Алексей Кавокин - Легат Пелагий
— Ваше святейшество, — с достоинством отвечал Пелагий, — сражаясь с врагами церкви в Испании и Аквитании, я применял и яд, и кинжал.
— Я знаю об этом, — ответил Папа. — Именно потому я и выбрал тебя. Слушай же: завтра ты станешь кардиналом церкви Санта Лючия.
— Это великая честь! — воскликнул Пелагий.
— Не перебивай! — гневно оборвал его Папа. — Ты должен стать кардиналом для того, чтобы ни у кого не было сомнений: ты — моя правая рука, и именно ты стоишь ближе всех к престолу Святого Петра.
Пелагий слушал молча. Кот Саладин, навострив уши, подслушивал из-под стола.
Папа продолжал.
— В твоей будущей миссии тебе предстоит подчинить себе владык мира сего, которые сегодня даже не знают о твоем существовании. Завтра, волей Церкви ты будешь вознесен на такую высоту, что короли будут толкаться у ног твоих! — Папа перевел дыхание. — Скажи мне, сын мой, — спросил он совсем другим голосом, — подвержен ли ты греху суеславия мирского?
— Подвержен! — глухо ответил Пелагий.
Папа издал нечто похожее на смешок:
— Значит, я не ошибся в своем выборе! — проговорил он. — Знай же, что на новом твоем поприще ждет тебя или слава — такая, рядом с которой слава Ричарда Львиное Сердце потускнеет, как старый медный таз, или позор — такой, что веками христиане с презрением и ненавистью будут повторять твое имя.
Пелагий слушал, затаив дыхание. Коту лишь видно было, как бесшумно колышется его мантия.
— Запомни, будущий кардинал, твой противник — самый могучий и самый лукавый из земных владык. И самый опасный враг Святой Церкви.
Пелагий прошелся по комнате.
— Ваше святейшество имеет в виду не султана Аль-Камила, — полу-вопросительно, полу-утвердительно сказал он наконец.
— Нет, — коротко ответил Папа.
— Это и не халиф Багдада, и не монгольский хан, — продолжал Пелагий.
— Нет.
— В этом случае, — осторожно проговорил епископ, — у меня есть лишь одно предположение, но я не осмеливаюсь высказать его.
— Говори, — сказал Папа, — эти стены слышали многое, их не надо бояться.
Коту стало так интересно, что он подполз к самому краю покрывала, свисавшего со стола, и выставил вперед ухо. Пелагий набрал в грудь воздух.
— Главный враг Святой Церкви — тот, кто должен был бы быть ее главным защитником, — сказал он. — Это тот, кто, приняв Крест, предпочел сицилийские дворцы пескам Палестины. Тот, чьи кощунственные речи, как кислота, разъедают чистые души борцов за веру. Тот, кто, кажется, не верит сам ни в Христа, ни в Магомета. Тот…
Кот вдруг с ужасом обнаружил, что уже наполовину высунулся из-под скатерти. Боязливо подняв голову, он вдруг застыл, как вкопанный. С высоты своего кресла его с интересом разглядывал Папа Гонорий III.
— Епископ, это вы привели с собой кота? — вдруг спросил Папа.
Пелагий проследил за его взглядом и с ужасом уставился на Кота. Персиковая шерсть Саладина переливалась в свете масляных ламп. Зеленые глаза его блестели от ужаса, а сам он мелко дрожал. Между тем Папа с неожиданным проворством нагнулся и подхватил несчастного Саладина за шкирку.
— Ваше святейшество! — заорал Кот.
— Ваше святейшество! — одновременно с ним воскликнул Пелагий, творя крестное знамение. — Это ад послал сюда своего слугу, чтобы подслушать наши планы!
Папа поднес Кота к камину.
— Может быть, и так, — согласился он, вертя его и так, и сяк, — давно не видел таких упитанных котов. Должно быть, в аду постов не соблюдают!
— Ваше святейшество! Я попал сюда совершенно случайно и стал невольным свидетелем вашей беседы, — пролепетал Саладин.
— Бросьте в огонь эту жалкую тварь! — нетерпеливо предложил Пелагий.
— Однажды мой воспитанник, сицилийский принц Фридрих, задал мне вопрос: «Почему кошки всегда падают на четыре лапы?» — стал спокойно рассказывать Папа. — Я ответил ему: «Кошке помогает дьявол». Тогда юный принц приказал отрубить хвост одному из дворцовых котов и скинуть его с крыши донжона. Несчастное животное стало крутиться в воздухе и разбилось от удара о землю. «Это доказывает, что весь секрет в хвосте!» — радостно объяснил мне Гогенштауфен, — «А дьявола, может, и нет вовсе».
— Какая чудовищная жестокость! — прохрипел Саладин.
— Этот Кот нам еще пригодится, — весело сказал Папа. — Я сохраню ему жизнь, если только он даст мне Священную клятву, что однажды выполнит мою просьбу, какой бы она ни была.
