Виссарион Сиснев - Записки Виквикского клуба (с иллюстрациями)
— Это кто? — спросил я.
— Один из советников посольства.
— Они что, послу советуют?
— Точно. А иначе откуда бы такое название? Вернее звание. Советник — третье по старшинству звание после посла и советника-посланника. Затем идут секретари — первые, вторые и третьи. А в самом низу — атташе. Причём «атташе» может быть звание, самое младшее, как я уже сказал, а может быть должность, и тогда первый секретарь может выполнять обязанности атташе, скажем, по печати. А военный атташе — тот вообще генерал. Уразумел, сэр?
— Уразумел.
Тут я услыхал папин зов:
— Виктор! Быстро сюда!
Он в этот момент разговаривал со спустившимся вниз Аркадием Андреевичем. Подойдя, я сразу сообразил, что становлюсь жертвой очередной папиной фотографической «задумки».
Аркадий Андреевич, зачем-то оглянувшись на дверь посольства, снял цилиндр, протянул его папе и попросил:
— Только чтоб мгновенно.
Папа нахлобучил цилиндр на мою голову, насадил мне на нос чьи-то очки — из-за слишком длинных дужек они сразу съехали на самый кончик, — поставил меня так, чтобы кареты оказались за моей спиной, и нащёлкал не меньше десяти кадров.
На крыльце появилось ещё несколько человек в таких же нарядах, как Аркадий Андреевич. Он снял с меня цилиндр и водрузил на себя.
Вся группа во фраках, разделившись, влезла по откидным ступеням в кареты. Папа схватил меня за руку и потащил за собой. Без всяких объяснений посадил меня в свою машину и рванул с места, как гонщик. Я-то думал, он боится опоздать домой к обеду, чтобы мама не сердилась, но мы приехали не на Холланд-парк, а к королевскому Букингемскому дворцу.
Торопился он не зря. Мы встретили кареты с послом и прочими у самого въезда во дворец на широкой аллее с красноватым асфальтом, которая вела через Сент-Джеймский парк от Трафальгарской площади прямо к воротам Букингемского дворца. Кареты двигались уже не сами по себе, а в сопровождении отряда конных гвардейцев. Папа, велев мне стоять на одном месте, чтоб не потеряться, бегал с аппаратом туда-сюда и наснимал целую плёнку.
Домой я в этот день попал с трёхчасовым опозданием. Папа, высадив меня, без обеда укатил обратно в посольство. Когда я рассказал маме, по какой причине я так запоздал, она очень расстроилась, что папа не догадался быстренько съездить за ней, чтобы и она тоже увидела редкое зрелище.
Когда через несколько дней папа показал мою фотографию — там, где я в цилиндре и очках, — мама долго её разглядывала, смеясь и повторяя:
— Сущий мистер Пиквик, ну просто вылитый Пиквик…
Этот снимок папа увеличил, вставил в рамку и прикрепил к стене в столовой. Приходившие к нам обязательно обращали внимание на мой портрет и говорили, что папа вполне мог бы стать профессиональным фотографом.
13. В АНГЛИИ ЕСТЬ ФАШИСТЫ!
Едва переступив порог дома после школы, я услыхал в столовой папин голос:
— Ах, мерзавцы! Вот ведь мерзавцы!
— Что случилось? — спросил я у мамы.
— По телевизору только что сообщили, что какие-то негодяи пытались взорвать могилу Карла Маркса на Хайгейтском кладбище.
Папа рассказал, что фашисты подложили взрывчатку под бронзовую часть памятника, но совсем уничтожить его не смогли, только повредили.
— Фашисты?! — переспросил я. — Папа, откуда в Англии фашисты? Они были в Германии и в Италии, их разбили в 1945 году, а главных фашистов судили и казнили в Нюрнберге.
— Да, Витя, главных фашистов судили. И всё-таки их ещё хватает на белим свете, в том числе и в доброй старой Англии. Те, кто надругались над могилой Маркса — и заметь, не впервые, — не считают нужным скрывать своё мировоззрение. На постаменте масляной краской намалёваны свастики — вместо подписи, так сказать. Ах, какие мерзавцы! — снова воскликнул он и закончил: — Вот что, давайте съездим на Хайгейтское кладбище, посмотрим.
— Пап, — попросил я, — а можно, я Вовку позову?
— Зови, — ответил папа.
По пути папа купил цветы и вечернюю газету, полистал её, показал маме и передал нам с Вовкой:
— Смотрите и запоминайте.
Голова Маркса была сфотографирована сбоку, чтобы показать, как повреждён нос, а по гранитному постаменту, как пауки, ползли свастики.
