Марина Дяченко - Слово Оберона
– И жрать нечего, – сказал Уйма. Меня передернуло. Я крепче сжала посох.
– Там есть леса, – сказал Гарольд. – Там есть овощи, рыба, дичь. Уйма, ты отвечаешь за то, чтобы Лена была накормлена.
– Угу, – сказал людоед.
– На, – Гарольд вытащил из стола и протянул мне круглый кожаный кошелек. – Не знаю, какие там деньги сейчас в ходу, но золото – в любом случае хорошо.
Кошелек был тяжеленный.
– Кто-то идет по лестнице, – сказал Уйма, потирая ухо. – Далеко.
Гарольд перевел дыхание:
– Сейчас я открою Печать, а потом запечатаю своим пальцем. Лена, для того чтобы вернуться обратно…
– Король, – сказал Уйма. – Это шаги короля.
Мы переглянулись.
– Что я делаю, – прошептал Гарольд. – Батюшки-светы, что я творю…
Он вытащил свечку из подсвечника и плеснул на стол расплавленного воска. Получилась маленькая лужица.
– Для того чтобы снова оказаться здесь, – сдавленным голосом продолжал Гарольд, – надо вернуться к тому месту, где вход… на той стороне увидите… И распечатать. Раскрыть Печать вот этим вот ключом.
Морщась, он прижал к горячему воску большой палец.
– Это ключ. Ради всего святого, не потеряйте! Иначе никогда не сможете вернуться, и мы никогда не сможем вам помочь!
– Он идет сюда, – сказал Уйма.
Гарольд отодрал от столешницы лепешечку теплого воска со своим отпечатком. Протянул мне:
– Не потеряй. Пожалуйста.
У меня руки уже были заняты, пришлось сунуть кошелек под мышку, а восковой отпечаток – в карман.
– Что ты скажешь королю? – спросила я с беспокойством.
– Я успею удрать. В шкафу потайной ход. Ну сейчас – или никогда.
И он вдруг сгреб Уйму за кудрявую шерсть на груди, будто за ворот рубашки:
– Ты за нее отвечаешь. Если с ней что-то случится…
– Ничего не случится, – флегматично отозвался людоед.
Гарольд выпустил его. Схватил мою руку с посохом, судорожно сжал:
– Не поздно передумать. Ты девчонка…
– Я воин! – выкрикнула я, хоть мужества моего осталось совсем чуть-чуть. – Я маг дороги!
– Он сейчас будет здесь, – сказал Уйма.
Гарольд вдруг обнял меня. Выпустил. Схватил свой посох, направил на доску с нарисованным отпечатком. Из навершия ударил синий луч, меловые линии задрожали и стали таять. В доске открылась дыра размером с колесо самосвала.
– Я вперед, – сказал Уйма.
Он ловко вскарабкался на край доски (я думала, она рухнет) и полностью скрылся в черной дыре – осталась только волосатая рука, вцепившаяся в подставку для мела.
– Хорошо, – голос Уймы гулко доносился из небытия. – Можно.
– Лена, давай, – Гарольд подал мне руку.
Я тряслась, как отбойный молоток. Мне не хотелось опираться на руку Гарольда – он бы эту дрожь почувствовал. Отвергнув помощь, я сама кое-как взобралась на край доски и оказалась лицом к лицу с совершенной черной пустотой, где даже ночное зрение ничем не могло помочь. Гарольд подал мне мой посох.
– Прыгай, – сказал свистящий голос Уймы. – Я поймаю.
В дверь комнаты постучали. Вежливо, но твердо. Я сидела на краю доски, наполовину на этом свете – а наполовину уже на том.
– Так, Ленка, вылезай, – решительно сказал вдруг Гарольд. – Никуда ты не пойдешь. Прости меня, дурака. Давай руку!
Дверь за его спиной открылась, и появился Оберон. Гарольд не видел короля, зато я встретилась с ним взглядом…
И, потеряв равновесие, полетела в черную яму – вслепую, вниз, в объятия к людоеду.
Глава 8
Некромантов есть позорно
Уйма поймал меня, как и было обещано. Руки у людоеда оказались твердыми, будто трамвайные рельсы. Я поспешила высвободиться, встала на трясущиеся ноги и сделала вид, что нисколько не волнуюсь.
Там, откуда я только что свалилась, быстро затягивалась дыра в стене. Словно испарялась радужная клякса.
– Тут они и падали, – просвистел Уйма, втягивая в себя плотный сырой воздух. – Помер – плюх – и здесь.
Я оперлась на посох – для уверенности – и огляделась.
Загробное царство и выглядело соответственно – черная пещера с нависающими сводами. Теперь, когда «вход» закрылся, мы с Уймой оказались в тупике: вверх и вверх тянулась неровная, черная, будто облитая мазутом стена.
– А вот так они поднимались, – Уйма коснулся железной скобы, вбитой в стену. Чуть выше была еще одна скоба. И еще одна.
