Машинист паровоза-призрака - Максим Ахмадович Кабир
«Ведь его будто срисовали с обложки моей книги, – подумал Валик. – Тот же рогатый шлем кабуто с назатыльником, та же маска мэнгу, только все очень древнее…»
Предполагаемые шутники вылетели из головы Валика. Он всматривался в темное пространство между верхним краем жутковатой маски и нижним краем шлема, но не видел лица «манекена» – лишь темноту и пару бамбуковых прутиков, торчащих из щели.
– Коннитива, – сказал Валик, что по-японски значило «здравствуй, ржавое пугало, я тебя совсем не боюсь». Иллюстрируя сказанное, он постучал кулаком по нагруднику. В ответ в темноте над маской загорелись белым огнем плошки глазищ. Заскрежетав, самурай взмахнул мечом.
Физрук из балябинской средней школы был бы поражен, увидь он, какую скорость умеет развивать не самый его одаренный ученик. Одна беда: бежал Валик в глубь зала, то есть в тупик. Там он и замер, прижавшись спиной к музейной витрине и тяжело дыша.
Самурай наступал, неуклюже переставляя ноги. Медленно, но неотвратимо. Железная перчатка скрипела на рукояти меча, загнутое лезвие резало воздух. Терлись друг о друга пластины доспехов – хуже звука Валик не слыхал.
«Зомби, – подумал Валик. – Зомби-самурай!»
Расстояние между рогатым японским воином и школьником из поселка Балябино сокращалось.
– Теть Шур! – заверещал Валик. Самурай вырос над ним во весь свой немалый рост. Рука с сето начала подниматься.
«Если тебе страшно, – как-то сказал ему папа, – просто расслабься и посчитай до трех».
Валик не успел бы и до одного с четвертью посчитать. И расслабляться не стал. Он поднырнул под железную руку. Меч ударил по витрине, осколки стекла зазвенели о латы. Лезвие запуталось в стопятидесятилетнем платье невесты. Самурай выдернул его и рубанул не глядя. Соседняя витрина осыпалась, период энеолита[4] смешался с ранним средневековьем в общую груду камня, бронзы и бересты.
Валик на четвереньках драпал к выходу, цепляясь за половицы и полосы тусклого света, падающего из окон. Свет покидал помещение. Перед глазами все прыгало: горшки, репродуктор военного времени, рунный камень. На фиг Японию! Лучше изучать варягов!
Добравшись до середины зала, Валик обернулся.
Хрясь! Меч разбил витрину с монетами. Хрясь! Приказала долго жить витрина с образцами ручного ткачества. Самурай шагал, круша все на своем пути. Топорщились ростки бамбука, развевалась подранная накидка, яростно кривлялась маска мэнгу.
Засмотревшись на зомби, Валик поскользнулся и упал. Он успел мысленно попрощаться с папой, мамой и мальчиком, который пучил глаза и так любил слушать его истории.
Меч сето взмыл к потолку…
Самурай застыл.
Глаза погасли.
Вспыхнули.
Быстро заморгали, как линзы неисправного светофора. В сумерках очертания ужасного зомби исказились, поплыли куда-то вверх. Доспехи обратились в дымок. И самурай растаял на глазах мальчика.
«Я живой! – подумал Валик, щупая себя. Ноги и руки были на месте, и голова там же. – Живой и здоровый!»
– Кто это тут безобразничает? – спросила баба Шура, заглядывая в зал.
– Это я! – крикнул Валик, вставая на ноги. Посмотрел на осколки, усеявшие пол, на опешившую смотрительницу. – То есть не я, а зомби-самурай.
– Матушки! – Баба Шура покачнулась. – Внучек! Малахольный! Да с тебя же шкуру живьем спустят!
Глава 9
Ночная засада
После жуткой истории, рассказанной другом, у Дани напрочь пропал аппетит. Даже роллы и суши, любезно приготовленные тетей Полиной, не лезли в горло, а ведь Даня обожал японскую кухню. Но он был воспитанным мальчиком. Чтобы не обидеть хозяев, старательно жевал и отвечал на расспросы, а у самого в голове крутилось немое черно-белое кино. В этом фильме, в ускоренном темпе, Валик убегал от зомби-самурая. Они комично носились по кругу, вместо меча у зомби-самурая были палочки для еды, а Валик напоминал «филадельфию» с ножками.
Притворяться, что все в порядке, оказалось сложно. Что это за ПГТ такой, где по окнам законопослушных граждан ночами ползают мертвые машинисты, а мертвые японцы бушуют в краеведческом музее? Куда занесла бабушку любовь?
И ладно машинист! В этом есть логика. Но самурай? В тысячах километров от Японии? Откуда он взялся и куда делся? И не пора ли командировать в Балябино охотников за привидениями заодно с братьями Винчестер[5]?
Даня посмотрел через стол. Валик показал мимикой: «Рот на замке!» У самого Валика рот был до отказа набит роллами. «Вот где аппетит!» – проникся Даня уважением. Валик поглощал рисовые комочки и прихлебывал соевый соус, как чай. И снова Даня подумал, что любая проблема, вплоть до проблем, связанных с зомби, уменьшается в размерах, если рассказать о ней другу.
Даня, признаться, даже немного обиделся на симпатичных родителей Валика. Как они могли не поверить родному сыну? Решить, что это он устроил в музее кавардак, а про японца в ржавых доспехах все придумал! Даня Валику поверил безоговорочно. Не потому, что был наивным. И даже не потому, что сам днем раньше столкнулся с необъяснимым явлением. Просто он знал, что Валик не врет. По глазам понял, по капелькам пота, выступившим на лбу товарища, когда тот рассказывал про занесенный меч.
Но позже, за десертом, Даня заметил, с какой заботой смотрят тетя Полина и дядя Вова на Валика, и решил, что сердиться не стоит. Они же просто взрослые. Думают, что любовь – это заплатить за витрины, разбитые зомби-самураем, и отправить сына в кабинет мозгоправа, где секунда равна пяти минутам. «Каждый любит, как умеет», – подумал Даня. После японской кухни тянуло философствовать.
– А Балябино давно существует? – спросил Даня. Не ради поддержания разговора. Он хотел выяснить, что происходит в поселке и откуда здесь привидения.
– Столько же, сколько железнодорожная станция, – ответил дядя Вова. – Сто двадцать лет. У нас все с поездами связано – думаю, дядя Витя тебе уже говорил. Железнодорожное училище, санаторий железнодорожников, из достопримечательностей: паровоз у вокзала и веерное депо с поворотным кругом. – Дядя Вова отпил чай и постучал пальцем по никелированному подстаканнику с гравировкой РЖД. – Я сам хотел поезда водить. А вот, стал полицейским.
Тетя Полина погладила мужа по плечу. Даня продолжил:
– Много
