Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах
Поужинали они жареной картошкой со свининой, запивая её чаем и заедая пресными сухарями с кленовым сиропом. Потом Куонеб взял ветку душистого дерева, которую срезал ещё днём, и принялся затачивать её к одному концу так, чтобы стружки кудрявились, но не отрывались. Когда стружки завились в мохнатый шар у конца ветки, он подержал их над огнём, пока они не побурели, а потом растёр в ладони с табаком, набил смесью трубку и вскоре окутался клубами душистого древесного дыма — запах этот некоторые белые, не подозревая его происхождения, называют «индейским запахом». Рольф не курил. Он когда-то обещал матери, что не будет курить, пока не станет совсем взрослым, а сейчас она вдруг живо воскресла в его памяти. Но почему? И тут он понял: от нарубленного Куонебом лапника исходило тонкое благоухание. Это были ветки бальзамической пихты — чоко-тунь, пластырного дерева, как объяснил Куонеб. А у его матери была небольшая привезённая с севера подушка, «северная сосновая подушечка», как они её называли, потому что набита она была хвоей, совсем не похожей на иглы коннектикутских сосен. Сколько раз Рольф, совсем малышом, утыкал курносый носишко в чехол и вдыхал исходивший от него упоительный аромат. Запах этот тесно связался в его памяти с матерью, со всеми радостями детства и сохранил над ним власть навсегда. О сила запахов! Они врываются в ноздри, но способны тронуть душу. Христианская церковь не замедлила распознать это их свойство и обратить его себе на службу. Благоухание ладана затуманивает мысли, усыпляет сомнения, с какими человек, быть может, переступил церковный порог. Владыка воспоминаний, правящий душой. Как должны мы стараться не допустить, чтобы ничто дурное не оказалось связанным с любимым ароматом! И счастливы те, кому довелось связать настроения и мысли с чистым сосновым духом, несущим душевный покой и мир.
Так Рольф обрёл своё волшебное дерево.
И в эту ночь он спал блаженным сном, вдыхая душистый запах бальзамической пихты.
В путь утром они отправились не сразу — столько потребовалось предварительных приготовлений. Груз они увязали в плотные тюки и тючки, уложили их в каноэ и долго перекладывали, добиваясь, чтобы оно устойчивее держалось на воде, и располагали припасы так, чтобы их не подмочило, если где-нибудь откроется течь. Тяжёлые предметы — топор, сковороду и прочее — они привязали к борту или к лёгким тючкам, которые, если бы каноэ перевернулось, всплыли бы. Потом выяснилось, что каноэ необходимо в двух-трёх местах просмолить. Но не прошло и четырёх часов, как они всё-таки спустили его на воду и поплыли вниз по Скруну.
Рольф впервые в жизни путешествовал по реке. Конечно, он плавал в каноэ по Длинной запруде, когда переправлялся на другой берег, но это было совсем не то. Он поражался, как утлое судёнышко отзывается на малейшее движение, как отлично сидит в воде, как слушается весла. Казалось, оно само избегало камней и угрожающе выгибало распорки, когда днище задевало топляк. Перед мальчиком распахнулся новый мир. Куонеб объяснил ему, что входить в каноэ надо только на плаву, а вставать или передвигаться в нём — только держась за борт, и ни в коем случае не делать резких движений. Кроме того, он на опыте убедился, что грести куда легче, если под тобой шесть футов водяной??? тмим, а не шесть дюймов.
Через час их вынесло в Гудзон, и вот тут-то и началась настоящая работа, потому что поплыли они против течения. Вскоре впереди показался широкий перекат. Они спрыгнули в воду, которая доставала им только до лодыжек, и потащили каноэ за собой, иногда останавливаясь и отбрасывая из-под его дна острый камень. Добравшись до верхнего края мели, они забрались в каноэ и снова принялись бодро грести, пока путь им не преградили клокочущие быстрины. Тут Рольф изведал все прелести волока. Едва завидев препятствие, Куонеб внимательно осмотрел оба берега, ибо в таких случаях требуется ответить на два вопроса: где высадиться и далеко ли понадобится перетаскивать груз с каноэ? В Америке, в зоне умеренного климата, пожалуй, не найдётся ни единой значительной реки с быстринами и водопадами, по берегу которой не был бы проложен давний волок. Умелый гребец причалит к берегу, только заранее тщательно определив, где, в какую минуту и как это лучше всего сделать. А после него остаётся тот или иной след, пусть и не бросающийся в глаза, но следующий путешественник, когда судьба приведёт в это место, сумеет его различить, чтобы сберечь собственное время и силы.
«Ак!» — вот всё, что сказал Куонеб, направив каноэ к плоскому камню в заводи, у конца быстрины. Выбравшись на берег, они увидели заросшее кострище. Время близилось к полудню, и Рольф занялся приготовлением обеда, а Куонеб взял небольшой тюк и отправился разведывать волок. Протоптанной тропки он не обнаружил. Тут явно более двух лет не ступала нога человека, однако существуют кое-какие общие правила: держаться как можно ближе к воде, если только её не отгораживает какое-нибудь естественное препятствие, и выбирать самый лёгкий путь. Куонеб всё время поглядывал на реку, так как искал самого близкого места, откуда можно было бы плыть дальше, и примерно через сто шагов вышел к удобному причалу выше быстрин.
Они поели и, после того как Куонеб выкурил трубку, принялись за дело. Перенесли частями багаж, а потом и каноэ, которое опустили на воду и привязали. Вновь его нагрузив, они поплыли дальше, но через полчаса, преодолев ещё один перекат, вновь увидели быстрины, правда не слишком стремительные, но настолько мелкие, что провести по ним каноэ оказалось невозможно, даже когда оба из него вылезли. Тут Куонеб прибегнул к способу, который французы называют деми-шарже[10]: часть тюков они перенесли на берег, а потом провели каноэ по воде и, добравшись до глубины, вновь загрузили. Некоторое время они плыли спокойно, но затем добрались до места, где река сужалась между густо заросшими ольхой берегами и вода неслась стремительно, хотя глубина сохранялась два-три фута. Индеец повернул каноэ к берегу и вырубил два лёгких, но крепких шеста. Упираясь шестами в дно — Куонеб на носу, Рольф на корме, — они фут за футом сумели провести каноэ против бешеного течения до спокойной воды.
Вскоре им довелось испробовать ещё один способ путешествия вверх по реке. Они добрались до места, где на большом протяжении течение было очень быстрым при глубокой воде. Ах, если бы они плыли вниз, а не вверх! Правда, на этот раз берег представлял собой открытый галечный пляж, и Куонеб извлёк из своей походной сумки длинную верёвку. Один её конец он привязал к каноэ — не к самому носу, но ближе к середине, — а другой к широкому ремню из оленьей кожи, который затянул у себя на груди. Рольф остался на корме с веслом, а Куонеб зашагал по галечнику, буксируя каноэ, и таким образом они преодолели «сильную воду».
Такие же трудности подстерегали их и на следующий день, и на следующий, и на следующий… Иной раз после двенадцати часов тяжёлого труда оказывалось, что преодолели они всего пять трудных миль. Быстрины, перекаты, волоки, «сильная вода» непрерывно сменяли друг друга, и, ещё не проплыв пятидесяти миль до устья реки Джесепа, они прекрасно поняли, почему трапперы не жалуют эти края. Зато Рольф постиг все тонкости путешествия на каноэ.
К вечеру пятого дня они увидели сухую сосну с орлиным гнездом на вершине у края длинного болота, почувствовали, что добрались до цели, и обрадовались.
18. Лесные звери у реки
Хотя об этом пока не упоминалось, не следует думать, будто на реке они не встречали диких животных. Человеку в бесшумно скользящем каноэ представляется множество случаев наблюдать их, а то и заняться охотой. Вокруг первой их стоянки было немало оленьих следов, а в то утро, когда они поплыли вверх по Гудзону, Рольф впервые в жизни своими глазами увидел оленя. Они обогнули мысок, выгребая против довольно сильного течения, и вдруг Куонеб дважды стукнул по борту — сигнал, означающий: «Внимание!» — и кивнул на берег. Там, в каких-нибудь пятидесяти шагах от них, у самой воды стоял и смотрел на них самец оленя, неподвижный, как бронзовая статуя, — он ещё не сменил золотисто-рыжий летний наряд. Двумя-тремя мощными гребками Куонеб направил каноэ к берегу и потянулся за ружьём. Но олень тут же показал свой белый флаг: повернувшись, он одним скачком унёсся в чащу, и последнее, что они видели, было светлое пятно у хвоста — белый олений флаг. Рольф сидел будто заворожённый. Олень был так близко, казался такой лёгкой добычей! Мальчик глядел ему вслед, весь дрожа от возбуждения.
По вечерам в воде у берегов они видели ондатр, а один раз в струях мелькнуло что-то чёрное, глянцевитое, извивающееся, точно чудовищная пиявка.
— Выдра! — еле слышно шепнул Куонеб, хватая ружьё, но выдра нырнула и больше не показывалась.
А один раз глубокой ночью их разбудил странный дробный звук — словно над их головами кто-то тряс жестяной погремушкой. Оказалось, что дикобраз принялся грызть сковороду в надежде добыть из неё побольше соли вдобавок к той, которую успел слизать. Привязанный к дереву Скукум тщетно старался прогнать нахального гостя и изъявлял горячее желание расправиться с ним по-свойски. В конце концов им удалось избавиться от живого игольника, но не прежде, чем они повесили всю свою кухонную утварь так, что он не мог до неё добраться.
