Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Орден Феникса
— Видите, Дамблдор? — насмешливо спросил Финеас Найджелус. — Никогда не пытайтесь понять учеников. Они этого не потерпят. Они предпочитают быть несчастными и непонятыми, упиваться жалостью к себе, валяться в собственном...
— Довольно, Финеас, — прервал его Дамблдор.
Гарри повернулся спиной к Дамблдору и упрямо уставился в окно. Вдалеке белел школьный стадион. Однажды Сириус появился там в облике лохматого черного пса, чтобы посмотреть на игру Гарри... Наверное, ему хотелось увидеть, так ли хорош Гарри, как хорош был в свое время Джеймс... Гарри его об этом не спрашивал...
— Не надо стыдиться своих чувств, Гарри, — снова послышался голос Дамблдора. — Наоборот... в том, что ты способен ощущать такую боль, заключена твоя величайшая сила.
Гарри чувствовал, как ярость жжет его изнутри, пылая в ужасной пустоте, наполняя его желанием покарать Дамблдора за это спокойствие и эти ненужные слова.
— Ах, вот как — моя величайшая сила? — Голос у Гарри дрожал, а сам он не отрываясь смотрел на школьный стадион, уже не видя его. — Да вам-то... вы-то откуда знаете...
— Чего же я не знаю? — невозмутимо спросил Дамблдор.
Это было уже чересчур. Гарри обернулся, дрожа от ярости.
— Давайте не будем обсуждать, что я чувствую, договорились?
— Гарри, твои страдания доказывают, что ты остаешься человеком! Боль — удел человеческий...
— ТОГДА — Я — НЕ ХОЧУ - БЫТЬ - ЧЕЛОВЕКОМ! - взревел Гарри и, схватив с ближайшего высокого столика хрупкий серебряный прибор, швырнул его через всю комнату — он ударился о стену и разлетелся на сотни крошечных кусочков. Несколько портретов вскрикнули то ли от гнева, то ли от испуга, а портрет Армандо Диппета обронил: «Ну и ну!» — Плевал я на вас! — закричал Гарри, хватая луноскоп и отправляя его в камин. — Я больше не могу, довольно, выпустите меня отсюда, надоело, мне теперь все равно...
Следующим ему под руку подвернулся столик, на котором минуту назад стоял серебряный прибор. Грянувшись об пол, он развалился, и его длинные ножки покатились в разные стороны.
— Это пройдет, — сказал Дамблдор. Он не шелохнулся и не сделал ни малейшей попытки удержать Гарри от разгромления кабинета. Лицо у него было спокойное, чуть ли не отрешенное. — Да и сейчас тебе не все равно — настолько не все равно, что ты готов умереть, лишь бы перестать мучиться...
— НЕПРАВДА! — завопил Гарри так громко, что чуть не сорвал горло. Секунду-другую он боролся с собой: ему хотелось кинуться на Дамблдора и разбить его тоже, лишь бы не видеть больше этого спокойного старого лица, — встряхнуть его, сделать ему больно, чтобы он ощутил хотя бы малую толику того ужаса, который переполнял все его существо...
— Нет, правда, — сказал Дамблдор еще спокойнее. — Ты потерял мать, отца, а теперь еще и того, для кого был почти что родным сыном. Конечно, тебе не все равно.
— Откуда вам знать, что я чувствую! — закричал Гарри. — Вы... стоите тут... И вы еще...
Но слов не хватало, и даже если бы он перевернул вверх дном весь кабинет, это не принесло бы ему облегчения; он хотел убежать отсюда — бежать и бежать не оглядываясь, спрятаться где-нибудь, чтобы не видеть этих ясных голубых глаз, этого ненавистного, спокойного лица в обрамлении серебристых волос. Он бросился к двери, снова схватил ручку и неистово затряс ее.
Но дверь не желала открываться. Гарри снова обернулся к Дамблдору.
— Выпустите меня, — сказал он. Его била крупная дрожь.
— Нет, — просто ответил Дамблдор.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
— Выпустите меня, — снова повторил Гарри.
— Нет.
— Если вы не... если вы будете держать меня здесь... если не выпустите...
— Я отнюдь не против того, чтобы ты и дальше уничтожал мои вещи, — безмятежно сказал Дамблдор. — Пожалуй, их у меня слишком много.
Не сводя с Гарри взгляда, он обогнул стол и уселся в кресло.
— Выпустите меня. — Теперь голос Гарри звучал холодно и почти так же спокойно, как у Дамблдора.
— Не раньше, чем ты меня выслушаешь.
— По-вашему... думаете, я хочу... по-вашему, мне есть какое-то... ДА МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО ВЫ СКАЖЕТЕ! - закричал Гарри. — Я ничего не хочу слушать!
— Придется, — твердо сказал Дамблдор. — Потому что ты и вполовину не так сердит на меня, как следовало бы. Если ты и впрямь на меня набросишься — а я чувствую, что ты уже недалек от этого, — мне хотелось бы сознавать, что я заслужил это в полной мере.
— О чем это вы го...
