Юлия Кузнецова - Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник)
– Ритуху жду, – объяснил он мне, – на репу прикидывается. Ты типа на занятия?
Я вошла в кухню. Голубой стол на тонких железных ножках стоял в углу, на нем высилась пустая подставка для салфеток и баночки для соли и перца, наверное, тоже пустые. В раковине рядом со столом стояла большая желтая кастрюля с надписью «общаж.», сделанной красной краской. Посредине кухни тянулась здоровенная плита, в общем-то чистая, но, приблизившись, я заметила небольшие пятна жира на стекле духовки, да и вокруг конфорок. Словно их терли-терли порошком, а потом плюнули и оставили как есть. Слегка пахло хлоркой, как в школе после мытья полов, да и пол был немножко влажный, подошвы кроссовок поскрипывали.
Подойдя к Максу, я прочла на белой футболке надпись «Музыка умерла».
– Не, Макс, сегодня же пятница. Я типа с подарком.
– А! Крутняк. Посиди со мной, пока она прикидывается.
Макс выдохнул дым и, откинув назад голову, прикрыл глаза.
– Рассказать тебе пока что-нибудь?
«Конечно, расскажи, – подумала я, – о том, что вы с Ритой видели в ту ночь в первом гуманитарном корпусе».
– Конечно, расскажи. Но только что-нибудь интересное.
– Может, страшилку? Страшилку про старожилку?
– Только не очень страшную. А то передумаю поступать.
Макс открыл глаза, улыбнулся, стряхнул пепел в пустую консервную банку, посмотрел в окно и вдруг закричал:
– Зет!
Я вздрогнула. Только не надо говорить, что там… Я вскочила со стула, чуть не опрокинув его. По двору шел Прозрачный! Как обычно, страшно худой, во всем черном. Он остановился и задрал голову вверх. Я вздрогнула при виде его бледного лица. Он прижал ко лбу руку козырьком и стал искать, из какого окна его позвали.
– Я быстро, – сказал Макс, спрыгивая с подоконника.
Он обогнул плиту, выскочил из кухни. Я услышала, как он вызвал лифт, но сама не могла оторвать глаз от бледного лица Зета.
А он наконец нашел взглядом нужное окно и уставился на меня. Меня словно ударило током. Даже в ладонях заныло от страха. Я отпрянула и нечаянно схватила куртку Макса на подоконнике.
Вдруг мне в голову пришла одна мысль.
Я положила куртку на место и подкралась к двери комнаты Риты. Оттуда доносилась громкая бешеная музыка:
Зачем ты обещал мне рай?Прошу, не умирай!Мне будет сложноИскать замерзшие цветыСреди заснеженной листвы.Все безнадежно.
Рита подпевала. Голос у нее и правда был неплохим. Я вернулась к окну и осторожно выглянула во двор. Макс уже стоял рядом с Прозрачным и что-то протягивал ему. Что ж, можно действовать.
Я сунула руку в карман куртки Макса. Нащупала зажигалку, вытащила ее. Женский профиль и красная роза!
У меня снова заныли ладони и застучало от волнения в висках. Значит, Макс украл эту зажигалку из моего рюкзака! Когда? Я вспомнила, как он кинул мне рюкзак из ванной. Значит, именно в тот день, когда я познакомилась с Ритой. Но зачем?! Он виновен? Или он прикрывал Риту?
Загудел лифт. Я снова выглянула в окно. Во дворе не было ни Прозрачного, ни Макса! Что делать? Может, забрать зажигалку? Но тогда он обо всем догадается, ведь никого, кроме меня, на кухне нет.
Я сунула зажигалку обратно в карман и плюхнулась на стул. Двери лифта разъехались. Макс вошел в кухню.
И тут… Куртка упала с подоконника. Сама не знаю почему. Я ее точно на место положила.
Макс посмотрел на меня странным взглядом. Его брови снова сдвинулись, и я запаниковала: вдруг мрачный вид Макса был связан с тем, что он обнаружил в моем рюкзаке зажигалку, которую Рита потеряла в ТУ ночь в первом гуманитарном? Макс подошел к холодильнику, открыл его.
– Колу будешь?
– Н-нет, – пискнула я, потом откашлялась и добавила: – Спасибо.
С колой в руке он закрыл холодильник, подошел к подоконнику, поднял куртку. Внутри у меня все дрожало, но я спросила наигранно веселым тоном:
– Ну так что? Будут страшилки про старожилок?
На самом деле мне и без страшилок было страшно. Просек он или нет, что я доставала зажигалку?
– Будет, – спокойно сказал он, открывая колу и отпивая, – видела чувака, с которым я сейчас встречался?
– Д-да…
– Это Зет. Учится со мной на философском. Заканчивает. Как и я. Я ему деньги был должен. К счастью, вернул. А знаешь, почему – к счастью?
Он снова уселся на свою куртку, расстелив ее на подоконнике.
