Идиля Дедусенко - Приключения Альки Руднева
Вскоре он вернулся, поднял друзей и сказал:
– Степаныч приказал к нему идти. У него градусник есть, надо Альке температуру померить. И чай уже готов, и варенье малиновое есть. Степаныч сказал, что он тебя мигом вылечит.
Все трое поднялись наверх. Алька хоть и храбрился, но вид у него был явно нездоровый, таким бледным и вялым друзья его еще не видели. Ритуал с утренним умыванием у Степаныча соблюдался строго, поэтому ребята скинули куртки и пошли к рукомойнику. И тут Степаныч, присмотревшись к Альке, спросил:
– А что это у тебя на рубашке?
– Наверное, кровь, – нехотя ответил Алька. – Я вчера порезался, когда в форточку лез.
– А ну снимай рубашку! – приказал Степаныч.
Алька стал отдирать рубашку от тела, но она в нескольких местах так присохла, что ее пришлось отмачивать водой.
– Что ж ты молчал? – укорял Степаныч. – Надо было еще вчера сказать. Ты смотри, как порезался! Да тут как бы заражения не было! Ну-ка стой, дай хоть водой кипяченой протру. А вообще-то…под душ бы тебя сейчас, под горячий! Вы, хлопцы, в бане когда последний раз были?
Ребята только плечами пожали.
– Понятно, – подытожил Степаныч, – значит, вообще не моетесь. Да как же можно без бани? Я, как квартиры лишился, в баню обязательно раз в неделю хожу. Ну, мне еще не время, а вас обязательно поведу. А тебе, малец, сейчас дезинфекцию сделаем, а то вон как все царапины пораспухли!
Степаныч достал йод и начал смазывать Алькины раны. Тот кривился, сопел и время от времени надсадно кашлял.
– Это кто тут так кашляет? – раздался голос Кузьминичны, которая уже шла со своим лукошком к столу. – Вот пирожков вам принесла, еще теплые.
– Да вот, Кузьминична, этот герой вчера сильно простудился и вон как порезался, – и Степаныч в подробностях рассказал ей о ночной операции.
Кузьминична, слушая, качала головой, а потом решительно заявила:
– Веди, Степаныч, ребят ко мне, у меня искупаются. Ты посмотри на парнишку, куда ему до бани – бледный, горячий, не дойдет. Да и рубашка вся порезанная, грязная. Я ему дома что-нибудь подберу.
Отказываться от купания в домашней ванной никто не стал, тем более Алька, у которого ныли распухшие царапины, а кашель и боль в горле становились все сильнее. Но отправиться к Кузьминичне сразу же не удалось, потому что в комнату вошел сын Степаныча – Алексей. Он окинул всех быстрым взглядом и в некотором смущении от такого многолюдья сказал:
– Здрасьте.
В ответ послышался нестройный гул голосов, среди которых не слышно было только Степаныча – старик при виде сына отвернулся.
– Пап, ну чего ты… – нерешительно начал Алексей. – Давай поговорим.
– Когда твоих прохвостов за решетку посадят, тогда и поговорим! – круто развернулся к нему Степаныч.
– Да ищут их, ищут!
– Как это ищут? Сбежали, что ли?
– Ну, не сбежали, где-то здесь они… Но я же не знал, кто в этой «Фее» работал. Вернее, только одного знал, который просил меня «Фею» как филиал моей фирмы зарегистрировать. А он сразу после регистрации вылетел в Екатеринбург к родственникам и там попал в аварию на машине. Так разбился, что до сих пор срастается, почти месяц в коме был. А эти, что тут без него остались, творили, что хотели. Но теперь уже все адреса известны, их не сегодня – завтра возьмут.
– А ты чистенький, значит, – не без ехидства подчеркнул Степаныч.
– Не чистенький, пап, а чистый. У меня солидная фирма, мы своих клиентов уважаем, и они нас тоже.
– Не знаю, Алексей, верить тебе или нет. Я за полтора месяца после злосчастного обмена такого насмотрелся, что ко многим уважение и веру потерял. Сколько же у нас еще несправедливости! Вот почему ты всей семьей на Канарах отдыхаешь, а Кузьминична даже на недельку не может в санаторий какой-нибудь…
– На Багамах, – перебил отца Алексей.
– Что на Багамах? – не понял Степаныч.
– На Багамах мы были, а не на Канарах.
– Какая разница, где? Главное, это только вам, фирмачам разным да чиновникам крупным, доступно. А народ – на «дачах»…Как же, дача, отдых…Эти пять или шесть соток своими руками надо обработать, спину погнуть, чтобы на них что-нибудь выросло. А не вырастишь – значит, ни овощей, ни фруктов не попробуешь. На рынке-то вон как все дорого! Вот и горбатятся люди.
– А тебе было бы легче, если бы и я «горбатился»? Я тоже не на лавочке сидел. Ты не представляешь, какого труда мне стоило эту фирму открыть, не имея достаточного первоначального капитала, а потом удержать ее. Сам знаешь, с какой суммой я в Москву уехал. Не писал тебе об этом, но поначалу то у друзей, то на вокзалах ночевал, а то и прямо в саду у кого-нибудь на скамейке. Благо, лето было, тепло. Так что я всего трудом и даже лишениями добился. И нечего на меня обижаться. Собирайся, поедем ко мне, в Москву.
