Яков Кальницкий - Новоземельские рассказы

После вкусно завтракали, катались на медведе. И он, хоть и ворчал, но, подчиняясь девочке, не отказывался возить также и взрослых.

С каждым днем солнце все дольше оставалось на небе. Ночь и день стали аккуратно сменять друг друга.

Снег таял на глазах, точно его пожирал кто-то невидимый. С гор валились шумные ручьи. В заливе, прямо на льду, чернели озера талой воды.

Между вечными снеговыми залежами, на скалах, всюду, где только что оголилась почва, показался зеленовато-бурый мох. В нем, как голубые и синие глазки, мелькали цветы.

Широкие серые крылья чаек скользили над торосами, как далекие косые паруса. По утрам на полыньях плавали черно-белые кайры. Раз даже показались гуси, летевшие с юга. Отец кричал со двора:

— Нюшка! Варвара! Гуси прилетели! Гуси!

Нюшка выбежала, не одеваясь. За ней спешила мать. Они долго провожали глазами многоголовый табун, растянувшийся треугольником по небу.

Кончился песцовый сезон. Пришла пора бить черного зверя: тюленя, нерпу.

Взберется Семен Игнатьевич с подзорной трубой на высокую скалу, высмотрит тюленьи лунки, продутые во льду, запомнит где какого искать и поедет на собаках в море. Вечером обязательно возвращается с добычей.

Иногда случалось ему ночевать и в море. Тогда мать по-прежнему не отвечала на Нюшкины вопросы и вздыхала.

Однажды Нюшка увидела, что у медвежонка морда в крови. Девочка обеспокоилась. Стала отмывать кровь, но ранки не нашла. Задумалась Нюшка, но родителям ничего не сказала.

Как-то в другой раз она собралась покататься на медвежонке, но Бельки нигде не было. Сколько ни кликала, не прибежал. Потом пришел, как ни в чем не бывало, стал ласкаться и опять на морде была кровь. И на этот раз Нюшка промолчала.

Вечером вернулся отец, привез три тюленьи туши и сбросил их в амбаре. Войдя в дом, он первым делом спросил:

— А что наш Белька, дома?

Нюшка глянула в сени и ответила:

— На своем месте, спит поди...

— Вот шляющий, — возбужденно сказал отец. — Чуть не укокошил я его. — Он стал снимать через голову малицу, продолжая свой рассказ. — Подъезжаю я к тюленю. Одного взял, к другому, значит, подбираюсь. Собачек оставил за торосами, а сам против ветра ползу. Поднял голову, гляжу... батюшки! Что это? — никак медведь впереди. Хорошо, что Белька ростом не вышел. Ведь, что оказывается?! Промышляет, гражданин хороший, самостоятельно. Я подползаю к тюленю, и он подползает... Почуял меня, осерчал. Думал — кинется. Но не хватило нахальства. Сколько его ни кликал, не признался! Из-за него и тюленя проворонил. Позови-ка его, дочка, — закончил отец.

Нюшка приоткрыла дверь:

— Белька, Белинька, подь, подь-ко сюда...

Медведь степенно вошел. Спина его была вровень столу. Мягко ступая, он подошел к Нюшке и нежно ткнулся ей в руку. Только теперь они заметили, как вырос он за это время. Мать даже побледнела, всплеснула руками:

— Господи! Мы то думали, мал еще... А он вон какой. Настоящий зверь. Чего теперь с ним делать?

— Уж я и то думаю, — отозвался отец. — Как бы не одичал. Ведь вот, сколько кликал, а он не послушался...

Долго совещались отец с матерью, но так и не придумали, что делать с Белькой. Застрелить — жалко. А Нюшка так разревелась, что насилу ее успокоили.

— Ну, что ж, поживем еще маленько, увидим чего делать, — решил отец... — Только, вот что, посадим его на цепь. Крови чтоб и не нюхал. Ты, Нюшка, присматривай... Чуть заметишь, что норов портится у него, скажи. Как бы беды с ним не нажить.

Нюшка пообещала ничего не утаивать.

Перед поездкой в становище несколько дней выдалось свободных. Отец предложил всей семьей съездить за яйцами. На «базаре»[10] предполагали провести два-три дня. Там у них были оставлены с прошлого года ящики. Чтобы не дать кайрам испортить промысел насиживанием, они собирали первые яйца, еще в начале июня, и упаковывали их в ящики. После когда залив освобождался ото льда, перегружали добычу в карбас. Так ящики и зимовали из года в год на островке.

На этот раз, кроме боевой винтовки, отец взял с собой и мелкокалиберную.

— Это, — сказал он, укладывая оружие на сани, — для тебя, дочка. Может гусей встретим, будешь сама промышлять... Поучиться не худо.

Нюшка сама будет бить гусей, промышлять, как отец. Девочка пела и плясала от радости.

Одной упряжки было мало. Решили во вторые сани впрячь Бельку. Все равно одного оставлять нельзя, — ведь кормить его некому будет.

«Птичий базар» находился на островке, в глубине залива, километрах в пятнадцати от их избушки. Сначала нужно было ехать на восток, потом обогнуть островок с севера и подняться по пологому западному склону.

Яркое солнце играло на небе и устилало дорогу пылающими самоцветами. Временами, когда наползали тучи, становилось холодно. Но они были тепло одеты, и мороз только бодрил их. Нюшка всю дорогу хохотала. Отец и мать улыбались.

Прошло полтора часа, и островок превратился в гранитную глыбу, отвесно вздымающуюся из черной глубины залива. Но чем ближе подъезжали, тем хуже становилась дорога. Приливы и отливы в эту пору взламывали здесь лед.

Все чаще попадались полыньи и разводья. Отец уже несколько раз уходил вперед искать дорогу.

— Недолго и искупаться, — ворчал он... — Удовольствия мало ...

Со всякими предосторожностями обогнули остров с севера. Выбрались, наконец, на западную сторону и увидели, что здесь всюду вода.

Опытный охотник направил сани к одинокому мыску, где, казалось, кончается лед. А обогнув мысок, попали на торосистый мост, соединявший припай с островом.

Через полчаса они были уже на голой плоской вершине. Здесь всюду был скользкий и смердящий птичий помет. На каждом выступе, в каждом углублении, в каждой трещинке — сидела на яйце небольшая, напоминающая мелкую домашнюю утку, крупноголовая кайра. Она любовно охраняла свое единственное огромное зеленое, в черных крапинках, яйцо.

Сани буквально ехали по яичному студню. Собаки и медведь грызли яйца вместе со скорлупой. Белька на ходу умудрился проглотить кайру прямо с перьями.

Они натянули палатку, починили ящики и долго лежали перед сном на оленьих шкурах, слушая рассказы отца о Большой земле. Медведь позвякивал цепью, привязанный к саням снаружи, а собаки, наевшись до отвала, крепко спали.

Едва забрезжил рассвет, все, даже Нюшка, были на ногах. Наскоро позавтракав, принялись за дело. Сначала собирали яйца вокруг палатки. Нюшка и мать носили, а отец укладывал в ящики. К обеду успели наполнить четыре ящика, а все еще вблизи оставалось много яиц. К вечеру заколотили еще шесть ящиков.

Три дня работали без устали. Отец рассчитывал, что если они сдадут Севморпути только двадцать пять ящиков, то и тогда заработают около тысячи рублей.

— Это, Нюшка, деньги твои... На книжку положим: подрастешь, поедешь в Москву учиться, там тебе пригодятся...

Нюшка плохо еще понимала значение денег, но о Москве слышала, видела ее даже во сне. Это наподобие Кармакул, где она однажды побывала. Но в Кармакулах четыре дома, а в Москве — Петунька сказывал — больше сотни наберется. Нюшка не поверила ни ему, ни отцу, который тогда сказал: «тысячи домов в Москве!» Это не укладывалось в ее голове. «Сто» — ей казалось бесконечно много. А тысяча, это — отец говорил — десять раз по сто. Как же это так много домов в одном месте?! Как там, должно быть, тесно. От собак, наверное, прохода нет. И где взять столько людей, чтобы дома не пустовали?

На следующее утро они спустились на покрытую галькой отмель. Узкой полосой протянулся здесь до самого припая торосистый перешеек. Между торосами стояли лужи. Крайние льдины качались всякий раз, как по ним ударяли волны. Ясно, что ледяной мост может поплыть каждую минуту. Тогда им придется долго, может быть, месяцы, сидеть на острове.

Семен обернулся к ехавшей сзади жене. Лицо его было бело, и голос звучал строго и торжественно:

— Варвара Тимофеевна, — сказал он, — промедлили мы... Тут, сама видишь. Как бы ни пришлось, держись за сани. Не кидай... Все сбрось в воду, ни за что не цепляйся, только саней не пускай... Собаки запутаются, постромки отрежешь. Нож приготовь!

Он тронул Бельку. Скрипя пошли сани. Отец крепко держал Нюшку и все оборачивался. Собаки осторожно следовали за ними. Лед под ногами колебался, из невидимых трещин хлынула вода. Но ближе к середине ледяной перешеек стал крепчать. Семен уже радовался спасению, как вдруг сзади донесся истошный крик:

— Ой, батюшки, тону!

Кто это? Неужели мать кричит таким страшным голосом?!

Нюшка рванулась, но отец пригвоздил ее к месту.

— Сиди! Не твое дело!

Мать в воде. Собаки барахтаются в ледяной каше. Саней не видно. Вой, визг, крики...

— Что бы ни было, держись за сани, — крикнул отец и бросился выручать мать.