Илья Туричин - Кураж

Сергей Сергеевич и несколько униформистов жили в вагончике.

– Все целы. Только страху натерпелись, как ахнуло, - сказал Сергей Сергеевич. - И животные целы. Кроме Алешеньки. Алешеньке осколок угодил прямо в голову.

– Нет Киндера, - шепнул Павел брату.

Они, потрясенные, озирались, но пса нигде не было.

– Пойдем в конюшню, - позвал Петр.

Они направились к конюшне, настороженно посматривая по сторонам, в привычном подмечая следы взрыва. Дырки в стенке вагончика. Перебитый пожарный шланг, из отверстия, брызгая, вытекает струя воды. Под ногами хрустят осколки стекла, разбит плафон фонаря, сорванная лампочка болтается на конце провода.

В конюшне беспокойно всхрапывали перепуганные лошади. Кто-то всхлипывал. Да это ж Пашенный! Вот он сидит прямо на присыпанном опилками полу перед открытой клеткой, а рядом - неподвижный Алешенька. Голова медведя на коленях дрессировщика. Пашенный всхлипывает, плечи его вздрагивают.

– Что с ним? - тихо спросил Петр.

Пашенный повернул к братьям искаженное лицо с неподвижными, как у слепого, глазами и не ответил, только вздохнул.

– Киндер, - позвал тихонько Павел, - Киндер.

Пес выполз из-под загородки, где стояли Мальва и Дублон, медленно подошел к хозяевам, словно лапы его не гнулись. Хвост был поджат. Он потерся о колени хозяев и тоненько заскулил.

Григорий Евсеевич и Гурий Александрович ушли к городскому начальству, выяснить: что же все-таки происходит? На самом деле война или чудовищная, дикая провокация?

Артисты не расходились. Никому и в голову не пришло отправиться домой досматривать сны.

Возле перебитого шланга образовалась большая лужа, ее обходили, словно она здесь была вечно. Наконец кто-то догадался перекрыть кран.

Сергей Сергеевич озабоченно ощупывал продырявленный брезент. Осветители проверяли кабель. Ругался дирижер: осколки, пробив стенку вагончика, где хранились музыкальные инструменты, разнесли бок контрабаса, на барабане кожа свисала внутрь лохмотьями.

Раздалось глухое жужжание. Кто услышал - посмотрел на небо. Снова летят? Но жужжало где-то рядом.

– Это ж телефон, - сказал Флич.

В опрокинутом вагончике дирекции действительно жужжал телефон. Проникнуть туда можно было только сверху, в маленькое оконце.

– Петр, Павел, быстренько!

Братья поняли, вскарабкались на бок вагончика, ставший крышей. Телефон жужжал.

Павел торопливо отбил ногой остатки стекла, они упали внутрь. Он сел на край, опустил ноги в оконце, ухватился за раму руками и скользнул в вагончик, ударившись о ножку опрокинутого стола. Здесь царил невообразимый хаос, все сдвинулось с места, упало, рухнуло. По стенке, которая стала полом, расползлась лиловая чернильная лужа. Валялись бумаги, книги, афиши…

Дребезжал телефон. Аппарат оказался зажатым между столом и бывшим потолком, который стал стенкой.

Павел оттащил стол. Трубка скатилась в чернильную лужу и тотчас в ней захрипело: але, але… але… Он поднял трубку, приложил к уху.

– Слушаю.

– Цирк?… Але… Это цирк?…

– Да-да, цирк. - Павлик узнал директорский дискант. - Это я, Григорий Евсеевич. Павлик.

– Павлик?… Что ты там делаешь?

– Влез в окно. Ведь дирекция опрокинута.

– Ну, да… ну, да… Слушай меня внимательно, Павлик. Ты слышишь?

– Да-да, слышу.

– Германия напала на Советский Союз. Включите радио. Будет передано важное сообщение. Слышишь?

– Слышу…

– Передай: никому не расходиться. Мы скоро придем. Утреннее представление отменяется. Понял?

– Понял.

– Павлик… Мальчик… - вдруг едва слышно сказал Григорий Евсеевич, даже не сказал, выдохнул и снова громко: - Давай действуй.

В трубке запищали короткие гудки… Германия напала… Напала… Война. Он представил себе войну такой, какой видел в кино… Строчит пулемет… Мчится конница… Сверкают сабли.

– Павлик! - позвал сверху брат.

Рухнула стена дома… Выносят людей с наброшенными на лица простынями…

– Павлик!

– Да-да… - Павлик освободил придавленный столом телефонный провод, поднял аппарат над головой. - Держи.

Петр подхватил аппарат, вытащил наружу. Потом протянул в окно руку, помог брату вылезти.