— В смерти Сириуса виноват я, — раздельно произнес Дамблдор. — Вернее, главным образом я — не стоит проявлять излишнее высокомерие и брать на себя всю ответственность целиком. Сириус был умным, отважным и энергичным человеком, а такие люди редко соглашаются сидеть дома, в теплом местечке, когда другим угрожает опасность. Тем не менее я хочу заявить тебе со всей ответственностью, что в твоем вчерашнем путешествии в Отдел тайн не было ни малейшей нужды. Если бы я был откровенен с тобой, Гарри — к сожалению, мне не хватило на это смелости, — ты уже давным-давно знал бы, что Волан-де-Морт может попытаться заманить тебя в Отдел тайн, и не попался бы вчера на его удочку. Тогда и Сириусу не пришлось бы отправляться туда за тобой. Вина за это лежит на мне, и только на мне.
Рука Гарри по-прежнему сжимала дверную ручку, но он уже позабыл об этом. Он не сводил глаз с Дамблдора и, затаив дыхание, вслушивался в его слова, с трудом понимая их.
— Сядь, пожалуйста, — сказал Дамблдор. Это был не приказ, а просьба.
Гарри помешкал, затем медленно пересек комнату, замусоренную серебряными зубчиками и обломками дерева, и сел у стола напротив Дамблдора.
— Следует ли понимать это так, — раздался слева от Гарри неторопливый голос Финеаса Найджелуса, — что моего праправнука, последнего из Блэков, больше нет в живых?
— Да, Финеас, — ответил Дамблдор.
— Я в это не верю, — резко заявил тот.
Повернув голову, Гарри успел увидеть, как Финеас покинул свой портрет, и сообразил, что он отправился на площадь Гриммо. Наверное, он будет переходить из картины в картину, ища Сириуса по всему дому...
— Я должен с тобой объясниться, Гарри, — сказал Дамблдор. — Мои ошибки — ошибки старого человека. Ибо теперь я вижу: все, что я сделал и чего не сделал по отношению к тебе, несет на себе явную печать недостатков, связанных с возрастом. Молодым не понять, как думают и чувствуют старики. Но старики виноваты, если они забывают, что значит быть молодым... а я в последнее время, похоже, стал это забывать...
Вставало солнце; его ослепительный оранжевый краешек уже появился над горами, и небо над ним было светлым и бесцветным. Солнечные лучи упали на Дамблдора — на его серебряные брови и бороду, на глубокие морщины, избороздившие его лицо.
— Пятнадцать лет назад, — промолвил Дамблдор, — впервые увидев шрам на твоем лбу, я догадался, что он может значить. Я увидел в этом шраме знак глубинной связи между тобой и Волан-де-Мортом.
— Вы уже говорили мне об этом, профессор, — прервал его Гарри. Он понимал, что ведет себя грубо, но ему было все равно. Теперь его вообще мало что волновало.
— Да, — виновато согласился Дамблдор. — Это, конечно, так, но, видишь ли... мне необходимо начать с твоего шрама. Ибо вскоре после того, как ты снова вернулся в волшебный мир, стало ясно, что я был прав и шрам предупреждает тебя о близости Волан-де-Морта или о том, что его обуревает какое-то сильное чувство.
— Знаю, — устало сказал Гарри.
— И эта твоя способность — ощущать присутствие Волан-де-Морта, даже если он скрывается под чужой личиной, и знать, что он чувствует в минуты сильнейших переживаний, — становилась все более и более явной по мере того, как Волан-де-Морт набирал силы, вернувшись в свое собственное тело.
Гарри даже не дал себе труда кивнуть — все это он знал и так.
— С течением времени, — продолжал Дамблдор, — я начал опасаться, что Волан-де-Морт узнает о существовании этой связи между вами. И действительно — настала минута, когда ты так глубоко проник в его сознание и мысли, что он почувствовал твое присутствие. Я имею в виду ту ночь, когда ты стал свидетелем нападения на мистера Уизли.
— Да, Снегг говорил мне, — пробормотал Гарри.
— Профессор Снегг, Гарри, — спокойно поправил его Дамблдор. — Но разве ты не задавался вопросом, почему это объяснил тебе не я? Почему не я взялся учить тебя окклюменции? Почему я много месяцев избегал твоего взгляда?
Гарри поднял глаза. Дамблдор смотрел на него печально и устало.
— Да, — тихо признался Гарри. — Да, меня это удивляло.
— Видишь ли... я боялся, что недалек тот час, когда Волан-де-Морт попытается силой проникнуть в твое сознание, чтобы управлять твоими мыслями, и мне не хотелось лишний раз подталкивать его к этому. Я был уверен: если он поймет, что нас связывает — или когда-либо связывало нечто большее, чем обычные отношения между учителем и учеником, он обязательно захочет использовать тебя, чтобы шпионить за мной. Я боялся, что он овладеет тобой, подчинит тебя себе. Думаю, я был прав, считая, что Волан-де-Морт попробует использовать тебя таким образом. В тех редких случаях, когда между нами возникал зрительный контакт, я замечал в глубине твоих глаз его призрачную тень...
