Эдуард Успенский - Колобок идет по следу. Книга 2
Все указанные объекты Меховой Механик отметил крестиком. Белочкин пап тоже хлопотал у карты, заглядывая через плечо дира.
— Большое спасибо, девочка Люся.
— И от всего папо-мамовского собирания спасибо, — добавил пап.
— Теперь вам пора домой, — сказал директор. — Каретный перемещатель мы брать не станем. Он слишком велик… Я просто дам вам провожатых из интернатников покрепче. Они вас проводят до станции. Хорошо?
— Большое спасибо, дир.
— Вот вам на дорогу. — Он протянул девочке фиолетовый жахтриль. — Угощайтесь.
— До свидания, дир. До следующего воскресенья. — Она улыбнулась Цоки-Цокиному папу: — До встречи.
Как только она вышла на крыльцо, на ее руке повис Мохнурка Великолепный. Он был прекрасным сопровождающим в ночное время. Потому что в темноте видел лучше, чем днем. Больше никого не было. Они шли вдвоем.
Правда, потом у станции оказалось, что были Снежная Королева и Лаковая Молния. Просто они бесшумно скользили спереди и сзади, как невидимое прикрытие.
А Мохнурка болтал, что ему кажется, что Мехмеху кажется, что, кажется, есть какая-то опасность для интерната. Со стороны Темнотюра и проверяльщиков. И что Мехмеху это кажется зря. Потому что погода прекрасная, особенно ночью. Темнотюр просто пьяница. И вся его компания такая. А выясняльщики просто выясняют и проверяют.
На станции Люсина охрана спряталась в темень.
Подошла электричка.
В пустом вагоне было тепло и уютно. Две бабушки вязали на спицах.
Люся пристроилась к ним и задремала.
Жахтриль она решила не есть. А показать завтра в школе своей задушевной подруге Кире Тарасовой.
Междуглавие четвертое. ТАМ МОХНУРКА, ЗДЕСЬ КИСЕЛЕВ
С жахтрилем вышла история.
Люся вынула его из сумки с учебниками и положила в стол. И пошла к ребятам. А когда вошла в класс на урок, жахтриля не было.
— Кто взял жахтриль? — спросила она у Киры Тарасовой.
— Не знаю, не знаю, — сказала Кира. — Я видела здесь только фиолетовый кошелек, набитый вареньем.
— И где он?
— Его Киселев у меня выхватил.
— Эй, Киселев, отдай жахтриль!
— Нет у меня.
— Отдай, тупица.
Люся допустила ошибку. Потому что разозлилась. Киселев разозлился еще больше:
— Сама ты тупица! Брюква несчастная!
Я вижу, на третьей парте бушуют страсти, — сказала, входя, учительница Ирина Вадимовна. — Поэтому я прощу Брюкину пойти к доске.
Люся безрадостно отправилась за отметкой. Урока она не выучила.
— Если я правильно помню, — сказала Ирина Вадимовна, — мы проходили склонение числительных. Прошу просклонять «полторы бочки варенья».
Люся горестно начала:
— Именительный — кто, что? Полторы бочки варенья.
Родительный — кого, чего? Полторы бочки варенья.
Дательный — кому, чему? Полторам бочкам варенья{2}.
Винительный — кого, что? Полторы бочки варенья.
Творительный — кем, чем? Полторем бочкем вареньем.
Предложный — о ком, о чем? О полтором бочком варенья.
«Что-то я не так делаю», — поняла Люся под конец. Потому что у нее все расплылось, появились какие-то загадочные бочкомы и полторемы.
Что такое домком, Люся знала. Это домовый комитет. А что такое бочком? Это комитет по бочкам?
— Блистательный ответ, — сказала учительница. — Я буду вам очень благодарна, если вы все это запишете на доске.
Люся стала записывать полторемы и бочкемы, Ирина Вадимовна сказала:
— Получается так, что дикий человек пришел сюда в класс и пытается изъясняться на малознакомом русском языке. «Чем вы гордитесь?» — «Полторой бочкой варенья». — «Чем, чем?» — «Полторем бочкем». Прэлестно!..
— Кто скажет, как правильно? — спросила учительница у класса. — Ну-ка, Тарасова, чем мы гордимся?
— Полторами бочками варенья.
— Спасибо. Тоже дикая девочка. Не полторами, а полутора. Неужели так трудно запомнить одно простое правило. В именительном, винительном пишем полторы. В остальных падежах мы пишем полутора. Садись, Брюкина, два.
Невеселая девочка-учительница Люся побрела на свое место. Она еще таила надежду, что Ирина Вадимовна не поставит двойку в Большой Бумажный Получальник. Но Ирина Вадимовна вписала туда эту несчастную получалку.
Более того, она еще попросила у Люси малый домашний получальник, то есть дневник, и вписала двойку туда.
Зато когда Люся вернулась за парту, она увидела в столе жахтриль.
Половина содержимого в нем была на месте, а половина была аккуратно срезана ножом. И не было самого главного — жахта. То есть косточки.
