Филипп Бурнаков - Небесный огонь
— Ты кто? — дико озираясь, спросил Арминек.
Нет, так, пожалуй, не придуриваются.
Втолковываю ему:
— Хозончы я твой, Толай. Понимаешь? Друг твой.
— А-аа,- как-то вяло протянул Арминек.- Ты что, тоже заблудился?
— Почему заблудился? Я со вчерашнего дня тебя в балагане жду — вот он, рядом.
Вцепившись в меня и едва переставляя ноги, он поплелся за мной. Сразу свалился на лежанку, не сняв даже ноши, пробормотал: «Ты настоящий друг, Толай» — и мгновенно заснул. Сапоги у него были в грязи, телогрейка в нескольких местах порвалась. Много, видать, исходил он в поисках шалаша…
Я осторожно снял с него рюкзачок, стянул сапоги, подложил под голову свою фуфайку. После этого наконец-то занялся ухой. Накрошил саранку и кандык, вместо картошки, дал повариться, бросил рыбу в котелок, а когда глазки у хариусов побелели, добавил черемши. Шалаш наполнился таким вкусным запахом, что я едва сдерживался, чтобы не наброситься на уху.
Арминека разбудил часа через два. Еле-еле растолкал. За едой он совсем отошел и повеселел.
— Хосханах! — начал рассказывать.- Я вчера хотел над тобой посмеяться. Знал, что шалаш совсем близко. Думаю, поиграем… И поиграл. Извини, друг!..
— Как же ты мимо проскочил?
— Сам не знаю. Кружил, кружил — никак дорогу не найду. Запутался… А потом медведя испугался. Наткнулся на него, хотя не видел. Понял только, что медведь. Он как зарычит, я и давай чесать от него. Бежал вроде к балагану, а очутился не знаю где. Кричать не стал, чтобы зверюга не учуял. Метался, метался — все не туда. Упал несколько раз. А стало темно, залез на дерево и всю ночь просидел. Спать охота — чуть не свалился. Потом пошел тебя искать. Устал сильно. Присел около пня, и ничего больше не помню. Холодно только было…
— Слушай, Арминек. А медведя не было. Кукушка куковала.
— Кукушку я слышал. Близко от меня. А потом… Потом.., Как заревет! И кукушка сразу заткнулась.
— Да это она и кричала! Будто хохот. Да? Я тоже слышал. Ты кукушку за медведя принял.
— Может быть… Я не знал, что кукушки так могут. В общем, перетрусил…
Мне стало жаль друга. Нелегко ему было признаться, он же такой самоуверенный и самолюбивый. Я положил перед ним самого крупного хариуса. Он улыбнулся.
С того утра Арминек больше не называл меня хозончы.
Идем за перевал
Солнце высветлило верхушки кедров, и мы стали собираться в путь. Теперь нам прежде всего надо было отыскать пометки дедушки Нартаса. Начинались главные испытания.
Арминек позабыл и про свои ночные страхи, и про медведя- кукушку, и даже про ушибленную ногу. Торопится вперед и вперед. Зачем, говорит, будем здесь зря крутиться. Затески запросто обнаружим. Я с ним заспорил. Напомнил вчерашнее. Не хватало еще обоим заблудиться. Дружок осекся и пререкаться не стал.
Зарубки Нартас ага мог делать только на больших деревьях, а к ним попробуй продерись по высокой траве, мокрой от росы. И с веток роса дождем сыплется. Мы оба насквозь промокли. Сапоги набухли от сырости, стали вдвое тяжелее. Но ничего не поделаешь — лезем в чащобу, осматриваем дерево за деревом. Разойдемся недалеко друг от друга, перекликаемся, чтобы не потеряться. Пока никаких следов. А нам бы всего-навсего одну затесочку отыскать!..
Арминек злится. Бьет палкой по ветвям, сбивая с них росу, заламывает кустарники, пинает траву. Каких только зарубок нет на деревьях, и все не те… Вдруг он заорал, будто в лапы к лютому зверю угодил:
— А-аа! Ы-ыы!.. Толай! Дружок! Сюда, сюда!..
Я бегом к нему. Арминек, задрав голову, стоял у высокого старого кедра. Такие могучие деревья с почтением называют абыями, как самых уважаемых старцев. Теперь мой друг напоминал лайку, загнавшую белку на ствол и радостно скулившую в ожидании охотника, который снимет ее метким выстрелом.
Ствол абыя был испещрен зарубками — лесной грамотой бывалых таежников. Пометки показывали направления в разные стороны. От этого кедра расходились в нужные им места охотники и те, кто орехи промышлял. Мы долго и тщательно изучали каждую метку, сверяя с моими рисунками. Разобрались все-таки. Знаки, показывающие близкое расстояние, располагались ниже тех, что вели к дальним урочищам. Дед Нартас сделал затеску очень высоко. Она указывала на северо-запад.