Среди толпившихся у могилы англичан мы увидели хмурого дядю Алёшу. Он о чём-то беседовал с пожилым человеком в допотопных круглых очках и такой же допотопной чёрной, с загнутыми вверх полями шляпе. Дядя Алёша делал заметки в блокноте. Видимо, он готовился написать о совершившемся здесь преступлении.
В воздухе всё ещё чувствовался запах масляной краски. Мы обошли вокруг осквернённого памятника. Массивная бронзовая голова покоилась на прямоугольном гранитном постаменте с выбитыми на нём словами Маркса: «Учёные пытались объяснить мир, а дело заключается в том, чтобы его изменить».
— Памятник стоит на месте перезахоронения. Первоначально могила была там, — папа указал на травянистую площадку метрах в десяти позади памятника.
У его подножия лежала груда свежих цветов, которая продолжала расти на наших глазах: то и дело подходили люди и клали новые букетики. Под ними очень скоро совершенно скрылись наши розовые гвоздики.
Подошёл дядя Алёша и, как всегда, погладил меня по голове, будто мне все ещё пять лет.
— Напишешь? — спросил папа.
— Короткую информацию я уже передал, чтобы успеть в завтрашний номер. А сейчас я говорил с председателем комиссии по наблюдению за могилой, хочу подробно написать об истории создания памятника и обо всех случаях, когда его хотели уничтожить.
— Хоть раз кого-нибудь поймали?
— Скотленд-Ярду некогда заниматься такими «пустяками».
— Значит, и сейчас всё пройдёт безнаказанно?
— Скорее всего. Хотя, если бы полиция всерьёз проявила усердие, этих мерзавцев нашли бы в два счёта. Сыщики у них в самом деле классные, да и по почерку сразу видно, где нужно искать. Убеждён, что тут действуют не отдельные выродки, а организация. Вполне возможно, что виновных следует искать неподалёку от вашего дома.
— То есть?
— Штаб-квартира английской фашистской партии находится в десяти минутах ходьбы от вас.
— Значит, они действуют легально? А я, признаться, думал, что после войны они уже не смеют поднять голову. Это что же, осколки старой банды Мосли или что-то новое?
— Пап, а кто такой Мосли? — спросил я.
— Маленький английский Гитлер, который перед войной создал здесь фашистскую партию и получил за это благодарность от настоящего Гитлера. Сообщники Мосли носили форму гитлеровских штурмовиков и нарукавную повязку со свастикой.
— Так вот прямо и ходили по Лондону?
— Нет, конечно. В форме они маршировали на парадах, которые Мосли устраивал в своём поместье. Он был богатым.
— И даже лордом, — подсказал дядя Алёша. — Нынешние фашисты к Мосли прямого отношения не имеют. Эта шайка возникла уже после войны. Их первым фюрером был мелкий клерк по фамилии Джордан. Никто бы о нём никогда не услышал, но за него вышла замуж французская баронесса из миллионерского семейства, оголтелая поклонница Гитлера. Вместо креста на золотой цепочке носила золотую свастику. Но потом Джордан ей надоел, и она уехала обратно во Францию. А его сместили сообщники.
Дядя Алёша посмотрел на часы, помолчал, что-то прикидывая, и предложил:
— Знаете что? Мне всё равно ехать в посольство, сделаем небольшой крюк, и я вам покажу это осиное гнездо.
Дядя Алёша не преувеличивал — фашисты окопались совсем рядом с Холланд-парком. Мне казалось, что их штаб должен быть чёрного или коричневого цвета, а он оказался ядовито-синим, я такого оттенка домов больше не видел. Окон на первых двух этажах не было, их прикрывало листовое железо. На третьем этаже окна прятались за толстыми решётками. Под ними тянулись красные, будто выведенные кровью буквы: «Национал-социалистская партия». По обеим сторонам надписи кровянели две огромные свастики.
Предосторожности фашисты предпринимали не напрасно. Все четыре незащищённых окна четвёртого этажа зияли разбитыми стёклами. И, похоже, случилось это недавно: на тротуаре валялись неубранные осколки и половинки кирпича. По синему фасаду расплылись неправильными звёздами разноцветные пятна, — видно, кто-то кидал бутылки с краской. Первый этаж украшало гигантское чёрное слово «рэтс» — «крысы».
— Свеженькие, — указал на стекляшки дядя Алёша.
— Думаешь, успели им отплатить? — спросил папа.
— Ну, разве это отплата за то, что они натворили! Просто кто-то засвидетельствовал, что называется, своё почтение.
— Что-то не похоже на англичан, а?
— А окна, по-твоему, ветром выдуло?
— Тоже не похоже, — засмеялся папа.
— То-то и оно-то. Состоять в этой вот, с позволения сказать, партии — это, ты считаешь, на англичан похоже? Ты говоришь об англичанах как едином целом, а они, как и все прочие, представляют собой спектр. От коммунистов до, как видишь, национал-социалистов.
