Валерий Гусев - Хозяин черной жемчужины
Но это все летом. А сейчас берега прудов покрыты белым снегом, а поверхность – голубым льдом. В котором зияют лунки, а над ними сидят замерзшие рыболовы в тулупах.
В общем, мы пришли на рыбалку. Это я так думал. А на самом деле мы пришли на розыск. Это Алешка так решил. Но я об этом не знал. И как дурак таскался за ним по льду от лунки к лунке. Алешка делал вид, что выбирает самое уловистое место. А на самом деле, это я узнал потом, искал во всех местах самого уловистого рыбака. Который без труда выудил зачем-то у тети Зины раковину тридакну.
И Алешка его нашел. Только не сразу. Примерно через неделю. За это время мы с ним натаскали много бычков, и мама стала ворчать, потому что устала их жарить. Зато папа не ворчал. Он хрустел этими бычками как семечками и запивал их холодным пивом.
И вот в один прекрасный день мама принесла с рынка здоровенного живого карпа. Она хотела приготовить его на ужин. Потому что возиться с мелкими бычками ей надоело. И она на некоторое время налила в ванну воду и пустила туда карпа.
Время шло. Карп резвился в ванне. К ужину мама его пожалела.
– Он такой резвый. Такой непосредственный. Потерпим.
Мы потерпели несколько дней. Папа первым выразил протест.
– Я бы душ принял, – сказал он. – А ванна занята.
– Сейчас, – сказала мама, – я его убью.
Но не убила – он такой резвый.
Ситуация затягивалась.
– Давай его шампунем отравим, – предложил Алешка.
– Давай, – сказал я. – Трави.
– А я тут при чем? Я его не покупал. Мам, – предложил он, – ахни его чем-нибудь по башке.
Мама ахнула. Банным полотенцем.
Карпу понравилось.
Мама позвала папу:
– Застрели его, полковник.
– За что? – спросил папа.
– За все, – сказала мама. – Он такой непосредственный.
А потом карп вдруг исчез.
Я на рыбалку перестал ходить. Надоело. А Лешке – нет. С каждым разом он все активнее рвался на пруды.
И вот однажды в солнечный выходной он выбрал лунку и опустил в холодную воду мормышку.
Невдалеке от него уже сидел неподвижно, как замерзшая статуя, какой-то гражданин в лохматой серой шапке. Вокруг него замерзали на льду маленькие бычки. Гражданин время от времени выдергивал из воды новых бычков и вполголоса на них ругался. За то, что они такие маленькие.
Алешка пристроился, выдернул из воды пару рыбешек. А потом вдруг завопил:
– Дядь! Помоги! Он меня утащит!
Дядька обернулся и увидел, что соседний с ним малец никак не может выдернуть из лунки удочку. Какую-нибудь железяку небось подцепил. Дядька отвернулся. Безразлично так.
– Дядь! – снова раздался над гладью прудов истошный Алешкин вопль. – Дядь! Крокодил клюнул!
На этот раз рыбак в серой шапке не остался равнодушным. Он увидел, что удочку пацана изогнула дугой и водит крупная рыба. Размером с крокодила. Туго натянутая леска стригла поверхность воды в лунке. Вот-вот оборвется.
И дядька бросился на помощь. (В расставленные сети.) Он выхватил у Алешки удочку и стал вываживать неведомую рыбу. Небывалый на наших прудах улов. Резвый и непосредственный карп прыгал по льду, очень недовольный тем, что из чистой и уютной ванны его притащили в полиэтиленовом пакете в холодный пруд, да еще и насадили на крючок и вытащили в необитаемую для рыб среду.
– На что ловил, шпингалет? – лихорадочно спросил дядька.
– На котлету, – ляпнул Алешка. – Пережаренную.
– У тебя еще есть?
– Не-а. Я ее доел. Скучно было.
– Ну и дурак.
Дядька с черной завистью смотрел на карпа в золотистых чешуйках.
– Такого в магазине не купишь.
– Места надо знать, – со знанием дела важно подчеркнул Алешка. Он имел в виду, что уж наша мама знает, в каких местах, на каком рынке можно купить зимой живого карпа.
Но дядька понял его по-своему, по-рыбацки.
– А как ты место нашел?
– Я вам не скажу.
Рыбак понял его правильно.
– Но намекну, – подзадорил его Алешка. – Вон от того заснеженного дерева нужно шаги отсчитать.
– Сколько? Сколько шагов?
– Сколько лет моей маме.
Рыбак осмотрел Алешку с ног до головы, кивнул понятливо:
– Восемнадцать шагов.
– Правильно! Как вы догадались?
– По твоим размерам.
– Я вам дарю эту рыбу, – великодушно и коварно заявил Алешка. И тут же намекнул: – Что-то я замерз. Чашка чая с ложкой рома… Со столовой ложкой рома…
– Рома у меня для шпингалетов нет. А чаю – хоть залейся. Пошли. – Рыбак на секунду призадумался. – Только вот что: у нашего подъезда и зимой и летом старые бабки сидят. Ты уж, когда мы мимо них пройдем, не проговорись, что эту рыбу ты поймал. Лады, шпингалет?
