Ая эН - Ёлка, которая пароход
Виктория так громко рыдала, что Пете пришлось звонить аж трижды, пока ему открыли.
– Привет, – сказал Петя, не отрывая глаз от пола. – Ты здорово играешь. Я заслушался.
4. Реквием еще раз
Что лучше: стать магом-обыкновенусом в одиннадцать или гением-маглом в тринадцать? Петя, не раздумывая, выбрал бы первое. Поэтому, когда судьба подкинула ему второе, он несколько растерялся. Положение осложнялось тем, что было не совсем ясно, в какой именно области он гений. Дед в своем дневнике написал четко: «гений интерпретации». И чё? Если б он написал «гений в области поэзии», или «будущий великий архитектор», или «из него вырастет непревзойденный хирург» (хм, лучше, конечно, банкир или финансист, но хирург тоже ничего). А тут – «гений интерпретации». Пойми пойди, к чему такой талант приложить!
Петя хотел залезть в Инет, погуглить: может, у слова «интерпретация» есть еще какое-нибудь значение? Но Инета не было. Тогда Петя покрутил в руках открытку, аккуратно подписанную дедом: «Елка, которая пароход, авторская работа Петра, 3 года 10 месяцев», и отправился к Вике. Он помнил, что делал эту открытку в тот день, когда Вика выдала ему, что Деда Мороза в природе не существует.
Перед Викиной дверью Петя замялся. Ему вообще-то стало стыдно. И пусть это чувство устарело, как Витя Малеев с его пионерскими заморочками, но оно выползло, заняло круговую оборону и убираться обратно в подкорку не собиралось. Пете было стыдно. Как он мог так себя вести с посторонней девушкой? Такое поведение было бы простительно обычному простому парню из глубинки или там откуда. Но он же гений! Гений, хоть пока и неизвестно, чего конкретно. А гений и злодейство – две вещи, как уверял еще Пушкин, несовместные.
Вика открыла не сразу. Сначала доиграла. Она разучивала какую-то грустную сложную вещь и постоянно сбивалась. Наконец открыла.
– Привет, – сказал Петя, не отрывая глаз от пола. – Ты здорово играешь. Я заслушался.
Вообще-то он врал. Как можно заслушаться классикой, да еще в таком жутком исполнении?
– Привет, – ответила Вика.
«Ты на меня не злишься?» – хотела сказать она, но не сказала.
«Ты на меня не злишься?» – хотел спросить он, но промолчал.
Еще Вика собиралась сказать: «Извини, что я тебя обозвала!», но опять не раскрыла рта.
А Петя еще хотел произнести практически то же самое, но не успел собраться с духом. Открытку с елко-пароходом он держал за спиной. Точнее – за попой. Вика не обращала внимания на то, что он прячет одну руку за попой. Она смотрела в сторону и тоже в пол. Петя все-таки заметил, что она ревела.
– Я… – сказал Петя, – я хотел спросить… Ты что за вещь играла?
Он, конечно, совсем не об этом хотел спросить.
– Реквием, – прошептала Вика. – Моцарта. Петя молчал. Он планировал начать разговор иначе и теперь лихорадочно соображал, как вывернуть на подготовленную фразу.
– Это очень известное произведение, – продолжила Вика.
Петя кивнул. Надо было красиво извиниться и спросить об открытке. Но извиниться красиво-картинно мешала совесть, верная подруга стыда. Эти двое требовали какого-то другого извинения, не киношного, без подготовки.
– Я играла его деду, в смысле – твоему деду. На вашем рояле. На нем совершенно иначе звучит.
– Да, – сказал Петя.
Он как-то не очень уверенно это сказал, и Вика подумала, что это было не «да…», а «да?», и с жаром продолжила:
– Да! Еще как иначе! Не веришь?
Петя пожал плечами. Теперь извиняться было бы совсем глупо.
– Я могу сыграть то же самое на рояле, и ты обязательно почувствуешь разницу! – заявила она.
– Ну, если ты не устала… – Петя подумал, что на своей территории ему будет проще расспрашивать о том дне, когда он стал гением.
– Что ты! – улыбнулась сквозь почти уже не блестящие глаза Вика. – Какое там «устала»! Я несколько часов спокойно могу играть. А если перед концертом или экзамом, так и весь день.
«Ужас!» – подумал Петр.
Они вошли в квартиру деда. Вика, переступив порог, закусила губу, но плакать не стала. Прошла сразу к роялю. Открыла крышку, села, вздохнула.
«Некрасивая она, – подумал Петя. – Может, потому, что с красным носом? И глаза опухшие… Нет, все равно так себе, на троечку. Но стройная. А раньше вроде толстухой была. Или нет? Не помню…»
Вика уронила голову на грудь и продолжала не играть.
– Тебе чаю налить? – предложил Петя.
– Не. Я собираюсь. Я сейчас.
– А… Ну, я все же налью, пока ты собираешься.
Не успел он выйти, как Вика начала. Собралась, наверное. Петя заваривал на кухне чай, а Вика играла. На этот раз вроде без ошибок. «Ничего, выучила все-таки!» – подумал Петя. Потом он еще подумал, что неприлично торчать на кухне, пока для тебя играют. Быстро плеснул не успевшую закипеть воду в чашки и вернулся с ними к роялю.
Вика, кажется, и не заметила, что он выходил. Ее рот был полуоткрыт, а глаза блуждали, словно по комнате летала муха, и Виктория следила за ее полетом. С приветом девушка. На Петю накатила вторая волна стыда: он, гений, обидел не просто постороннюю девушку, но еще и убогую.
– Ну вот, – сказала Вика, положив руки на колени. – Примерно так.
– Да-а… – неопределенно протянул Петя. – Круто. Просто очень круто. Просто вообще респект. Однозначно.
Вика молчала. Петя понял, что комплимент надо продолжить.
– Ты, наверно, много занимаешься? Седьмой класс заканчиваешь, да? – Половину девчонок из их класса заставляли учиться в музыкалке-семилетке, они выли и считали недели и дни до ее окончания.
– Нет, ты что? У меня десять лет, я уже заканчиваю. Буду в Москву поступать. То есть в Москве.
Вика, казалось, была удивлена вопросом о классе. Совсем чумовая девица! Разве Петя обязан знать, в каком классе какие произведения играют? Он же не в музыке гений, в конце концов!
– Тебе дед разве ничего не рассказывал? – продолжала удивляться Вика.
«Нет», – хотел чистосердечно признаться Петр, но сообразил, что нельзя.
– Мне дед много о чем рассказывал, – уклончиво ответил он. – Но…
– Ясно, – перебила Вика. – Не рассказывал. Я у него на этом рояле занималась. Не все десять лет, но последние пять – каждый день. И Иветта Пална сюда приходила. Это мой репетитор. Дополнительно к основным занятиям.
«Сдохнуть, дополнительный репетитор по роялю!» – вздрогнул Петя.
– Она вообще-то, как все, дома работает. Но, увидев такой инструмент… И потом, ей близко, буквально через дорогу. Она милая… Да ты же ее видел, она была на похоронах. Помнишь такую, в черном манто, с лилиями. Петя не помнил.
– Они с дедом подружились очень.
«Еще б влюбились друг в дружку на старости лет, ага!» – подумал Петя.
– А может, даже у них и любовь была, – добавила Вика. – Только разгореться не успела.
«Это хорошо, что не успела, – решил Петя. – А то бы охмурила деда, оформила брак, и ку-ку – библиотека…»
– Да-а, – произнес он. – Если эта твоя Пална была такая милая, то жалко, что не успела.
– Почему «была»? Она и сейчас есть. Мы с ней и дальше заниматься планируем.
– На этом рояле? – напрягся Петя.
Вика криво усмехнулась, но сдержалась, ответила спокойно:
– Нет, конечно. Вы ж теперь его в Москву возьмете… Или квартиру сдавать будете… Или продадите…
– Мы не будем продавать квартиру! – быстро ответил Петя, этот вопрос обсуждался родителями еще по дороге в Питер, и хотя Петя спал на заднем сиденье, все отлично слышал.
– Я имела в виду – рояль продадите, – пояснила Вика.
– А…
– Или подарите…
О рояле предки вроде разговоров не вели.
– А ты хочешь этот рояль? – спросил Петя. Вика вспыхнула:
– Ну, знаешь! Я этого не говорила!
Петя растерялся: как с такой неадекватной особой разговаривать? Простой вопрос, хочет ли она купить этот рояль, если его будут продавать. И такая реакция!
– А что тут такого? – спокойно, как разговаривают с больными в психушке (а как с ними разговаривают, кстати?), он пояснил свою мысль: – Ты же занималась на этом рояле пять лет, он тебе стал как родной, получается. И деда Петю ты хорошо знала. Что ж такого в том, что ты хочешь, то есть в том, что ты, возможно, можешь захотеть купить этот инструмент на память…
Вика опять вспыхнула в какой-то момент, но сдержалась. Некоторое время она молчала, внимательно смотрела на Петю и словно что-то решала для себя. «Наверное, считает, хватит ли у них денег!» – понял Петя. Секунд чрез тридцать, что-то решив, Вика сказала:
– Нет. Я больше никогда не смогу на нем играть.
Петя понимающе кивнул. Откуда, действительно, у Вики или ее мамы может взяться куча бабла на этот рояль? Петя помнил, что живут их питерские соседи бедно. Ну, не бедно, может, но очень средне.
– Если можно, я возьму на память о дяде Пете ноты, – вдруг попросила Вика. – Конечно, если они вам не нужны.
– Ноты? – удивился Петя. – Бери, конечно. А какие ноты?
Вдруг это какие-то уникальные ноты с пометками Чайковского или Прокофьева? Такие нельзя отдавать! Хотя вроде у них никаких уникальных нот не было в доме…
