Ирина Стрелкова - Одна лошадиная сила (повести)
— Вы уж поверьте моему печальному опыту. Корень зла в секте. Сколько я от тети Дены натерпелся из-за ее веры! Лучшие мои друзья и в ограду не смей, а к постороннему она сразу с лаской и приветом. Это что означает? Да то, что у членов секты есть свой тайный знак. Они им обмениваются навроде пароля и таким путем узнают своих единоверцев… — Дядя Вася просветленно взглянул на следователя. — Мы с вами ошибались! Моя тетка и мой клиент прежде не знали друг друга. Интересующий вас человек прибыл сюда от секты с тайным заданием!
Фомин понял, что больше он ничего дельного от дяди Васи не добьется.
Забежав домой поужинать, он получил от деда полную информацию о путятинских староверах. При Кубрине их тут было много. Хозяин мануфактуры держался старой веры и жену-католичку заставил креститься в купели, некоторые хозяйские подхалимы, само собой, заделались старообрядцами. А теперь по старым книгам молится неполный десяток стариков и старух. Тетя Дена у них за батюшку. Биография у тети Дены чистая, трудовая. До революции она девчонкой служила в доме у Кубрина, а после поступила на фабрику, вышла замуж за ткача. Он умер от чахотки, а единственный сын тети Дены не вернулся с войны. Одинокая старуха из жалости приютила в доме дядю Васю, он ей вовсе не родной племянник, а седьмая вода на киселе. Вместо благодарности этот тунеядец явно пытался бросить тень подозрения на приютившую его тетю Дену. Возможно, только из-за того, что старуха гонит прочь его собутыльников. Но возможно, тут кроется и причина посерьезней…
Из дома Фомин направился в гостиницу. Там ему сказали, что троица художников все еще не возвращалась. Выйдя из гостиницы, Фомин остановился в нерешительности. Десятый час вечера. Никого не вызовешь на беседу в милицию, ни к кому не полезешь с расспросами домой. Остается только Кисель — к нему Фомин может явиться в любое время. Что-то Кисель знает, но не хочет говорить. А что, если встретиться с ним в домашней обстановке, вспомнить школу, потрепаться о пустяках?.. Кисель подобреет, захочет помочь. Он всегда был отзывчивым парнем. Но, конечно, неудобно заявиться к нему с пустыми руками. Это будет выглядеть, словно явился с обыском.
Все магазины были давно закрыты. Фомину пришлось заглянуть в ресторан «Колос». Кстати он удостоверился, что бородачей тут сегодня вечером не видели, да и вообще они тут были только раз. В буфете ресторана Фомин купил шампанское.
Весь Посад уже спал, в окнах ни огонька. Нездешнему человеку лучше не пускаться в путь по кривым улочкам — или в яму сверзишься, или где бродит и скучает пес, спущенный с цепи. Но Фомину тут была с детства знакома каждая яма и каждый пес. Он без происшествий добрался до улочки, лепившейся вдоль обрывистого берега, и издали увидел в Киселевской сирени яркий свет. Не спят, занимаются. Или Володька, или Танька, или оба, вдвоем…
Фомин запустил ладонь в щель калитки, откинул крючок. В сирени мужские голоса вели какой-то явно неприятный разговор. Фомин прислушался. Ночной шорох листьев заглушал слова. Осторожно раздвигая ветки, Фомин стал подкрадываться ближе.
За знакомым ему Киселевским пятигранным столом сидело пятеро. Перед ними, залитая ярким светом, стояла та самая картина, которую украли из музея. Фомин замер, надеясь подслушать, какие планы строят похитители, но нервный Кисель с чего-то сорвался, заблажил.
— Спокойно, Киселев! — приказал Фомин и вышел на свет.
Киселев покачнулся и стал падать. Фомин успел его подхватить.
— Не шевелиться! — Теперь он прекрасно видел, кто сообщники.
Вся троица была здесь, за столом. Бородачи обалдело уставились на Фомина. Наконец, один из них — с бородой цвета пеньки — поборол испуг и попытался изобразить, будто ничего особенного не случилось:
— Не умеет пить современная молодежь.
Чернобородый тем временем сделал попытку спрятать картину в картонную папку.
— Не шевелиться! — напомнил Фомин. — Не вставать с места. Татьяна, помоги-ка мне.
С помощью Татьяны он усадил бесчувственного Киселя на лавочку. И предложил:
— Поговорим?
— Чаю хотите? Самовар еще горячий. — Чернобородый услужливо принялся ополаскивать чашку.
Фомин усмехнулся:
— Бросьте валять дурака! Я из милиции, и вы это прекрасно знаете.
— Ну дела!.. — озадаченно протянул рыжебородый.
— Как у вас оказалась картина?
Черный и рыжий разом повернулись к третьему, с пеньковой бородой, — ясно, что он был у них за главаря.