– Лады, шпингалет.
Рыбак рассмеялся, смотал свою удочку, и они пошли пить чай без столовой ложки рома.
Алешка артистично проделал у подъезда, где мерзли на скамеечке три любопытные бабули (две из них были в теплых платках, а одна в меховой шапке), все необходимое. Он немного отстал от дядьки, который гордо, всем напоказ, нес пойманного им карпа и канючил противным голосом:
– Дядь, на кого поймал? На мотылька? Или на хлеб? Ну, дядь… Ну дай хоть подержать… – И они скрылись в подъезде.
Обстановка, в которой обитал дядька, была довольно скромной. Старая мебель – ободранный шкаф, круглый стол, покрытый вязаной скатертью, шаткие стулья, железная кровать с блестящими шариками на спинках. Над столом – пыльный матерчатый абажур с кисточками. Правда, на скатерти стояла шикарная пепельница, полная окурков, в виде розовой раковины, оправленной в какой-то желтый металл. И еще одна раковина занимала все свободное место в комнате – наша старая непоседливая подружка тридакна.
Алешка как вошел, так и остолбенел при виде ее.
– Ни фига! – выдохнул он. – Чудо света! – И сразу же взял быка за рога: – Дядь, меняемся? Вы мне раковину, я вам – телевизор с тумбочкой. И все довольны.
Дядька поморщился – ему почему-то не глянулось Алешкино внимание к раковине. Тем более – предложение об обмене.
– Не ной, шпингалет. Не по тебе вещица. К тому же – подарок.
– От кого?
– Не от кого, а кому. Я эту ракушку сам надыбал, со дна моря. И другу хочу подарить, на день рождения. Пей чай и иди к мамке.
– А на каком дне моря вы ее поймали? Вы моряк?
– Еще какой! Старый морской волк! Я этих ракушек переловил многие тыщи. А меняться не буду, не проси.
– Ладно, – притворно вздохнул Алешка. – Ложусь на другой галс.
– Куда ложишься? – не понял его старый морской волк.
– Галс меняю.
– Сказал: не буду меняться. Допил? Уматывай.
Выйдя из подъезда, Алешка пощурился на яркое зимнее солнышко и заливисто чихнул.
– Будь здоров! – пожелали ему бабули. – Расти большой.
– Спасибо, – вежливо отозвался Алешка и зачем-то скромненько присел на уголок холодной скамейки.
– Племяш ему, что ли? – как бы про себя поинтересовалась бабуля в шапке.
– Да, – важно кивнул Алешка. – Я его единственный родственник.
– Будет врать-то! – дружно рассмеялись бабули. – У него родни, почитай, пол-Москвы.
– А вот и нет! – горячо возразил Алешка. – Мы с ним одинокие люди.
– Он-то одинокий? Да, почитай, кажный выходной по гостям шастает.
И тут бабули в три голоса вывалили ворох информации.
– Причепурится, в одной руке букет с цветами, в другой – красивая коробка с подарком – и в гости. Спросишь, бывало: «Иван Митрич, кудый-то намылился, такой красивый?» Важно так кивнет и отвечает: «Племяшка замуж пошла, иду гулять на свадьбу». Или по-другому: «Старый друг женится, надо проздравить». «Ну иди, – говорим, – погуляй». А живет бедно, пенсия маленькая. Правда, тут каку-то диковинку приволок. Подарили ему. Заморская диковинка. Агромадная.
– Это я ему подарил, – похвалился Алешка. – От чистого сердца.
Бабули в азарте сплетен даже не обратили внимания, что в подъезд Алешка зашел к этому Митричу чужим пацаном, а вышел его племянником. Но я думаю, даже если бы они это заметили, Алешка сумел бы дать убедительное объяснение. Отбрехался бы, как иногда в сердцах говорит про него мама.
А дома был небольшой загадочный переполох. Из ванны бесследно исчез резвый карп. И самое интересное – воды в ванне тоже не было. Пробка выдернута, вода ушла.
– Не понимаю, – говорила мама, стоя над ванной в задумчивой позе. – Куда он делся? Это – раз. И что будет на ужин – это два.
Папа пришел к ней на помощь.
– Он зубами выдернул пробку и ушел в далекое плавание. По недрам московской канализации.
– Не понимаю, – говорила мама. – Какие у него там зубы, я, например, их не видела, он не кусался. Это – три. И как он пролез в такую дырку? Это – четыре.
– Он похудел, – объяснил папа. – От тоски по твоей любимой сковороде. И вообще, надо спросить Алешку. Это – пять.
– Бесполезно, – вздохнула мама. – Отвертится.
Алешку спросили. Когда он явился с зимней рыбалки. Он не очень соврал.
– Я его выпустил на волю. В лунку. Он так резво тосковал…