— Ваше святейшество, как добрый христианин я готов выполнить любой ваш приказ и тем более просьбу, — начал обрадованный Кот, — но, давая Священную клятву, я бы хотел быть уверенным, что просьба эта не нанесет вреда здоровью моих ближайших родственников.
— Можешь быть в этом уверен, — сказал Папа.
— Тогда я клянусь! — торжественно произнес Саладин.
— Вот и прекрасно, — добрая улыбка вдруг сошла с лица Папы. — А теперь вон отсюда, любопытная тварь! И если еще раз я увижу тебя в этой комнате, то поступлю с тобой так же, как мой воспитанник император Фридрих!
С этими словами Папа выпустил Саладина. Кот, прижав уши, пулей подлетел к двери, которая сама собой приоткрылась и выпустила его наружу.
— Ну, слава всему святому, мсье Саладин нашелся! — воскликнул Тиан Обержин, когда на него налетел перепуганный Кот. — Прошу вас, скорее приступим к трапезе! Моцарелла вот-вот застынет!
Они находились в просторном помещении без окон. Покинув папские покои, Кот промчался несколько пролетов по лестнице и попал в полутемный зал, где его и заключил в свои объятия довольный повар. В неровном свете факелов Кот различил фигуры Робина и Бабушки, имевших крайне взволнованный вид. Они приветствовали появление Кота радостными криками, а Бабушка сразу заставила Саладина надеть пуховую куртку.
— Может быть, мы поднимемся на корабль? — спросил Кот у раскрасневшегося повара, который, не обращая ни на кого внимания расстелил на каменной скамье белоснежную скатерть, и принялся раскладывать по тарелкам скьяффони.
— Это совершенно невозможно! — категорически отверг его предложение Тиан Обержин.
— Ох-ох-ох! — простонал Кот. — Сейчас сюда выйдет Легат Пелагий, и с меня живьем снимут шкуру!
— Он нас не увидит, — беспечно отозвался Робин, пробуя пасту. — Лучше расскажи, Котуся, что ты там видел и слышал.
Бабушка тоже была не в восторге от трапезы на каменной скамье. Она вытащила из своего мешка четыре теплых полу-пальто на меху и постелила их на холодные камни. Робин, Кот и Тиан Обержин сели сверху.
— Я услышал, — с набитым ртом сказал Саладин, — что император Фридрих Гогенштауфен в молодости приказал отрубить хвост своему дворцовому коту, только чтобы убедиться, что без хвоста кот не сможет приземлиться на все четыре лапы!
— Какое чудовище! — ужаснулась Бабушка.
— Не следует забывать, что нравы в Средние века были несколько грубее, чем сейчас, — вступился Робин за императора. — Возможно, Фридрих поступил так из любви к науке…
— Ни одно научное открытие не стоит кошачьего хвоста! — патетически воскликнул Кот.
В эту самую секунду в зал, в котором они сидели, ввалилась толпа папских гвардейцев. Кот испуганно затих. Предводитель гвардейцев возбужденно кричал:
— Это точно здесь! Чувствуете запах? Это не с папской кухни! Клянусь острием алебарды, это кто-то из стражников варит похлебку в камине!
— Посмотри сам, нет тут никого! — пытался вразумить его другой воин, но было уже поздно: капитан гвардейцев промчался через весь зал, воинственно принюхиваясь, и со всего размаху налетел на Тиана Обержина, склонившегося над кастрюлькой с пастой. Тиан, не выдержав удара, сел на пол, но и капитан потерял равновесие. Взмахнув алебардой, он обрушился рядом с поваром и левая рука его по локоть погрузилась в кастрюлю, все еще до середины наполненную слипшимися от моцареллы скьяффони.
— Здесь призрак, призрак! — взревел капитан, стряхивая с обожженной руки липкую, невидимую ему массу. — Он тянет меня в ад! — еще громче завопил он, когда услужливый Тиан попытался помочь ему подняться.
Между тем Робин, Кот и Бабушка быстро запихали одежду в мешок, а еду в корзину и приготовились убегать. По залу беспорядочно передвигались стражники. Они кричали, размахивали руками и алебардами. То и дело кто-либо из них задевал кастрюлю из-под пасты и та со звоном отлетала от одной стены зала к другой. Тихонько, по стеночке, наши путешественники пробирались к выходу, стараясь уклоняться от разбушевавшихся гвардейцев. Бабушка дергала за рукав несчастного Тиана, который никак не мог отказаться от мысли продолжить трапезу. Когда они были уже у самой двери, с другого конца помещения раздался строгий голос:
— Что здесь происходит?
Гвардейцы замерли и вытянулись по стойке смирно. Опираясь на позолоченный посох с Ангелом на рукояти, в зал медленно вошел Папа Гонорий. Он переводил взгляд с одного гвардейца на другого и наконец грозно спросил:
