Геннадий Михасенко - Земленыр или каскад приключений

— Больно?

— Ужасно!

— Тогда лежи спокойно! Куда ползёшь?

— К людям.

— Они тебя добьют!

— Нет, они — мои друзья!

— Люди — твои друзья?

— Да. Я ведь тоже недавно был человеком там, дома. А ты разве не был человеком?

— Не знаю. По-моему, нет. Сколько я себя помню, я всегда коршун, и всегда голодный.

— А я был человеком, всегда сытым, но всегда, кажется, подлым, вот за это меня и превратили в рысёнка. А они остались людьми, потому что были добрыми. Они и сейчас добрые. Это ведь они меня предупредили, что лес упадёт, а я, дубина, не поверил. Я и тебя не хотел предупреждать, — грустно признался рысёнок.

Но вечером Ромка все же не выдержал и предупредил коршуна, однако Унш отнёсся к известию странно.

— Вот и хорошо! — сказал он. — Мяса будет много!

— Дурак! Я ведь тоже погибну!

— И ты мясо!

— Живодёр ты, а не друг!

— Да и ты не травой питаешься, все рябчиков просишь… Не спеши, передохни.

— Интересно, а как они уцелели? — спросил вдруг рысёнок, кивая в сторону людей.

— С ними Земленыр. Он, наверно, что-то придумал. Это хитрый и умный дед. Я его знаю, в одном лесу жили.

— У деда есть всякие порошки, может, вылечит, — с надеждой протянул Ромка.

— Добьют они тебя, вот увидишь!

— Ну и пусть добивают! Я, может, это заслужил! То есть, конечно, заслужил своей подлостью. Но надо хоть перед смертью прощение попросить, а там — пусть добьют!

— Для этого не стоит столько мучиться и так далеко ползти! Я могу тут же по-дружески тебя прикончить!

И не дав рысёнку сообразить ответ, Унш прыгнул ему на шею и двумя отработанными клевками по голове доконал его. И сразу понял, что друг стал просто мясом, как он и предсказывал, — и у коршуна мигом взыграл аппетит. Он попробовал рвануть рысёнка лапами, но бессильные когти забились только шерстью, пустил в ход клюв — шерсть забила и клюв. «Да ну его, этого доходягу!» Унш взлетел на ветку повыше и задумался.

Вообще-то рысёнок ничего плохого ему не сделал, даже наоборот — пусть они и не украли птицу, но, гоняясь за ней, попали в этот шарнирный бор, на эту бойню, где мяса хватит до конца дней. Но с другой стороны, какой из рысёнка теперь спутник, с перебитым-то хребтом? Будет только мешать, требуя присмотра и кормёжки, обуза и нахлебник! Так что он правильно сделал, укокошив дружка, а то, неровен час, как бы и самому пострадать не пришлось.

И Унш вспомнил, как вчера, ещё в том лесу, когда он принёс совсем пустяковую добычу и съел её, не поделившись с рысёнком, тот вдруг бросился на него, и коршун еле-еле увернулся, а то осталась бы от него кучка старых и грязных перьев. Унш затаил зло на рысёнка и вот теперь рассчитался с ним сполна. Отныне он будет жить в одиночку и останется в этом бору навсегда. И, утешенный такими рассуждениями, Унш снялся с ветки и полетел осматривать свои неожиданные владения.

Единственным лежащим деревом осталось то, возле которого расположились путники. Изредка по лиственнице пробегал нервный ток, она вздрагивала, напрягалась, но, едва приподняв вершину, бессильно падала опять. Её огромный шарнир, подёрнутый янтарной смолистой плёнкой, поблёскивал устрашающе-болезненно, как вскрытый коленный сустав.

А Земленыр между тем принялся за ремонт круга. Уложив его плашмя, он наскрёб прутиком смолы с края шарнира, смазал место отлома, посыпал каким-то серебристым порошком из своей патронташной аптечки, приложил рукоятку и так навалился всей тяжестью, что оба крякнули, и дед и круг.

— Готово! Больной, встаньте! — Пи-эр встал. — Больной, скажите «а-а»!

— А-б-в-г-д!.. Е-к-л-м-н! — с отличным произношением выпалил Пи-эр. — О-п-р-с-т!..

— Достаточно! Очень хорошо! Вы здоровы, больной! На сто лет хватит!

Пи-эр улыбнулся во весь диаметр, хохотнул и заносился вокруг Земленыра, бормоча бесконечные благодарности.

— Не за что, дружище, не за что!

— Если бы у нас был кружок исцелителей, мы бы в него первым приняли тебя!

— Спасибо, Пи-эр! Мне хватит и кружка мыслителей! А ты лучше поищи тропу. Нам пора в путь, а то как бы вторая ночь не застигла нас тут. Мне кажется, нам двигаться вон туда.

— Нет, Зем, вот сюда! — Вася показал в противоположную сторону.

— Смешно сказать, но мы можем заблудиться!

— Ни в коем случае! — заверил Пи-эр и давай кататься между деревьями, но деревья так расхлестали еле приметную тропу, что она растворилась на земле. — Увы и ах! Ничего не вижу! — горестно признался Пи-эр.