– Н-нет…
– Потому что в противном случае мне бы не поздоровилось. Он ведь странный. Умеет читать мысли… Живет один в пустой комнате. На полу – только матрас и компьютер. Он не спит по ночам. Он блуждает по разным пространствам. Он умеет путешествовать сквозь сны. Он влезает в чужие сны. Он влезает в чужие души. Ты хочешь, чтобы в твою душу влезли?
– Нет…
– Тогда, крошка, не спрашивай Риту о том, что мы делали в первом гуманитарном в ту ночь, когда ограбили кафедру филфака и устроили на ней пожар. Договорились?
У меня перехватило дыхание. Макс только что признался: это они все устроили! Как жаль, что я не догадалась взять с собой диктофон, папа как раз недавно подарил мне цифровой, чтобы записывать тексты в исполнении Анны Семеновны. Записала бы сейчас самое настоящее признание!
– Только не надо думать, что мы виноваты, – продолжил Макс, отхлебывая колу, – я просто хочу закончить универ и не вылететь на пятом курсе. У вашей Лилии связи обширные, и разбираться она не будет.
– Но если вы не виноваты… – начала я.
– Не имеет значения, – оборвал меня Макс, – я не хочу, чтобы ты впутала меня или Ритку в эту историю.
– Вы же единственные свидетели!
– Свидетели чего, крошка? – делано улыбнулся Макс. – Мы ничего не видели, ничего не слышали и вообще спали каждый у себя дома.
Он поставил колу у ног, нащупал в кармане куртки зажигалку, достал ее и прикурил сигарету. Ту самую зажигалку, которую нашли на месте преступления.
– А будешь приставать к Рите, напущу на тебя Зета, – пригрозил он мне.
«И какой теперь смысл в футболках?» – грустно подумала я.
Футболки я все-таки оставила Максу для Риты. Мне даже смотреть на них было противно, из-за них пришлось папу обмануть, а главное – совершенно безрезультатно.
Спустилась вниз, нашла в кармане визитку «Золотого ключика» и позвонила Ботанику.
Мне было не по себе оттого, что где-то поблизости ошивается Прозрачный, ну и просто снова захотелось прокатиться на блестящем «Кавасаки», ощутить мандариновый аромат, а может, и прижаться к чьей-нибудь колючей щеке…
Ботаник примчался через час. Но – без байка.
– Сдал своего друга в ремонт, – объяснил он, – все же не зря он не заводился «с первого тычка».
К моему огорчению, Ботаник снова надел очки и сменил кожаную куртку на пиджак.
– Потерял линзы, – смущенно признался он, беря меня под руку.
И мандаринами от него больше не пахло. Еще одно разочарование… Я чуть не заплакала. Ну что за неудачный денек!
– Тут в подвале кафетерий, – сказал Ботаник, – перекусим? А то я пропустил обеденную трапезу.
«О, боже, – подумала я, – он и к лексике своей вернулся. Опять начнет умничать».
– Что-то мне не хочется трапезничать, – пробурчала я, – проводи меня до остановки, пожалуйста.
– Хоть до дома, – откликнулся Ботаник, – я сегодня отпросился. Но сначала – поедим, а? У них волшебные пирожные.
Я вздохнула. Судя по тому, какой у меня день, в «волшебных пирожных» мне обязательно «посчастливится» обнаружить засохшего таракана.
– Ты звонила Анне Семеновне по поводу Анжелы? – спросил Ботаник, продвигаясь за мной в очереди с пластиковым подносом в руках.
На ярко-красном подносе темнели следы кофе или чая, в общем, чего-то неотмытого, и меня передернуло от отвращения.
– Да, утром. Она сказала, что у Анжелы и Лилии Леонтьевны разногласий не было. Так что доказывать ей было нечего. Но еще она сказала, что согласна, что мотив у преступника именно такой: что-то доказать заведующей кафедрой. Правда, про Анжелу она ничего такого не знает.
– Зато я знаю, – сказал Ботаник, – сейчас займем с тобой место для пиршества – поведаю.
– Знаешь, Ботаник, – не выдержала я, – мне вчера показалось, что ты освоил нормальный человеческий язык. А сейчас ты опять свою речь заумностями перегружаешь.
– Да? – растерялся он. – А мне казалось, я нормально разговариваю. Да, я стараюсь говорить так, как парни на работе, но… Мне это непросто дается. Обычная речь не кажется мне привлекательной, мне все время хочется ее приукрасить. Именно поэтому я мечтаю попасть на филологический факультет. Ведь я смогу работать с речью, как твоя мама. Но хоть я и освоил обычные слова, это всего лишь моя маска. Роль. А с тобой я расслабился. Как со старым другом. Прости, если тебе не доставляют мои «заумности» никакой радости.
Вид у него был довольно жалкий.
– Ладно, – смилостивилась я, – говори, как хочешь. Хоть с заумностями, хоть без них. В конце концов, мы и правда старые хорошие друзья.