Жахт оказался очень удобной штукой. Он был каплевидной формы и скользкий. Если зажать его между пальцами и надавить посильней, он мог выскочить как из пушки и шлепнуть кого-то в лоб со страшной силой. И еще рикошетил в соседа.
— Бьем по Трофимову и в угол к Спальникову! — сказал Киселев и щелкнул косточкой.
Косточка скользнула по затылку Трофимова, изменила направление и шлепнула Спальникова в щеку, Спальников тотчас же схватил косточку, облизал ее и выстрелил в Киселева.
— Отдай! — закричала Люся Киселеву. — Отдай, а то как тресну!
— Она, видите ли, треснет! — сказал Трофимов. — Она, видите ли, хрустальная! Девочка-ваза!
— Девочка-ваза! Девочка-ваза! — подхватил Киселев. — Ваза наподобие унитаза. — И он запрятал косточку в карман.
«Ах, так! — подумала девочка-ваза. — Не буду у тебя отбирать жахтриль! Посмотрим, что выйдет».
И вот что вышло.
Шел себе Киселев из школы. Банку гуталинную гонял. Шел и радовался. Как маршал в отпуске.
Как раз автобус подъехал, двери открыл. И не надо Киселеву в автобус. И денег нет. И едет автобус в другую сторону. И все равно Киселев — прыг туда! Как хорошо проехать мимо зоопарка! И места свободные в автобусе есть. Так и приглашают.
Едет Киселев, Москву осматривает. Все ли в порядке? Все ли пешеходы идут куда надо? Все ли памятники на местах правильно стоят?
А билета Киселев не берет.
Ликует, радуется. Как маршал в отпуске.
А тут контролер появился. Откуда он возник, опытный Киселев не понял. Такое впечатление, будто он шапку-невидимку снял и сразу перед Киселевым вырос. Который в это время расслабился и за порядком в городе следил.
— Ваш билетик.
Засуетился опытный Киселев, стал по карманам шарить, на пол смотреть:
— Где-то тут он только что был.
Да контролер тоже, видно, опытный попался, бывалый:
— Был, да сплыл. В таком случае тоже штраф платят.
Ничего не нашел Киселев. И взял его контролер за руку и вывел из автобуса милиционеру сдать.
Милиционер посмотрел на Киселева и говорит:
— Давай дневник. Если есть пятерки, отпустим тебя. Если нет, придется родителей вызывать.
Но контролер не согласен:
— При чем тут родители? При чем тут пятерки? Если он без билета ехал, пусть штраф платит — три рубля.
Милиционер задумался и возразил:
— А при том, что этот молодой человек такой большой денежной бумажки и в глаза не видел. Три рубля — шутка ли! Какого они цвета?
Киселев не помнил, какого они цвета, но очень боялся сказать правильно. Тут на его счастье в кармане у него что-то как жахнет! Даже дырка сбоку получилась — брюки продырявились.
И выскочила на улицу большая черная… как бы это сказать… клякса не клякса, дырка не дырка. В общем, небольшая ночь. Местного значения. Метров на двадцать в диаметре.
Милиционер хвать Киселева за руку. Контролер — хвать.
Вся улица замерла. Машины, пешеходы и троллейбусы — все остановились.
А когда тьма рассеялась, на середине тротуара стоял контролер и держал за руку милиционера. Стоял милиционер и держал за руку контролера. А Киселева не было.
Испарился. Изжахтрился.
А три рубля, между прочим, зеленого цвета.
Междуглавие пятое. ПАПО-МАМОВСКОЕ СОБИРАНИЕ В ЛЮСИНОЙ ШКОЛЕ
Учительница Ирина Вадимовна вела родительское собрание. Папо-мамовское собирание, говоря по-интернатски.
— В общем, если не принимать во внимание успеваемость, наши ребята учились хорошо. Что касается поведения, здесь хвастать нечем. Спальников принес в класс будильник. На всех уроках его стал заводить. Между прочим, когда у него спросили, откуда у него возникла такая идея, он сказал: от папы. В молодости папа с друзьями так поступали.
Они всем классом приносили в школу будильники и звенели. Я очень благодарна товарищу Спальникову-старшему за наставления сыну. Они сильно облегчают нам учебный процесс. Но мне помнится, в послевоенные годы кое у кого из детей и патроны в карманах встречались. И если товарищ Спальников найдет в своих архивах гранату, пусть он не дает ее сыну в школу. Нам здесь только противотанковых гранат не хватает. Теперь о Карине Мариношвили. У меня такое ощущение, что она в школу ходит, как на танцы. Зато на танцы ходит, как в школу. Когда она собирается на школьный вечер, она серьезная девочка, вдумчивая и танцует на вечерах, как десятиклассница. А когда она идет на арифметику, она не готова, несобранна, уроки не учила. Единственно, что ногти накрасит и брови. И туфли наденет на высоком каблуке. Но для учебы этого мало. И если родители Карины такие обеспеченные люди, не надо это демонстрировать в школе. У девочки есть шуба. Французские сапоги. Затемненные очки на пол-лица. У нас сейчас не каждая учительница может так одеваться, как она. А о детях и говорить нечего. Кто здесь из родителей Мариношвили?
