Владимир Файнберг - Завтрашний ветер
— Нет. Никому не скажу.
— Ну и отлично. — Он сел на кровати. — Значит, так. Съёмки остановились на неделю. Сам знаешь почему. Торчать здесь на веранде и попивать молочко мне просто некогда — каждый день дорог. Каждый час. Это тебе жить в двадцать первом веке, а мои дела кислые…
Он встал и заковылял по комнате без палки.
— Значит, у нас есть семь дней. Громадных летних дней. Почти вечность. Видишь, как я хожу?
— Вижу.
— Ничего ты, брат, не видишь… — Он усмехнулся. — Я с удовольствием взял бы сейчас рюкзак на плечи и пошёл куда глаза глядят пешкодралом!.. Да уж поздно. А ведь с детства мечтал. Да не получалось почему‑то. То учился, то картины снимал…
— Вы ещё ходите хорошо, вон даже без палки совсем.
— Так далеко не уйдёшь, брат Валерка. — Он остановился напротив меня и оперся о край стола. — В общем, ситуация такая: у меня появилась последняя возможность поглядеть на вольный мир не из окна больницы, а ноги уже отказывают. Знаешь, что мне сейчас необходимо?
— Костыли?! — догадался я.
Он помотал головой:
— Нет, костыли — это уже как‑то совсем не то. Определённо не то. Лодка мне нужна. Мне вместо ног нужна лодка.
— Правильно! — сказал я. — На лодке куда хочешь уплыть можно! Наравне с любым здоровым.
— Ну вот как ты всё отлично понял. Верно, Валерка.
В лодке я буду независим от этих дрянных штук. — Он хлопнул рукой по коленям. — Вот я и предлагаю тебе завтра же с утра пораньше отплыть со мной в путешествие.
— Куда? — обрадовался я.
— Вниз по реке. — Владилен Алексеевич нагнулся к моему лицу. — Но с этого момента ты должен держать язык за зубами. И не вздумай проговориться. Это тайна. Только ты. И только я. Больше никто не знает.
— И матери не говорить?
— И матери.
— Она ругаться станет, — сказал я и испугался, что он раздумает взять меня с собой.
— Мы записку оставим, — сказал Владилен Алексеевич. — Иначе всей затее крышка. Они лишат меня последней радости, эти милые, заботливые люди. «Режим», «покой»! Если б я не сопротивлялся этой чепухе, я бы равно уже скис. Знаешь, брат, некоторые врачи втихомолку удивляются, что я ещё жив!
Он засмеялся.
— Знаю. А почему?
— А потому, — серьёзно сказал он, — что человека создаёт сопротивление окружающей среде. Этого ты сейчас не поймёшь. Хоть запомни на будущее. Сопротивление окружающей среде. Очень важно.
— Понятно, — буркнул я.
— Меня вот окружает моя болезнь. — Он показал на палку, на пузырьки с лекарствами, на постель. — А я стараюсь вести себя как здоровый человек, сопротивляюсь.
— А может, это вам вредно?
— Что вредно?
— Лекарства не есть.
— Я их ем. Я, брат, уже объелся этими лекарствами, целую аптеку съел. И с собой возьмём все лекарства. И вообще давай‑ка подумаем, что мы возьмём с собой. Тащи ещё одну табуретку, садись к столу. Составим список.
Мы уселись. Он раскрыл свою тетрадку на самой последней странице, взял авторучку.
— Ну, давай думать… Лодка с вёслами у нас есть. Палатка с надувным полом, два одеяла и рюкзак будут вечером. Организовал. Как тебе понравились удочки и всё прочее? Годится?
— Ещё как! — сказал я. — На любую рыбу! А червей я всегда накопаю.
— Ну и хорошо. Чайник или чистое ведёрко, котелок, сковородку, ложки достать сможешь?
— Могу, — сказал я и вспомнил, что котелок‑то у меня в тайнике. — А есть чего мы будем?
— В основном рыбу, — сказал Владилен Алексеевич. — Как думаешь, наловим?
— Запросто. А ещё я могу картошки взять хоть целый мешок.
— Мешок — это много. А килограммов пять хорошо бы. Потом я тебе дам денег, сходи купи, пожалуйста, подсолнечного масла две–три бутылки для жарева, да ещё — самое главное — хлеба нам надо будет взять батонов десять. Что ещё?
— Соль нужна для ухи.
— Отлично, Валерка, соль. Чай. Спички. Сахар.
— Топорик нужно взять. И нож.
— Есть топорик и нож! Записываю. Всё?
— Можно пшена взять. Кашу сварим.
— Хорошо, пшена.
— А ещё помидоров и огурцов!
— Ну, брат, целый магазин получается. Может, взять ещё сыра и колбасы?
— Колбасы хорошо бы! — обрадовался я.
Владилен Алексеевич засмеялся:
— Отлично, Валерка, так и быть, возьмём лично для тебя ещё и колбасы.