— Что ж, ребята, будем признаваться! — распорядился главарь. — Кто из нас начнет первым? Ты, что ли, Саша? — Он подмигнул рыжему.
Тот озадаченно подергал бороденку.
— Я так я… Начну с самого начала. — Он ласково поглядел на Фомина: — Да вы поставьте бутылку на стол. Она вам мешает.
Фомин отшвырнул шампанское за спину, в кусты. Глаза в ржавых ресницах погрустнели, заволоклись дымкой.
— В том, что я оказался у вас в Путятине, виноват вот этот человек. — Саша показал на Юру. — Этот деловой человек или, попросту говоря, делец. Где искусство, там всегда дельцы. Юра — мой Никанор Кубрин. Да, да…
X
С утра по городу пополз слух, что из музея пропали какие-то ценные вещи. О картинах речи не было. Общее мнение сходилось на том, что вор польстился на фарфоровые и серебряные безделушки, которые Кубрин, затеяв собственный Эрмитаж, понакупил у окрестных разорившихся помещиков.
В гостинице весь персонал тоже судил и рядил о краже из музея. Не знала ничего одна Вера Брониславовна — от нее догадались скрыть дурные слухи.
Вера Брониславовна всегда занимала номер люкс на втором этаже, выходивший окнами на старые торговые ряды с полукружьями арок.
Номер был однокоечный, для важных командированных, но вида самого казенного: славянский шкаф, обеденный круглый стол на толстых ножках, письменный стол с мраморным чернильным прибором, кровать, тумбочка, пара стульев, обитых коричневым дерматином. От всего пахло тряпками и дезинфекцией.
С приездом старой дамы унылая гостиничная обстановка совершенно преобразилась. Вера Брониславовна привозила с собой множество ярких аксессуаров домашнего уюта. Круглый стол с позорными кругами от стаканов был теперь застелен тонкой клеенкой итальянского производства — на зеленом фоне золотые венецианские бокалы. Дерматиновые стулья скрылись под пестрыми платками из Японии. На тумбочке, тоже задекорированной чем-то ярким, стояла крохотная хрустальная вазочка с веточкой белой сирени. Письменный стол сплошь устилали брошюры и типографские афиши, сообщающие о выступлениях В. Б. Пушковой.
Больная полулежала на кровати, застланной не гостиничным плюшевым покрывалом, а привезенным из дома шотландским пледом. На Вере Брониславовне был нейлоновый стеганый халат, черный с золотом. Ноги она укрыла легчайшим мохеровым одеялом, которое, по ее уверениям, занимало в чемодане самую чуточку места.
С утра пораньше заботливая Ольга Порфирьевна принесла больной кофе в термосе и куриные котлетки.
— Я так счастлива, что побывала в Нелюшке! — говорила Вера Брониславовна, слабо покашливая. — Какой милый человек ваш председатель! Сама бы я ни за что не выбралась, да теперь и не выберусь уже до конца моих дней.
Ольга Порфирьевна протестующе замахала руками:
— Не спорьте, не спорьте, мне уже недолго осталось! — Больная опять покашляла. — Покойный Вячеслав Павлович последние годы очень тосковал по родным местам, да все как-то не получалось с поездкой — то денег не было, то еще что-нибудь. Только и успел незадолго до кончины.
Безуспешно пыталась Ольга Порфирьевна избавить больную от мрачных мыслей. И тут, на счастье, кто-то постучался в номер. Стук еле слышный, почти царапанье. Кто-то очень деликатный стоял за дверью.
— Войдите! — слабо крикнула Вера Брониславовна, но ее голос не был услышан за толстыми дубовыми филенками.
— Ну кто там? — Больная занервничала. — Олечка, откройте, пожалуйста.
Ольга Порфирьевна открыла дверь и отпрянула, увидев владельца синего «Москвича».
— Разрешите? — Он приветственно сдернул свою мерзкую кепчонку.
— Да, да, пожалуйста! — отозвалась Вера Брониславовна.
Он вошел, держа в одной руке рыжую кепчонку, а в другой — кожаный баульчик с красным крестом.
— Я ваш сосед по гостинице. Узнал, что вы хвораете, и дай, думаю, зайду к болящей. Сейчас ГАИ обязывает иметь в машине аптечку. — Он положил кепчонку на стул и расстегнул «молнию» на баульчике. — Тут у меня что хотите! И салол, и валидол, и аспирин, и борная кислота.
— Очень мило с вашей стороны! — Вера Брониславовна благодарно улыбнулась.
Она возила с собой кучу редкостных лекарств на все случаи жизни. По сравнению с ее запасами аптечка автомобилиста выглядела смехотворно. Однако Вера Брониславовна заинтересованно покопалась в баульчике и с радостными восклицаниями извлекла анальгин.
