на него, но не ответил.
— Давай будем говорить по порядку. — Офицер сделался серьезным. — Твой взрослый напарник рассказал, как вы с ним познакомились на шлюпке, как встретились опять в лесу, у этих… ну, бандитов. Решили вместе бежать от службы, от всего… Он что-нибудь наврал мне?
— Откуда я знаю? — ответил Тимка. — Если наврал, значит, и мне наврал. Я ведь предавать его не буду.
Офицер засмеялся:
— Ты молодец! Давай не будем говорить о нем, будем говорить о тебе. Твой папа был командиром «охотника» и погиб, да?
Тимка задержал дыхание и не мигая уставился на него так, что пришлось утереть ладонью защипавшие от слез глаза.
— Ну, не волнуйся, не волнуйся! — успокоил его офицер. — Если разбираться в подробностях войны, виноваты бывают не всегда те, кто кажется… Командир «БО-327» был храбрым офицером — это тебе говорю я, свидетель его действий. Я был на эсминце, который у вас называют крестоносцем, когда он вступил в бой с «охотником». Твой папа — настоящий моряк. И его похоронили бы, как принято у нас хоронить отважных воинов, — с почестями. То, что ты видел у Летучих скал, по рассказам твоего старшего товарища, сделали бандиты из леса, а не немцы…
