Евгений Некрасов - Блин, победитель мафии
Лысый Витя не понимал средств морального воздействия, всех этих красноречивых взглядов и молчаливого достоинства. Молчит, считал лысый Витя, значит, нефига сказать. А смотрит, потому что боится врезать. Кстати, князь Голенищев-Пупырко-младший, который считал точно так же, на блинковском бы месте отобрал у лысого Вити грабли и с особым цинизмом эти же грабли обломал бы ему о спину. Лысый Витя был мелкий мужичок, и Князь бы справился.
— У меня газовый баллончик, — сказал Блинков-младший, показывая из кулака оранжевый багажник машинки. — Только подойди…
Лысый Витя опустил грабли.
Лысый Витя далеко, по дуге, обошел Блинкова-младшего.
Лысый Витя снова поднял грабли, для пробы крутанул ими в воздухе и убежал, вопя свое «Поймал!!!»
Из уважения к Витиному возрасту Блинков-младший подумал, что кто-то из них двоих спятил. А мог бы и точно, без этой вежливой неопределенности, сказать, кто именно.
Хотя Николай Александрович строго-настрого запретил воображать из себя сыщика, Блинков-младший воображал. Ничего не поделаешь, если само получается.
Он воображал, как преступники крались вдоль аллеи хвойных, прячась за стволами лиственниц и плохо принявшихся кедров. По дорожке они бы не пошли. Аллея прямая, их издалека было бы видно.
Он, конечно, не настолько воображал, чтобы ломиться следом за этими злоумышленниками по кустам боярышника. Боярышник был колючий и рос почти вплотную к хвойным, чтобы забирать у них лишнюю воду.
Но все-таки он поглядывал на этот боярышник. И нашел улику.
На кусте, как будто специально повешенный, красовался серый форменный галстук с резинкой. У мамы было полно таких же, только зеленых, и она не знала, куда их девать, потому что ходила в штатском. Точно форменный был галстук, а не просто похожий. И висел в таком месте, где нормальному человеку делать нечего.
Блинков-младший осторожно потянул за галстук. Галстук плотно сидел на колючках, и когда Блинков-младший потянул сильнее, в ткани поехали нитки. Здорово его нанизали. С разгона. Так, что разогнулся крючок, сцепляющий резинку.
Кто-то очень быстро бежал в этом форменном галстуке. Милиционер или, может быть, железнодорожник. Или переодетый преступник.
Ботанический сад как вымер, все были у оранжереи субтропических растений. Там, за поворотом аллеи, время от времени звенело стекло. Наверное, вынимали из рам осколки.
Блинков-младший осторожно снял улику с колючек и спрятал в карман. Как начитанный подросток, он, само собой, пожалел, что у него нет полиэтиленового пакета. С уликами ведь как? Увидел — и сразу в пакет ее, чтобы сохранить запах. А если таскать улику в кармане, какая-нибудь служебная собака может потом решить, что это твоя улика. И ничего собаке не докажешь, потому что улика пропитается твоим запахом.
В оранжерею не пускали. Поперек входа стоял милицейский «Уазик» с включенной бормочущей рацией. Милиционеров не было видно. Снаружи мелькали синие халаты технического персонала и белые — научных сотрудников. Хотя как сказать — снаружи, когда у оранжереи не было «внутри»? Она вся оказалась снаружи — просто кусок сада, где почему-то растут пальмы, бамбук, лимонные деревья и прочее, что в средней полосе расти не должно. И не будет расти. Умрет с первыми заморозками, а кое-что и раньше, с первым холодным дождем.
Пустые рамы выглядели, как древний дворец в джунглях. Их почти не было заметно среди зелени. Растения же всегда льнут к стеклам, к солнышку. Когда стекла разбили, они, глупые, сразу высунули свои листья во внешний мир, где не могли жить.
За рамами, в джунглях, несколько человек в белых халатах собирали битые стекла. Осколки помельче они ссыпали в ведра, а крупные передавали… для понятности скажем все-таки наружу. Из джунглей в среднюю климатическую полосу. А дальше по цепочке, из рук в руки, стекла плыли к стоявшему на дорожке мусорному баку. Не у всех людей были рукавицы, и по стеклам размазывалась чья-то кровь.
Блинков-младший понял, что это не просто стеклушки кокнули. Это горе.
Где-то среди бродивших в джунглях людей был старший Блинков. Иногда Блинков-младший слышал его сердитый голос, но покричать ему не решился.
Из оранжереи вышла с ведром аспирантка Галя и стала вываливать в мусор какие-то бурые тряпки.
— У нас отопительную трубу прорвало, — не поздоровавшись, сказала она Блинкову-младшему. — Смотри, что делается.
Блинков-младший присмотрелся. Галины тряпки были не тряпки, а травы, совсем сварившиеся.
— Опытные грядки. Три года работы, — сказала Галя и всхлипнула. — Шел бы ты, Митька, домой. Прости, но не до тебя.
Блинков-младший хотел помочь людям, которые по живой цепочке передавали стекла, но только мешал. Все боялись, что он порежется и начинали его прогонять. Одни говорили: «Иди отсюда, мальчик», другие — «А, Митя! Ты отойди пока, видишь, у что нас?» Разницы, в общем, никакой.
Он сел на скамейку и стал слушать разговоры людей в цепочке. Слышно было с серединки на половинку. И так все говорили тихо, как в больнице, а тут еще бубнила милицейская рация.
— ПГ шестнадцать, ПГ шестнадцать, драка в кафе «Ласточка».
— Надо же, средь бела дня…
— Подонки, я ж говорю: подонки!
— Поймали?
— Ищут. Видишь, луноход не уезжает.
— Ты не видел там, опытные грядки целы?
— А что им сделается, сейчас тепло.
— Сварились опытные грядки. Там горячую воду прорвало.
— Вот это да! Как же теперь наш Блинок-то, а?
— А что Блинок, Блинок молодой. Как старик?
— Старик-то как раз все успел взять. И свое, и не свое. На пенсию пойдет, будет на даче клубничку прищипывать.
— Это теперь так называется?
— Четыре с половиной тысячи квадратных метров. Это почем сейчас за метр?
— ПГ шестнадцать, отвечайте. Драка в кафе!
— Нет, вы как хотите, а опять без зарплаты я сидеть не стану.
— Ну, посидишь с пособием по безработице.
— А вот и нет. «Хмель» знаешь, что обещает? Всем, кто к ним перейдет, зарплата в пять раз выше. Прямо по старой ведомости, автоматом.
— Ренегат.
— Карась-идеалист.
Блинков-младший сам удивился тому, что так много узнал. Десять минут — и по этим обрывкам все ясно. Кроме прищипывания клубники. Блинок — понятно кто, опытные грядки — его с Николаем Николаевичем и Розой Моисеевной. А луноход — это милицейская машина, Блинков-младший догадался. Кстати, машинка Николая Александровича не понадобилась. Хорош бы он был с этой дурацкой машинкой, когда у людей сварились опытные грядки.
Оставалось пооколачиваться у директора и послушать, о чем будут говорить бизнесмены из «Сильного хмеля». Если они, конечно, приедут, как рассчитывал Николай Александрович.
Пооколачиваться у директора — это запросто. Само собой, не для всех. Но для человека, который в несознательном возрасте обдул директору габардиновый костюм, и директор вспоминает об этом при каждой встрече, — запросто.
Уж кажется, что там идти до конторы — десять минут. Но, видно, в гороскопе Блинкова-младшего сегодня сошлись воинственный Марс и жуликоватый бродяга и торгаш Меркурий. Они посовещались и устроили Блинкову-младшему новую пакость.
Из-за поворота вылетел лысый Витя, опять размахивая своими граблями. Отполированные зубцы сверкали, как восемь ножей. На этот раз лысый Витя взял подкрепление, человек пять в синих халатах технического персонала. Подкрепление трусило за ним, соблюдая дистанцию, чтобы не попасть под грабли.
— Поймал! — безо всякой фантазии вопил особо вредный служитель, устремляясь к Блинкову-младшему.
Блинков-младший совершенно не испугался. Среди бежавших за лысым Витей был раненый в Чечне десантник Всеволод, который готовился поступать в Университет и прямо хвостом ходил за старшим Блинковым. Всеволод мог объяснить лысому Вите, что он заблуждается насчет сына Олега Николаевича.
Блинков-младший даже позлорадствовал, представляя себе, как бывший десантник будет это все объяснять. Быстро. Доходчиво. Возможно, с легкими телесными повреждениями.
Маленькая толпа с вертолетно крутящимися над нею граблями накатывала, Блинков-младший помахал Всеволоду рукой…
И все свернули на боковую дорожку.
— Пойма-а-ал! — гнул свое лысый Витя.
Непонятная погоня сразу же скрылась за деревьями. Блинкову-младшему показалось, что в последний момент перед тем, как повернуть, лысый Витя посмотрел на него тяжелым запоминающим взглядом.
Директора Ботанического сада Эдуарда Андреевича всегда показывали по телевизору к Восьмому марта. В Ботанический сад приезжала телебригада с телеведущим, телеоператором, телегримером, который припудривал носы Эдуарду Андреевичу и телеведушему специальной телепудрой, чтобы носы не блестели. Ну и, само собой, с телеводителем, который их привозил в телемашине.
— Уважаемые телезрители, — говорил в телекамеру припудренный Эдуард Андреевич, — работники Ботанического сада сделали хороший подарок москвичкам к Международному женскому дню. Они заготовили двести пятьдесят тысяч штук тюльпанов.
