Дмитрий Сергеев - Загадка Большой тропы
— Знаешь, Валя, я ведь сам соскучился по ним, по обоим.
— Ну вот, наконец-то хоть раз признался, а то всегда меня коришь: «Заскучала, заныла, ничего с ними не станет, им без нас еще лучше», — торжествуя, проговорила она, подражая интонации мужниного голоса.
— О-гой! — крикнул Петр во всю мощь легких. — Едут! Едут!
Все побросали занятия и высыпали навстречу приближающимся лошадям. Первым на рысях, подхлестывая концом повода серую лошадь, подъехал всадник в ярком малиновом джемпере и зеленой шапочке.
— Ой, Наташка! — тихо воскликнула Валентина Гавриловна и, помолодевшая, легко побежала навстречу дочери.
— Вот бес — не девчонка! — выругался Павел Осипович, пытаясь прогнать с лица невольную радостную улыбку.
— Мама! Мамочка! — Наташа круто осадила разыгравшуюся лошадь и, проворно спрыгнув на землю, бросилась на шею матери. Потом так же быстро подбежала к отцу, спрятав голову у него на груди, хитрыми, смеющимися глазами посматривала на мать и по-птичьи тараторила:
— Папочка, милый, не ругай меня — я так соскучилась.
— Как там наши живут? Как Игорек? Как бабушка? — спрашивала мать.
Павел Осипович поцеловал дочь и с серьезным лицом погрозил ей пальцем, многозначительно пообещав:
— Мы еще поговорим потом.
Наташа притворилась напуганной, но по счастливым смеющимся глазам отца видела, что ей нечего бояться. Отец может сделать лицо серьезным, загасить улыбку в углах губ, но если его глаза светят вот так, как теперь, то уж верно: никакому наказанию не бывать.
— Все у нас хорошо; Игорек здоров, бабушка тоже, — отвечала она матери.
— С бабушкой все ругаетесь?
— Нет. Мы с ней мир заключили.
— Давно?
— Уже четыре дня.
— Ох ты и хитрущая. Это чтобы бабушка позволила поехать к нам? Представляю, как ты с ней лисила.
— Да нет же, мама. Мы с ней просто по-честному.
— Ну ладно, ладно…
Подошли остальные пять лошадей и с ними проводник и завхоз партии Артемов. Все принялись развьючивать коней.
— А где же Гриша? — наконец спросила Наташа. Она уже давно взглядом отыскивала своего товарища.
— В самом деле, где же Гриша?
— И Виктора не видно, — сказал дед Кузьма.
— Ну, Виктор спит, наверное.
— А Гриша не болен ли? Вчера он что-то плох казался. Не лежит ли он у себя?
— Где они живут?
Наташа вмиг подскочила к палатке и, тихонько побарабанив пальцами о звонкий брезент, спросила:
— К вам можно?
Никто не отозвался.
— Да их никого нет! — воскликнула она, заглянув внутрь.
— Виктор на охоту ушел, — вспомнил дед Кузьма. — Он у меня утром ружье взял.
— А Гриша не с ним?
— Не видел.
Байкал радостно прыгал вокруг Павла Осиповича и все пытался положить ему лапы на плечи.
— Отстань ты от меня, — в сердцах отталкивал его начальник.
— А что это у вас за собака? — спросила Наташа, заметив свернувшуюся в клубок раненую лайку.
Байкал тоже прыгал вокруг незнакомца, приглашая играть. Тот неохотно тяжело поднялся на ноги. Байкал обнюхал его и оставил в покое.
— Куда же ушел Гриша? — снова спросила Наташа, ни к кому не обращаясь. Из последнего письма она знала о недружелюбных отношениях Гриши с коллектором Прагиным. Странно, если они, действительно, вместе пошли на охоту. У Наташи было столько интересных новостей; их необходимо немедленно рассказать Грише. Новости отчасти касались и его.
Виктор и Гриша не появились и к обеду. С полудня лагерь опустел: кто сидел в палатке, просматривая почту, кто направился в походную баню.
К вечеру Гриша, конечно, вернется, но не в правилах Наташи томить себя ожиданием. Она надела на Байкала ошейник, крепко привязала к нему веревку, завела собаку в ребячью палатку, заставила понюхать Гришин спальный мешок и шепотом приказала:
— Ищи, ищи!
Байкал понимающе рванулся к костру: Наташа, опасливо косясь на палатку родителей, следовала за ним, силой удерживая рвавшегося вперед Байкала. Он суетливо пометался между костром и палаткой, принюхиваясь к следам, и, наконец, решительно направился в лес. Наташа, едва поспевая, бежала следом за ним.
— Наташа! Наташа! — услышала она голос матери. — Где ты?
Девочка в нерешительности остановилась. Байкал продолжал тянуть ее вперед, в кусты.
