Роберт Стайн - Я живу в твоем подвале!

По коридору в кухню…

Мама, где же ты? — задался я отчаянным вопросом.

Мама, ты дома? Неужели ты меня не слышишь?

Чудовище прилипло к лицу, к груди. Отвратительный запах окутывал меня. Прилив дурноты заставил меня упасть на колени.

Нет!

Я заставил себя подняться, несмотря на огромный вес влажной губчатой тварюги.

И вот я уже пру через кухню, вглядываясь сквозь прозрачное тело. К кухонному буфету.

Я разогнался — и врезался в его острый угол. Изо всех сил.

БУХ!

Я треснул скользкую дрянь об угол.

Еще раз. И еще.

Толкнул ее изо всех сил. Потом попятился — и вновь рванулся вперед.

БУХ! БУХ!

Тело твари с каждым ударом громко шипело.

Но все равно она липла ко мне, залепляла лицо, перекрывала воздух. Залепляла, пока я не почувствовал, что силы на исходе.

Еще одна попытка. Еще один удар об угол буфета.

Я рванул изо всех сил.

И услышал оглушительный хлопок.

К моему изумлению, губчатая теплая пакость отвалилась от меня. Оторвалась от груди и звучно шлепнулась на пол.

Задыхаясь, судорожно глотая воздух, дыша так тяжело, что болела грудь, я посмотрел вниз.

И увидел двух осклизлых молочных тварей.

Я рассек его пополам.

Обе половинки влажно пульсировали на кухонном полу. Бессильно корчились, как перевернутые на спину жуки.

— Мам… — выдавил я. Получилось только шепотом.

— Мам… — почти неслышно. Я не мог выдавить ни единого звука.

Я запустил пальцы в глотку и извлек липкий ошметок слизи. Давясь от омерзения, швырнул его в раковину.

— Мама!

Где же она?

Я услышал ее голос где — то в доме. Вроде как из гостиной.

— Мам?

Неужели она разговаривает по телефону?

Неужели она не слышала звуки побоища? Неужели не слышит, как я ее зову?

— Мам?

Я двинулся было к двери…

Но сделал только один шаг.

Прежде чем я смог сделать второй, что — то туго стянуло штанины джинсов.

— О — о-о — ой! — я посмотрел вниз и узрел обе половинки чудовища, оборачивающиеся вокруг меня.

Я лягался одной ногой, потом другой. Но они прилипли намертво. И растягивались.

Теперь уже оба. Расползающиеся липкими, теплыми телами по груди, по ногам…

Я схватил их обеими руками и дернул.

Но руки соскользнули с влажной блестящей плоти.

— Мама! Гвинни! Да помогите же, кто — нибудь!

Они скользили уже по лицу. Оба.

Такие тяжелые…

Я рухнул на колени. Потом опрокинулся на спину.

Такие тяжелые… И оба тянули меня вниз. Я отбивался, молотил их, извиваясь и лягаясь, а они плавились. Расплывались, чтобы вновь слиться в одно целое. И покрывали меня. Затягивали в утробу.

Пока я не оказался внутри целиком.

Нечем дышать… нечем…

И тут, беспомощно глядя сквозь прозрачную слизь, я увидел, что кто — то быстро идет ко мне через кухню. Размытое цветовое пятно…

Мама?

Успеет ли она?

Сумеет ли извлечь меня из этого гнусного создания?

Я смотрел на нее сквозь прозрачное, молочное тело.

Скорее, мама.

Я на последнем издыхании.

Неужели ты не видишь, что я здесь, в этой массе?

Скорее.

Я видел, как она подбежала к чудовищу. Видел, как уставилась вниз, прижав ладони к вискам.

Вытащи меня, мама! Скорее вытащи! — мысленно молил я.

Но нет.

Она просто стояла. Стояла и наблюдала, как я испускаю последний вздох.

28

— Вставай, Марко, — приказала мама. Она опустила руки и уперлась ими в бока. — Вставай, — повторила она. — Ты что на полу делаешь?

— А? — выдохнул я. — Мам, помоги! Я завяз в этой твари! Не могу дышать!

Она смотрела на меня, хмурясь и качая головой.

— Марко, вот сейчас точно не время для дурацких игр. Не соизволишь ли подняться с пола?

ИГРЫ?!

— Неужто не видишь? — крикнул я. — У Кейта башка исчезла, и он превратился в здоровенный ком слизи, а я пытался сбежать, и он меня проглотил, и я…

Она отвернулась и направилась к раковине. Я услышал, как хлынула вода.

— Мам?

— Я начинаю беспокоиться о тебе, Марко, — тихо, но твердо сказала она. — Ты теряешь чувство реальности. Сейчас же встань. Я не желаю, чтобы ты катался по полу, как младенец!

Я сел и огляделся.

— Эй!

Никакого склизкого чудища на куне не было.

Обеими руками я потер пол. Пол был идеально чистый и сухой.