– Видать, у каждого своя правда, – в раздумье произнес Степаныч. – Но в Москву я с тобой не поеду, сынок, нечего мне в столице делать. Я тебе говорил: здесь мое место, рядом с твоей матерью.
– Но не на улице же тебе последнего часа дожидаться!
– А зачем на улице? – вмешалась вдруг Кузьминична. – Я сегодня узнала, что у нас на втором этаже однокомнатная квартира продается. Гавриловну племянница в село забирает, потому что за ней уход нужен.
– Всего одна комната… – Алексей задумался.
– А мне больше и не надо! – ухватился за неожиданное известие Степаныч. – Там же кухня большая и лоджия застекленная.
– Правда, квартира запущенная, – опять вмешалась Кузьминична. – Ремонт нужен большой.
– Это пустяки, – сказал Алексей. – Все будет: и ремонт, и мебель. Я, пап, только потому на этот вариант соглашаюсь, что Вера Кузьминична, считай, рядом будет, в случае чего поможет.
– А как же! Мне не трудно с третьего этажа на второй спуститься.
– Так надо поскорее туда ехать, чтобы кто-нибудь не перехватил. Одевайся, отец, и в машину.
– А с этой оравой что делать? Все в машине не поместимся, – замялся Степаныч.
– Не понял, – сказал Алексей. – Они причем?
– Эх, долго рассказывать, сынок. Их тоже жизнь на улицу выбросила. И сколько сейчас таких на улицах, это они потом тебе расскажут. Не припомню, чтобы во время и после войны столько детей неприкаянных по свету бродило. Тогда всех быстро по семьям, по детдомам определяли. А сейчас ведь мирное время, но, можно сказать, целое поколение на улицах и в подвалах гибнет. И нет до этих ребят никому дела. Ну, ладно, Альку с собой возьмем, ему срочная помощь нужна. А вы, ребята, сами придете, здесь недалеко. Запоминайте адрес.
Пока Степаныч и Алексей осматривали квартиру и договаривались о покупке, Кузьминична организовала для Альки купание в ванной и стала перебирать вещи, оставшиеся от мужа, чтобы подобрать что-нибудь парнишке. Она открыла швейную машинку и начала подшивать брюки, ушивать рубашку. Конечно, все равно велики будут, зато все чистое. За этим занятием и застали ее отец и сын Звягины.
– Никак, обмундирование парнишке мастеришь? – поинтересовался Степаныч.
– Сам видишь, у него все порванное и в крови.
– А почему в крови? – не понял Алексей.
И Степаныч уже во второй раз за день рассказал о ночной операции, о геройской стойкости Альки, а заодно и о скитаниях троих друзей.
– Не знаю, что я смогу для них сделать, – сказал Алексей, выслушав отца, – но пока поеду в магазин и куплю им всем одежду, обувь. Только вот как с размерами быть? Вдруг не угадаю?
В этот момент у двери позвонили, и Кузьминична впустила Петра и Антона.
– А ты вот их забирай, – посоветовал отец, – на них померяешь. А Алька такой же, как Антошка, только чуть повыше. Так что на Альку бери с походом, на размер больше.
– Ты по ларькам пройдись, там скорее подберешь самое необходимое, – посоветовала Кузьминична. – Оттуда вернетесь – ужинать будем. У меня окорочка куриные есть, так я быстренько плов сделаю.
Одежды Алексей всем купил по два комплекта, и там было все – от маек до курточек, обувь зимняя и на весну. А еще – домашние тапочки. Их все трое ребят долго рассматривали с каким-то благоговением, потому что ничто так не напоминало о доме, как эти тапочки.
Еще Алексей привез много всяких вкусностей, но ужинать не остался, сославшись на занятость. А все остальные, наевшись плова и напившись чаю со сладостями, сели на большом диване перед телевизором – этого удовольствия ребята и Степаныч давно не получали.
– Сейчас моя любимая передача начнется, – сказала Кузьминична, – «Жди меня». Не могу без слез ее смотреть. Плачу, а смотрю. Ведь сколько судеб сломанных! Иной раз сердце так и заходится. Думаешь, где только люди силы берут, чтобы все пережить.
– Народ наш неистребим, – философски заметил Степаныч, – потому что гибкий, как лоза, и стойкий, как камень.
На экране появились ведущие – Маша Шукшина и Игорь Кваша. Замелькали печальные и настороженные лица, фотографии пропавших без вести, посыпались просьбы: «Если кто-нибудь знает, сообщите…». Двое взрослых и трое ребят молча смотрели и слушали. Алька, напоенный чаем с малиной и закутанный в шерстяной платок, смотрел, как плачут матери, потерявшие детей, и сам еле сдерживал слезы. На него внезапно обрушилась такая тоска по дому, что он готов был сейчас бежать туда без остановки, но… Но кому он там нужен, когда мамы нет? Антошка, тоже внимательно смотревший на экран, вдруг тихонько сказал:
