Юрий Коваль - Пять похищенных монахов
– Вот это стрелок! Слона подбил! Хочешь еще разок?
– Еще бы, – ответил я.
– Хватит, – сказал Крендель, побледневший от огорчения. – Некогда нам стрелять.
– Что такое?
– Дело есть… Надо поговорить… В тот раз я спрашивал насчет парикмахерской, так не в ней дело…
– Что за чушь! – плюнул Кожаный. – Опять парикмахерская?!
– Да нет… дело в том, что мы ищем монахов.
– Монахов?! – изумился Кожаный, привстал и, как мне показалось, немного побледнел.
– Монахов, – подтвердил Крендель. – Вот и хотели у вас спросить, посоветоваться, как их найти, может, вы слыхали…
Кожаный заволновался. Оглянулся зачем-то на дверь и тихо спросил:
– Каких монахов?
– Наших, – ответил Крендель, тоже понизив голос.
– Сколько же вам надо монахов?
– Пять.
Кожаный снял кожаную кепку, вытер пот, выступивший у него на лбу.
– Не много ли? – сказал он. – Может, одного хватит?
– Нам хотя бы Моню, – жалобно ответил Крендель.
– Моню? – изумился Кожаный. – Что ж вы раньше-то молчали? Надо было сразу дело говорить. Все монахи здесь, а Моня… – вдруг он замолчал и приложил палец к губам.
Дверь дернулась, и в тир вошел новый посетитель.
– Почем выстрел? – спросил он, подходя к барьеру.
Это был тот самый Веснушчатый нос, которого звали Василий.
Стрельба по-кармановски
– Пять копеек, – недовольно ответил Кожаный, делая нам знаки пока помолчать.
– А сколько всего мишеней?
– Десять.
– Вот полтинник, – сказал Нос, выкладывая на прилавок деньги.
– Ого! – восхитился Кожаный и подмигнул нам. – Десять выстрелов! Может быть, лучше одиннадцать или двенадцать?
– Хватит десяти.
– Вот это я люблю. Ты, оказывается, настоящий стрелок.
– А вы, оказывается, не только на рынке торгуете.
– Торговля – это так, ерунда. А сердце мое здесь.
– Оно у вас тоже кожаное? – спросил Нос. – Не дожидаясь ответа, он вскинул винтовку и выстрелил.
Пуля ударила в кнопочку – утка железно крякнул и перевернулась.
– Отличный выстрел! – похвалил Кожаный. – А сердце у меня мягкое, отзывчивое. По правде говоря, оно – золотое.
– Может, алмазное? – спросил Василий и выстрелил в гуся.
Гусь рухнул.
Кожаный нахмурился.
Василий перезарядил винтовку и сшиб лебедя. Размахивая длинной шеей, лебедь закачался, как маятник стенных часов.
Веснушчатый ударил в мельницу. Взвизгнула какая-то пружинка – и красные крылья закрутились, замелькали, сливаясь в сплошное розовое колесо.
– Теперь в бочку, – шепнул Крендель, и тут же щелкнул выстрел.
В бочке что-то загремело, и оттуда выскочил ухмыляющийся медведь с кружкой пива в руках.
– Вот какие стрелки у нас в Карманове! – с гордостью сказал Кожаный и похлопал ладонями, изображая аплодисменты. – Ни в Тарасовке, ни в Перловке сроду не было таких стрелков.
Он встал и торжественно снял кожаную кепку.
– Как ваше имя и отчество?
– Василий Константинович.
– Позвольте, уважаемый Василий Константинович, и мне стрельнуть в вашем присутствии.
Отойдя к задней стенке, Кожаный хлопнул медведя по голове, затолкал его в бочку, наладил остальные мишени. Вернувшись к барьеру, быстро зарядил все пять винтовок.
– Стреляем по-кармановски! – крикнул он и выстрелил.
Утка крякнула и перевернулась.
Вторую винтовку Кожаный взял одной правой рукой, а левую руку сунул в карман, чтоб не мешала.
Выстрел – гусь рухнул.
Лебедя он сшиб одной левой, а в мельницу стрелял обеими руками, но даже не донес винтовку до плеча. Выстрелил от живота – и крылья мельницы закрутились.
Медведя же, сидящего в бочке, Кожаный совсем обидел. Он вообще не целился в него. Даже не поднял винтовку с прилавка, просто нажал курок – и медведь выскочил из бочки со второй кружкой пива в руках.
– Заряжай! – крикнул стрелок и похлопал сам себе ладонями.
После такой потрясающей стрельбы обстановка в сразу накалилась. В тире запахло порохом. Толкая меня локтями, Крендель кинулся заряжать винтовки, а Василий Константинович задумчиво разглядывал мишени.
Строго поджав губы, он разложил винтовки перед собой и замер. Собранный, подтянутый, он сейчас напоминал ныряльщика, который стоит на вершине скалы, собираясь прыгнуть в море.
Вот он шагнул вперед, схватил сразу две винтовки, одну правой, другую левой рукой. Два выстрела слились в один. Боевой слон рухнул на колени, а тигр прыгнул на антилопу.
Стрелок схватил две другие винтовки, и жираф бросился бежать на месте, а заяц застучал в пионерский барабан.
– Вот это по-кармановски! – сказал Кожаный. – Теперь валяй в сундучок.
– Стреляйте вы. Я передохну.
– Заряжай, – согласился Кожаный и отошел поправить мишени.
Вернувшись, он лениво стянул с рук перчатки, одним махом сбросил кожаное пальто и внимательно оглядел нас, как бы проверяя, сумеем ли мы оценить то, что сейчас произойдет.
– Стреляю в слона! – четко сказал он и вдруг выстрелил в потолок.
Пуля с визгом отскочила от потолка и ударила рикошетом точно в белую кнопку. Многострадальный слон рухнул на колени, а стрелок схватил другую винтовку и пальнул в стену. Взвизгнула пуля, рикошетом ударила в кнопку, и тигр прыгнул на антилопу. Жирафа Кожаный подбил рикошетом от другой стены, а зайца обидел не меньше, чем пивного медведя – выстрелил в пол, и все-таки пуля попала куда надо. Пришлось зайцу молотить в барабан.
– Выстрел в сундучок! – объявил Кожаный и на этот раз тщательно выбрал винтовку. – Но, конечно, не какой-нибудь перловский выстрел или тарасовский. Стреляем по-кармановски!
Он нырнул под прилавок и достал узкую черную ленту.
– Завяжи-ка мне глаза, – сказал он Кренделю.
– Не может быть, – ахнул Крендель.
– Завязывай, да покрепче.
Волнуясь и восхищаясь, Крендель завязал ленту у него на затылке.
С повязкой на глазах и винтовкой в руках Кожаный был похож на пирата, играющего в жмурки. Он вскинул винтовку, уставил ее в потолок и медленно стал опускать, направляя ствол на мишени. Вначале он нацелился в утку, перекочевал на гуся, миновал лебедя, задержался немного на слоне, и слон даже задрожал, но ствол поплыл дальше, ощупал тигра и вдруг отскочил в сторону, уперся в сундучок и заплясал на месте, выискивая кнопку размером с рисовое зерно.
Сухо щелкнул выстрел, и в первое мгновенье я не понял: попал Кожаный или нет. Но вот в сундучке что-то звякнуло, и тире раздалась нежная, хрустальная мелодия:
Мой миленький дружок,Любезный пастушок…
Тихо-тихо играл музыкальный сундучок. Казалось, в нем сидят кармановские гномики и трясут золотыми колокольчиками.
– Да, – вздохнул Василий, когда сундучок затих. – Трудно с вами тягаться. Ладно, сейчас я не буду стрелять. Последний выстрел останется за мной.
– Как так? Это не по-кармановски!
– Почему не по-кармановски? Выстрел останется за мной!
– Проиграл! Проиграл! – закричал Кожаный. Сдался!
– Ах, проиграл? Ладно, отойдите в сторону. Подальше отойдите, а то как бы рикошета не получилось.
Он выбрал винтовку, несколько раз вскинул ее к плечу.
– Ваш сундучок играет только одну мелодию?
– Сколько же тебе надо? Хватит и «Пастушка».
– А больше он ничего не играет? – спросил Вася, убирая одну руку в карман, а другой вскидывая винтовку.
– Больше ничего.
– Ну так послушаем! – сказал Вася и выстрелил.
Пуля ударила в сундучок, в нем что-то крякнуло, и в тот же миг послышалась мелодия. И правда, это была совсем другая мелодия, да, гномики заиграли бодрей.
Я люблю тебя, жизнь,И надеюсь, что это взаимно…
– Что такое? – прислушивался Кожаный. – «Я люблю тебя, жизнь…»?
– «И надеюсь, что это взаимно…» – ответил Вася и вышел из тира, твердо хлопнув дверью.
– Какая жизнь? – повторял Кожаный, присаживаясь на корточки перед сундучком. – Какая, к черту, жизнь?
Он нажал кнопку, и сундучок заиграл «Пастушка».
– Ничего не пойму. Откуда взялась эта жизнь? Да и вообще, что это за парень? Я его раньше в Карманове не видал.
Кожаный задумался, прошелся по тиру взад-вперед и, наконец, вспомнил о нас.
– Так значит, вам монахов надо? – спросил он.
– Ага, – кивнул Крендель.
– Тогда пошли.
– Куда?
– Сюда, – ответил Кожаный и поманил нас за прилавок.
Наступая на пульки, там и сям валяющиеся на полу, мы подошли к стене, на которой висели мишени. Кожаный стукнул в стену кулаком – и в ней открылась дверца.
– Заходите, – сказал он. – Только поскорее.
В узенькой темной комнате, которая оказалась за дверью, вокруг стола, освещенного оплывшею свечкой, сидели монахи и играли в лото.
Пять обстриженных монахов