— Вроде всё…
Владилен Алексеевич аккуратно, столбиком, записал всё, что мы решили взять в путешествие. Получился длинный список.
— Ага! Кружки забыли для чая!
— И ещё лекарства, — вспомнил я.
— Ну хорошо, лекарства… Всё?
— Всё.
— Так вот. Это хозяйство надо будет погрузить прямо в лодку сегодня же, чтоб никто даже понять не успел, что мы собираемся удирать. Палатку, одеяла и рюкзак к восьми часам вечера подвезёт прямо на берег один верный человек — наш шофёр.
— Он знает?
— Знает. Я обо всём с ним договорился. Он и телеграмму даст мне на Бычью пристань накануне того дня, как Николаю Сергеевичу выписываться из больницы.
— Бычья пристань — это где?
— Что ж ты — местный, а не знаешь? Она всего в трёх четырёх днях плавания вниз по реке. На правом берегу. Обратно на пароходе поедем.
— А моя лодка?
— Как‑нибудь доставим. Не беспокойся.
— Значит, и вы умеете врать, — сказал я. — Говорили, только мы с вами знаем тайну, а тут ещё и шофёр!
— Ну, Валерка, он же не главный в заговоре. Главный, пожалуй, ты. Кстати, глянь‑ка, я даже карту достал, вернее, срисовал схему сегодня у вас в райисполкоме.
Мы посмотрели карту.
Вот она.
Я сразу узнал все знакомые места. Будто с самолёта увидел.
Потом Владилен Алексеевич вырвал из тетради чистый лист и написал на нём большими буквами:
«Уважаемая Ефросинья Васильевна!
Я и ваш сын Валера уплываем в небольшой туристский поход. Вернёмся домой дней через шесть. Не волнуйтесь. Валера помогает мне в одном важном деле. Тем более, что вы хотели от него отдохнуть. Еды у нас вдоволь, есть палатка, одеяла…»
Я‑то знал, что мать особенно сердиться не станет. Она привыкла, что я часто ночую не дома. Но Владилен Алексеевич сказал, что порядочные люди должны оставить записку.
Глава 15
Я становлюсь капитаном
И вот в пять часов утра мы отплыли в наше тайное путешествие!
Нас никто не видал.
Ещё вечером на «газике» прямо по берегу подкатил шофёр. Он привёз не только палатку, одеяла и рюкзак, но даже и две брезентовых куртки с капюшонами. Мы уложили в лодку все наши вещи.
Ночью я ворочался на постели и думал, как это мы станем путешествовать с Владиленом Алексеевичем совсем одни, и боялся проспать.
Я бы и проспал. Я проснулся, потому что Владилен Алексеевич тянул меня за вихор. Он был очень весёлый. Я ещё никогда не видал, чтоб он был такой.
— Капитан, — прошептал Владилен Алексеевич, — свистать всех наверх!
…Когда мы отплывали, всё небо было покрыто тихими облаками.
— Погода благоприятствует, не будет жары, — сказал Владилен Алексеевич и сам взялся за вёсла. Грёб он ровно, без шума. Лодка начала перерезать Казак.
Только сейчас я увидел, как много в ней груза. Корма была почти вровень с водой — так погрузилась лодка.
В реке плескалась рыба.
Я сидел на корме между рюкзаком и свёрнутой палаткой и показывал, куда плыть, потому что сначала нам надо было заехать на второй остров в мой тайник за котелком.
Река была ещё пустая. Только вдалеке, там, где начиналась запретная зона, как опрокинутый гриб, чернел какой‑то человек в лодке. Наверное, это старик Таточенко снова выехал на свой тухлый промысел…
— Слушай, Валерка, теперь расскажи, пожалуйста, почему ты сначала назвал себя Александром? Непонятно.
Я рассказал.
— Чудак, — усмехнулся Владилен Алексеевич, равномерно заводя вёсла в воду. — Если так рассуждать, то Валера — имя, наоборот, геройское… Ты что‑нибудь слыхал, например, про Валерия Чкалова?
— Знаю. Это был какой‑то лётчик.
— И всё? Так знать — ничего не знать. Это был необыкновенный лётчик. Он ещё до войны на стареньких наших самолётах совершал чудеса. Кто первым перелетел из Москвы через Северный полюс в Америку? Он. Это был смелый, красивый человек. Он однажды знаешь что учудил? Промчал на самолёте под речным мостом! Представляешь, какая нужна точность глаза и твёрдость руки? Но это ещё не самое поразительное. Вот что рассказал мне один человек, который был лично знаком с Чкаловым. Однажды зимой Чкалов ехал в поезде. Он стоял в тамбуре вагона и просто смотрел в раскрытую дверь на зимние поля. Вдруг у него слетела с правой руки новенькая кожаная перчатка. Слетела в снег. А поезд мчит дальше. Вот что бы ты в ту же секунду сделал на его месте? Я задавал этот вопрос десяткам самых разных людей, и никто не догадался.