«Ну, ничего. Я же скоро вернусь. Поругают немного и все, — успокоила себя Наташа. — Гриша где-нибудь недалеко».
— Гав, гав, — нетерпеливо тявкнул Байкал.
— Ладно, пошли, — вслух решила она. — А то нас услышат.
Вначале они пробирались вдоль берега по песку и валунам, потом Байкал увел ее в лес.
Тревога
Дни в конце августа еще длинные. Все уже помылись в бане и собрались около костра в ожидании ужина. Подошла Валентина Гавриловна. Только что вымытые волосы у нее блестели и были темными.
— А ведь Наташи все нет и нет, — сказала она, усаживаясь рядом с мужем. — И Виктор с Гришей не возвращаются.
— Вот он, Виктор идет, — сказал Петр, как всегда, первым услышав шаги.
В самом деле, из лесу подходил Виктор.
— Виктор, Витя! — сразу в несколько голосов позвали его.
Он подошел, несколько смущенный неожиданным интересом к нему.
— Где Гриша?
Виктор, должно быть, не сразу понял, что вопрос относится к нему: он пожимал руки приехавшим завхозу и проводнику.
— Ты не знаешь, где Гриша?
— Гриша? — переспросил Прагин. — Нет. Не знаю. А разве его нет?
— С самого утра не видно. Мы думали, он вместе с тобой.
— Н-нет. Я ходил один.
Виктор отдал ружье Кузьме Прокопьевичу.
Дед Кузьма неторопливо переломил ствол и заглянул внутрь.
— Э, нет, — сказал он, возвращая ружье обратно. — Так не годится. Любишь кататься, люби и саночки возить. Стрелял — почисти.
Некоторое время все сидели молча.
— Знаешь, Павел, — решительно обратилась Валентина Гавриловна к мужу. — Мне эта история начинает не нравиться. Куда пропал Гриша? Где Наташа?
— Она ушла с Байкалом, — задумчиво произнес Павел Осипович.
Валентина Гавриловна неожиданно рассердилась.
— Вы с бабушкой вовсе испортили девчонку: во всем потакаете ей.
— Может быть, мы не будем сейчас ссориться? — тихо спросил Павел Осипович.
— Ну ладно, извини меня, — так же ровно ответила она. — Но я не могу быть спокойна. Нужно что-то делать.
— Я тоже об этом думаю. Наташа, конечно, пошла по его следам. Но куда мог уйти Гриша? Почему у него вчера был такой расстроенный вид?
Начинало смеркаться. Полагая, что ребята находятся где-нибудь поблизости, но потеряли направление к лагерю, по обе стороны долины взобрались на горы по двое и до темноты во всю мочь кричали. Оставшиеся на таборе заготовляли дрова, на случай, если придется поддерживать огонь ночью. Один только Виктор ушел в палатку, сославшись на усталость. В темноте все вернулись в лагерь. Каждый надеялся, что другие отыскали ребят, но ожидания оказались напрасными. Ужин прошел в молчании. Только временами кто-нибудь отходил в сторону и бросал в темноту зычный крик:
— Га-го-гой!
Это должно было служить звуковым маяком. Все долго вслушивались в слабые отзвуки далекого эха. В костер непрерывно подбрасывали, огонь взметывался длинными языками на высоту деревьев и освещал не только палатки, но и часть реки.
Высказывали различные догадки, но от этого становилось только тошнее.
— Ш-ш! Кто-то идет, — это сказал Петр, чуткое ухо его уловило еле слышный в кустах треск.
— Байкал! Смотрите, Байкал!
Валентина Гавриловна с шумом облегченно вздохнула.
— Ох, и задам же я ей сейчас.
Все всматривались в темноту, ожидая появления ребят. А Байкал меж тем, не переставая, прыгал, оборачивался назад и лаял в темноту.
— У него на шее что-то привязано, — снова сказал Петр.
Павел Осипович схватил собаку за ошейник и отвязал тряпку. Это оказался носовой платок, старательно сложенный в несколько рядов и крепко прикрученный к ошейнику шнурком от ботинка. На внутренней стороне платка карандашом крупно написаны слова: «Гриша ранен, идите за Байкалом». А вместо подписи одна буква «Н».
— О! — не выдержала Валентина Гавриловна. — Что с ними случилось?
В эту минуту мысль о наказании дочери оставила женщину. Только бы Наташа возвратилась скорее из этой жуткой, полной ненужных тайн, зловещей темноты, опустившейся на горы.
— Виктор и Петя, берите карабин и ружье, пойдемте со мной! — распорядился Павел Осипович. — Валя, отыщи фонарик. Он должен быть в ящике.
— Я тоже пойду с вами, — сказала Валентина Гавриловна.
— Нет, Валя, не надо.
— Павел, не мудри. Я должна идти.
— Ну, хорошо, — неохотно согласился начальник.
Он сам знал: ожидание гораздо томительней в бездействии.