Они стали рядом на краю вагончика. Павел весь был перепачкан чернилами, но у него было такое лицо, такие суровые глаза, что никто из глядевших на него снизу не улыбнулся.

– Товарищи, - у Павла перехватило горло, но он справился с собой. - Утреннее представление отменяется. Никому не расходиться. Германия напала на Советский Союз.

– Война, - произнес Флич.

Все стояли неподвижно и молча, словно ощутили на плечах всю тяжесть этого слова.

Больше в цирке представлений не было.

В школе занятия давно закончились, но ребята, не уехавшие из города, бежали в школу. Оказалось необходимым и очень важным быть вместе.

Оборудование столярной мастерской перетащили из подвала в коридор первого этажа. Подвалы очистили от мусора и всякого хлама, превратили в бомбоубежище.

Старшеклассники дежурили в группах противовоздушной обороны, в санитарных дружинах. Некоторых мобилизовал военкомат разносить повестки.

Возле военкомата выстраивались очереди. Добровольцы осаждали военного комиссара, требовали немедленно направить на фронт. Среди них был и Иван Александрович.

На третий день войны пришла телеграмма из Москвы: цирк эвакуировать.

Григорий Евсеевич направился к начальнику железнодорожной станции просить вагоны. Вагонов не было.

– У меня же люди, оборудование, - объяснял Григорий Евсеевич, размахивая телеграммой.

– У всех, товарищ, люди и оборудование. Оставьте заявку. При первой возможности - удовлетворим. - Опухшие от бессонницы глаза начальника станции не смотрели на собеседника. В кабинете было полно народу, и все требовали вагонов.

– Но у меня животные! Товарищ, - повернулся Григорий Евсеевич к одному из мужчин, стоявшему с расстегнутым портфелем в одной руке и с пачкой бумажек в другой. - Товарищ, у вас, например, есть слон?

Тот засмеялся.

– Слона нет. Только слона мне сейчас и не хватало!

– А у меня есть! - воскликнул Григорий Евсеевич фальцетом. - Государственный слон! И медведи, и лошади! Поймите, товарищ начальник!

– Понимаю, - устало сказал начальник станции. - И вы меня поймите.

– И я вас понимаю, - проникновенно пропел Григорий Евсеевич. - И если мы понимаем друг друга, дайте хоть три вагона.

– Слушай, а боеприпасы у тебя есть? - спросил мужчина с раскрытым портфелем. - А у меня - склады! Что же там, - он махнул энергично рукой, - слоном, что ли, твоим прикажешь стрелять?

– Вагонов нет, - сказал начальник станции. - Все вагоны - на военном коменданте.

Но к военному коменданту Григорий Евсеевич не пошел, понимал, что бесполезно. А что-то делать было просто необходимо. И он побежал в горком партии.

Там тоже было полно народу и в коридорах, и в приемной первого секретаря. Люди сидели на стульях у стен и тихо переговаривались. Звонили телефоны. Строгая секретарша за столиком у дверей снимала то одну трубку, то другую. Коротко отвечала.

Григорий Евсеевич потоптался на месте и направился к ней.

– Здравствуйте. Я - директор цирка.

– Слушаю вас.

– У меня вопрос чрезвычайный и безотлагательный. Решить его может только первый.

– Товарищ Порфирин очень занят. Вот, все ждут…

– Понимаю… Понимаю… Но у меня чрезвычайное положение. У меня, видите ли, животные. Слон, медведи, лошади. И вот телеграмма.

Секретарша вздохнула.

– Слон, слон! - произнес Григорий Евсеевич, как заклинание.

– Хорошо. Попробую. Давайте вашу телеграмму.

Она взяла телеграмму и, бесшумно открыв дверь, скрылась за ней. Через минуту она вернулась.

– Пройдите, товарищ.

В приемной умолкли, проводили Григория Евсеевича взглядами, кто удивленно, кто осуждающе.

В кабинете за длинным столом для заседаний сидели трое мужчин. Григорий Евсеевич знал первого секретаря Порфирина и начальника милиции. Третий в военной форме был ему незнаком.

– Здравствуйте.

Порфирин кивнул.

– Давайте коротко.

– У меня телеграмма об эвакуации цирка. У меня животные.

– Видел, - улыбнулся Порфирин.

– А вагонов начальник станции не дает.

– Сколько?

Григорий Евсеевич хотел сказать "три", но сказал:

– Хотя бы один. Зверей вывезти.

В конце концов он понимал, что вагонов действительно нет.

Порфирин дотянулся до вделанной в письменный стол кнопки. Вошла секретарша.

– Соедините меня с начальником станции. - И обратился к Григорию Евсеевичу: - Как думаете отправлять остальное имущество?

Тот пожал плечами:

– Поездом.

– Если будет, - вставил военный.

– У вас же кони, конная тяга, - сказал начальник милиции.