— Мне бы моё крылышко! — проверещала Ду-ю-ду. — Как бы я сейчас взлетела и все разглядела! Горе-проводница!

Лиственница дрогнула и стала медленно приподниматься.

— Я сейчас взлечу! — сказал Вася, запрыгнул на дерево, быстро пробежал к вершине и устроился там в развилке, крепко обхватив ногами ветки. Не успели друзья осмыслить, что он делает, как дерево с шумом унесло его вверх. С разгона оно так сильно отшатнулось в противоположную сторону, что Вася чуть не сорвался и в страхе крикнул «мама», подумав, что лиственница хочет улечься на другой бок и расплющить его в лепёшку. Но дерево, поколыхавшись, успокоилось, успокоился и мальчик и стал озираться, вскарабкавшись ещё повыше. Шарнирный Бор во все стороны тянулся одинаково далеко и везде за ним виднелась степь, лишь в одном месте блестела вода, прямо под солнцем.

— Река! — крикнул Вася.

— Река? — радостно переспросил Земленыр. — Ты видишь реку?

— Да.

— Прекрасно, Вася! Значит, мы — на верном пути. А мост видишь?

— Нет, моста не вижу.

— Найдём! В дорогу!

Рядом на ветку шумно и неуклюже, сорвавшись при первой попытке, опустился старый коршун и неожиданно спросил:

— Слушай, мальчик, а рысёнок — ваш друг?

— Какой рысёнок?

— Ромка.

— Друг. А что?

— Хороший друг?

— Не очень! Вернее — плохой: злой, вредный! Но ничего, мы его перевоспитаем! Вот вернёмся домой и возьмёмся за него!

— Вы не вернётесь домой! — сказал вдруг коршун.

— Почему? — Руки Васи дрогнули.

— А если и вернётесь, то без Ромки, — уточнил коршун.

— Да почему?

— Потому что его уже нет!

— Как нет?

— Он мёртвый!

— Мёртвый?! — Руки ослабли ещё сильней, сук, на котором Вася стоял одной ногой, подломился, и мальчик чуть не сорвался, он успел обхватить ствол ногами и медленно пополз вниз. Ему удалось притормозить скольжение, и он тотчас поднял голову к птице, — Что случилось с ним?

— Его деревом пришибло.

— Я же его предупредил!

— Он не поверил.

— Вот дубина!

— Согласен! — бесстрастно ответил Унш.

— Слушай, а может он ещё жив? Может, просто ранен?

— Убит. В этом я разбираюсь.

— Проклятье! Вниз! Скорей вниз!

— Вася! — окликнула Люба.

— Иду! — привычно отозвался мальчик. — Не отходите, ждите меня! — И стал осторожно спускаться, боясь от волнения потерять равновесие.

Толстая смолистая лиственница на две трети высоты была голой, без веток, обломанных ежедневным падением, а сучки, оставшиеся от них, высохли и превратились в шилья и ножи, терзавшие тело. И лишь невероятные ловкость и опытность Васи, которые он приобрёл, залезая безо всяких приспособлений по кедрам за ещё зелёными августовскими шишками, помогли ему не сорваться и не сломать шею. Зато от рубахи спереди остались одни ремки[1], сквозь которые виднелись кровоточащие ссадины, разглядев которые, Земленыр ахнул и тут же принялся было прижигать их чем-то из своей аптечки, похожим на йод по цвету, запаху и действию.

— Потом, Зем, потом! — Вася отстранился, оглядываясь, — Где же он, где? Эй, птица, где человек?

Коршун снялся с вершины и, планируя, уточнил:

— Не человек, а рысёнок!

— Кому — рысёнок, кому — человек!

— Ну, как знаете! — Унш приземлился неподалёку и оттуда крикнул:

— Вот он, ваш друг!

Люди подошли. Увидев неподвижно простёртого, взъерошенного рысёнка, Люба ойкнула, присела и воскликнула:

— Ромка!.. Что это с ним? — И оглянулась на друзей.

— Мёртв! — ответил Унш и, запрыгнув на рысёнка, бесцеремонно прошёлся по нему.

— Что за дурацкие шутки! — возмутилась девочка. — Кш!

— Это не шутки! — спрыгнув, отрезал коршун. — Со смертью не шутят даже в сказочной стране!

Люба погладила рысёнка, плотнее прижала к его телу ладонь и радостно прошептала:

— Он живой! Он тёплый! — Взяла его на руки и выпрямилась. — Да-да, он тёплый, я чувствую!

Вася тоже пощупал, а Земленыр припал ухом к груди зверька и послушал.

— Бьётся! Сердце! Слабо, но бьётся! — закричал он.

— Зем, миленький, родненький, оживи его! — взмолилась Люба.

— Об этом и просить не надо! Я сам понимаю! Минутку! — Старик извлёк из патронташа одну из гильз, вынул пробку, оттянул рысёнку губу, обнажив зубы, и стал сквозь них сыпать в рот белый порошок, приговаривая: — Глотни, дружок, глотни! Или хоть языком шевельни, чтобы в слюну попало!.. Ну-ну, приятель! — И Земленыр слегка потормошил зверька.