Напав на след, мы взяли верный курс и теперь уверенно шли к Улгеннику, к небесному огню. Каждый обнаруженный нами знак Нартаса прибавлял сил. Останавливались накоротке, брали направление на следующий ориентир и снова устремлялись вперед.
Так прошел второй день.
Заночевали в лесу, под деревом с очередной зарубкой, и ничегошеньки не боялись. Чуть свет двинулись дальше. Сперва шли длинной-длинной лощиной. Когда она кончилась, свернули к северу. Отсюда начинались отроги знаменитого перевала. Мы уже видели его — величественный Улгенник, синеющий в-разрывах облаков. По обе стороны возвышались покрытые не- тающим снегом беломраморные тасхылы. Далеко внизу в голубой дали едва угадывалась тоненькая ленточка Хызыл пыха.
Нартас ага рассказывал, говорила нам бабушка Постай, что за перевалом оказываешься будто на чужбине. Там даже реки текут в другую сторону… Еще говорила Постай ууча, что прежде шаманы, превращаясь в духов, будто бы летали на крылатых конях к кумиру-владыке Улгеннику, через который, как они утверждали, лежит дорога в райские земли. А туда не всякому можно пройти. Вот почему стерегут эти места всякие чудища. А дед Нартас ничего не боялся и ходил за Улгенник несколько раз. И ничего с ним не случалось. Значит, про горных духов и всяких сказочных чудовищ просто-напросто врали. Но небесный-то огонь все же есть! И мы обязательно добудем его.
Мы почти достигли вершины перевала, когда резко испортилась погода. Сначала сильно зашумели деревья. Ветер раскачивал и пригибал их, они скрипели, стонали. С громким хрустом обламывались большие ветви и глухо падали на землю, шелестя листьями. Откуда-то нагнало быстрые стаи лохматых туч. Они -стремительно переваливались через тасхылы и, цепляясь животами за макушки деревьев, вытряхивали из себя дождь. На короткое время небо прояснялось, но тут же снова заволакивалось тучами.
Укрывшись под кедром, мы поглядывали на небо и тучи, радовались каждому просвету в облаках в надежде, что скоро гроза прекратится. Сквозь плотную хвою потоки воды почти не проникали.
— Хе-ха! Не очень-то приветливо встречает нас Улгенник! — вздохнул Арминек, когда дождь почти перестал.- Ну, что? Пошли дальше?
— Погоди,- удержал я друга.- Забыл, что надо сделать?
Я достал из рюкзака туесок с айраном и стал разбрызгивать кислое молоко на все четыре стороны с приговором:
— Се-ек сегиртем! По горам, по рекам разносись… Пусть наш путь будет открытым и счастливым…
Это мы тоже от бабушки Постай слышали: на вершине перевала обязательно горных духов задабривали. Хоть и не верили мы ни в духов, ни в шаманские обряды, ни в какую угодно чертовщину, а на всякий случай не мешало сделать и это. Вдруг поможет?
Много ли я побрызгал айрана? Несколько капель. Остальное мы выпили и не без аппетита съели по ломтю хлеба.
Ветер так же внезапно стих, умчав с собой тучи. Дождь прекратился.
Снова засияло солнце, озарив умытую синюю тайгу.
— Вон там верховья Белого и Черного Июсов,- показал на один из тасхылов Арминек.
Я вспомнил нашего недавнего знакомого — Атока Павловича, изыскателя, и догадался, почему вспомнил: их отряд ведет трассу как раз со стороны Июсов. Скоро они сюда доберутся. Доведут линию электропередач до Улгенника с этой стороны и пойдут в обход на запад во-он до тех гор. Я сказал об этом другу.
— Потом они снова повернут, когда обойдут тасхылы, и по Хызыл пыху — прямо к нашему аалу,- добавил Арминек.
— Большой круг им придется сделать. Наверно, у них тоже свои пометки есть, по которым они идут.
— Конечно. Уж не такие, как у нас.
— Не скажи! По зарубкам деда Нартаса, по его тропе красные через Улгенник прошли. Вот какие зарубки!
Снова — в путь. Теперь мы спускаемся с перевала, внимательно следя за нечасто встречающимися затесками на деревьях. Тропа то и дело круто обрывается, и нам приходится бежать, цепляясь за кусты, или прыгать, как кенгуру.
Зарубки увели нас влево, поперек склона, затем свернули на пологий хребет, почти лишенный деревьев. Дальше снова сгустилась тайга. На круглой полянке наткнулись на небольшой шалашик. Наверное, Нартас ага охотился здесь и поставил этот балаган, чтобы было где укрыться и отдохнуть. Сделали привал и мы.
Простой конус из жердей, покрытый корой, и ничего больше. Пол когда-то был устлан лапником, но он давно истлел, рассыпался. Внутри лишь небольшая полочка, почти под крышей. Даже очага не было — еле заметные следы кострища остались по соседству с шалашом. И все же хорошо было ощущать крышу над головой, хорошо, что на пути встретилось нам это немудрящее сооружение, лишний раз подтвердившее, каким настоящим таежником был Нартас ага.