– Некроманты, – Уйма шевельнул ноздрями, глядевшими из бороды, как бледные ласточкины гнезда. – Вишь, лесенку себе прибили, трупоеды, жритраву, – в его голосе было неодобрение.
– Что?
Уйма обратил ко мне желтые глазищи:
– Ключ потеряла?
Я испуганно схватила себя за карман. Отпечаток пальца Гарольда был на месте.
– А деньги?
Кошелек с золотом остался лежать на подставке для мела, и я только теперь об этом вспомнила.
Людоед глядел на меня сверху вниз. Мне не нравилось, как он глядел. Неприятно было, что он сразу же поймал меня на оплошности. Подумаешь, золото забыли!
– Ну пошли, – предложил людоед снисходительно.
Еще и командует! Я взвесила посох в руке:
– Ты что, здесь раньше бывал?
– Нет.
– Так куда мы пойдем?
– Туда, – Уйма показал пальцем. – Что, еще есть куда?
Я повертела головой. Проклятый людоед был прав: из тупика вел только один путь.
Не дожидаясь моего согласия, Уйма повернулся и пошел вперед, по обыкновению легко и бесшумно. Мне пришлось почти бежать, чтобы успеть за его неторопливым шагом; мельком глядя по сторонам, я впервые обрадовалась, что Гарольд навязал мне в спутники людоеда. Окажись я в этом месте одна… Нет, я не струсила бы ни за что… Но.
Повеяло ветерком. Уйма остановился. Я догнала его, встала рядом, стараясь дышать поспокойнее и потише.
– Тут они шли, – сказал Уйма.
Перед нами был глубокий ров шириной с небольшую улицу. Через ров была перекинута медная труба – во всяком случае, мне подумалось, что это должна быть медь. Никогда в жизни не видела такого музыкального инструмента – он был похож на распрямленный и вытянутый в струнку саксофон колоссальных размеров.
Слева от трубы ров был неглубокий, можно было разглядеть кучи хлама на каменистом дне. Справа зияла черная пустота. Уйма столкнул туда камушек носком сапога – звука падения мы так и не дождались.
– Тут они шли, – повторил Уйма. – Кто, к примеру, дурак – валится налево. А кто, скажем, трус – направо…
– Трус?
– К примеру, жритраву. А кто хороший – переходит на ту сторону.
– По-твоему, если не дурак и не трус, то уже хороший?
Уйма уставился на меня с непонятным выражением. Я смутилась.
– Ну а мы куда свалимся? – спросила грубым, как после простуды, голосом.
– Мы хорошие, – возразил Уйма. – К тому же мы живые. Зачем нам идти через эту трубу? Там перелаз есть…
Я проследила за его взглядом. Слева, чуть в стороне, ров был завален каменными глыбами, и по их гребням можно было перебраться на ту сторону.
Уйме было просто – он перешагивал с камня на камень. Мне мешал посох, и, если честно, ноги оказались коротковаты. В одном месте я не удержалась и сползла по скользкому камню почти на самое дно.
Людоед, к моему ужасу, не стал тут же вытаскивать меня. Он, наоборот, спрыгнул, перелетел через мою голову и приземлился на дне – беззвучно.
Присел. Потрогал черный камень.
– Тут был огонь, – в голосе его звучало удовлетворение. Звук отражался от низкого потолка, от скал и от стенок рва, казалось, сама пещера говорит многими свистящими голосами. – Для дураков, значит.
– По-твоему, дураки хуже всех? – спросила я угрюмо.
– Нет, – Уйма почесал бородищу. – Там, с другой стороны, вообще непонятно что. Дырка. Пустота. Трусу, стало быть, долго лететь.
– Значит, трусы хуже всех?
Уйма посмотрел на меня с подозрением. Хотел ответить, но что-то привлекло его внимание. Он наклонился и вытащил из каменного крошева тусклый волнистый меч с остатками вцепившейся в него руки.
Стряхнул кости вместе с ветхим рукавом. С удовольствием примерился к мечу, взмахнул и так и сяк – засвистел воздух.
– Это что, тоже осталось от мертвых? – у меня заныло под ложечкой.
– Это уже потом, когда живые тут ходили, – сказал Уйма с удовольствием. – К Печати шли. Хотели, значит, обратно выбраться, некроманты, жритраву.
Я попыталась влезть на обломок скалы. Ничего не получалось.
– Уйма, мы что, так и будем в яме сидеть?
– Не будем.
Он подал мне волосатую пятерню, и я уцепилась за нее почти с облегчением.
– Трудно быть мертвым, – бормотал Уйма, помогая мне выбраться на противоположный край рва. – И без того трудно, а тут еще некроманты. Попадись мне хоть один…
– Откуда ты знаешь, кто такие некроманты?
– Откуда? А у нас на островах они тысячу лет гнездились, и вот что за беда – их жрать несподручно.
– Ядовитые?
– Не то чтобы. Неприлично их жрать. Однажды некроманта съешь – потом всю жизнь тыкать пальцем будут.