У меня очередной сон, сказал я себе.

Ком слизи не настоящий. Нашей схватки на лестнице не было. Все это безобразие мне приснилось.

Вовсе я не сижу на полу в кухне. Я лежу в своей постели и вижу все это во сне.

А теперь я намерен проснуться и прекратить это.

Проснись! Проснись, Марко! — скомандовал я себе.

Я поднялся на ноги. Стоя у раковины, мама пила воду из высокого стакана.

Проснись, Марко!

Если это сон, почему я не могу вырваться из него?

Я повернулся и треснулся лбом о шкаф.

— ОУ! — голова взорвалась болью, отдавшейся разом в затылок и подбородок.

— Я не сплю, — пробормотал я.

— Что ты сказал? — спросила мама, повернувшись ко мне.

— Я не сплю, — растерянно повторил я.

— Ну, ты хотя бы встал, — сказала мама, изучающе глядя на меня. — Голова не болит?

Еще бы ей не болеть, если я стукнулся о шкаф! Но я сказал:

— Нет. Я в порядке.

А потом бросился прочь из кухни. Мне требовалось вырваться оттуда. Остаться одному и поразмыслить над всем этим.

— Марко? — окликнула мама.

Но я не вернулся. Я взлетел вверх по лестнице, ворвался в спальню и с грохотом захлопнул за собой дверь.

— Марко, смотри на все проще, — сказал голос.

Ахнув, я поднял глаза на кровать. Кейт восседал на одеяле, скрестив ноги, и держал в руках подушку.

— Садись, — сказал он, указав мне на стул. — Сделай глубокий вдох. Расслабься. Мы прекрасно проведем время… до конца дней твоих.

29

— Мне снится? — спросил я слабым голосом.

Вместо ответа Кейт указал на стул.

— Сядь, — приказал он.

Я взглянул на дверь, думая о побеге.

Но внезапно почувствовал себя слишком измученным, усталым и вымотанным.

Ноги отказывались подчиняться. Меня всего трясло.

— Как же я устал, — простонал я. — Ты победил. Твоя взяла.

Он с улыбкой показал на стул.

Я плюхнулся на него с тяжелым вздохом.

— Мне тебя не одолеть, — сказал я устало. — Я уж и не знаю, сон это, или явь. Сил выяснять это у меня нет.

Его улыбка стала шире. Улыбка победителя. Его темные глаза сияли.

— Твоя взяла, — печально повторил я. — Сделаю все, что хочешь.

Он вскочил, подошел ко мне и потрепал по плечу, как собачонку.

— Смышлёный мальчик, — сказал он. Он стоял передо мною, скрестив на груди руки, и улыбка словно застыла на его лице. — Я знал, что сумеешь врубиться в ситуацию. Потому что ты смышлёный мальчик, Марко.

Я опустил голову. Видеть больше не мог эту наглую ухмылочку на его физиономии.

— Я знаю, что ты очень хорошо будешь обо мне заботиться, — продолжал Кейт. — Я знаю, что ты будешь делать все, что я прикажу. Всю жизнь.

Он вдруг развернулся и направился к двери.

— Ты куда? — слабо спросил я.

— Я в подвал, — ответил он. — Где я живу. И знаешь, что я там буду делать?

— Нет, — выдавил я.

— Догадайся! — потребовал он.

— Не знаю я! Оставь меня в покое.

— Я спущусь в подвал и составлю список всех вещей, которые ты прямо сейчас должен для меня сделать, — сказал Кейт. — А ты, Марко, подождешь тут. Я вернусь, и мы просмотрим его вместе.

— Валяй, — пробормотал я, закатывая глаза.

Неужели он это всерьез? Неужели и впрямь считает, что я стану его вечным рабом?

Он остановился в дверях и повернулся ко мне.

— Прежде чем уйти, я хочу показать тебе одну штуку, — сказал он.

Он шагнул обратно в комнату и разинул рот.

Блестящая розовая дрянь поперла изо рта. В первую секунду я думал, что он выдувает огромный пузырь жвачки. Но быстро понял, что происходит.

Блестящие розовые внутренности лезли из его рта. Желтые органы, залипшие в розовой плоти. Минуя два ряда зубов, выскочило лиловое, пульсирующее, покрытое голубыми веревками вен сердце.

А я все стоял, стоял и смотрел, как он выворачивается наизнанку.

Потом я начал кричать.

А Кейт открыл рот — зубами наружу — и закричал в ответ.

30

Я открыл глаза и заморгал. Глаза были сухими и спекшимися. Во рту словно наждаком поработали.

Долго же я спал, сказал я себе.

Все еще лежа пластом, я вытянул руки. Мускулы болели. Болела и голова.

Со стоном я оторвал голову от подушки и приподнялся на локтях.

— Ой — е, — пробормотал я. Подвал медленно вплывал в фокус. Я чувствовал такое головокружение… да и слабость в придачу.