Андрей Федоренко - Щербатый талер
— Нет, вряд ли. Мы там долго будем, в Бразилии.
— А ты сама хочешь? — спросил Чэсь.
— Конечно, хочу. Там так интересно… Во-первых, целых десять часов лететь самолетом. Во-вторых, там океан, разные крокодилы, джунгли, пальмы, кокосовые орехи…
— А у нас разве не интересно? — решил обидеться Чэсь.
— Сравнил! Крокодилов — и ваши подлещики, кокосы — и ваши орехи…
Чэсь был просто уничтожен. А он хотел заинтересовать ее шалашом… Шалаш — и Бразилия!..
Он помрачнел. Вместе с тем в его глазах начало появляться что-то прежнее, вызывающе-гордое.
Глава 11. Михаль
— Ну и поезжай, — угрюмо сказал Чэсь, исподлобья глядя на девочку.
— Ну и поеду.
— Поезжай, поезжай…
Отомстив полностью за прежние обиды. Оксана загордилась, наслаждаясь, и сейчас же пожалела об этом. Только она собиралась признаться, что Бразилия — чушь, и она сама не знает, для чего выдумала всё это, как Чэсь подступил к ней полшага и перекрыл ей путь к калитке.
— А хочешь, я тебе сейчас твою Бразилию покажу…
Не успела Оксана отскочить, как Чэсь схватил ее двумя пальцами за нос и потянул вверх.
На миг девочка онемело от неожиданности, от этой наглости; к тому же было так больно и неприятно… Но через миг, стараясь вырваться, она нечаянно наступила твердой, рифленой подошвой кроссовки на Чэсеву босую ногу. Чэсь охнул и выпустил ее нос. От злости Оксана еще раз повторила этот «прием», уже нарочно.
— Ты что! — вскричал Чэсь и, согнувшись, схватился за ногу.
Его поза, была такой заманчивой, такой неустойчивой, что невозможно было не попробовать победить его до конца… Оксана легко толкнула его в плечо. Чэсь потерял равновесие, упал на спину, но тут же упруго вскочил:
— Ну, погоди!..
Но Оксана быстрой и суровой расплаты ждать не стала. Не успел Чэсь отряхнуть песок из шорт, как она уже сидела на высоком заборе, — благо в кроссовках легко было взобраться по гладким доскам, подошвы не скользили.
Как кошка, девочка сверху следила за Чэсем, готовая при первом его подозрительным движения спрыгнуть во двор.
— Ах! — воскликнула вдруг она и схватилась за карман, стараясь задержать монету, что вываливалось оттуда.
Но поздно! Монета выскользнула из руки и шмыгнула где-то в траву под забор. Через мгновение она была уже в кулаке у Чэся. Почему-то мальчик тоже, прежде чем спрятать монету, схватился за свой карман, запустив туда руку.
— Дырка, — смущенно проговорил он.
— Чесик, отдай! — взмолилась Оксана.
— Еще чего.
— Отдай, это не моя монета!
— Конечно, не твоя, а моя.
(Еще бы — кто бы отказался от такого трофея, добытого в «честным бою»?)
— Чесик, ну хочешь, я признаюсь, что наврала тебе?
— Гм… Хочу.
— Тогда отдашь?
— Отдам.
— Поклянись!
— Ну, клянусь.
— Я соврала тебе про Бразилию… Никуда я не еду, здесь буду, в Поплавах. И мы будем дружить, как ты хотел…
— Вот как? Ну, когда ты приедешь на каникулы, тогда и поговорим.
И Чэсь, беспечно насвистывая, повернулся к девочке спиной с явным намерением — пойти.
В голове у Оксаны промелькнуло, что нужно принимать крайние меры, — звать на помощь отца (хотя она всегда считала — последнее это дело, жаловаться родителям…).
— Отдай! Ты же поклялся! — в отчаянии крикнула она.
— Я же тебя просил признаваться, — Чэсь, однако, остановился. — Ну, да: я солгал, когда клялся. А ты солгала о Бразилии. Вот мы и квиты. Ты врешь, почему и мне нельзя?
Такой жестокости девочка даже от него не ожидала. Она всхлипнула вытираясь, и краем глаза увидела, что Чэсь как бы растерялся.
— Да что ты ревешь? Оксана! С чего ты взяла, что я должен отдать тебе свою монету?
— Нет, это моя! — сквозь слезы воскликнула девочка. — Тебе она просто так надо, играться, а мне… Ты не знаешь даже!..
— Да ничего подобного — это моя! Я нашел ее вчера на огороде… Ты меня толкнула, я упал, монета выкатилась через дыру, ты ее схватила — и на забор… Да, как видишь, не удалось, монета сама знает хозяина, — удовлетворенно сказал Чэсь.
— Как тебе не стыдно!
— Это тебе должно быть стыдно. Рассказываешь мне сказку о Бразилии, отдавила ногу, хотела украсть мою монету, а теперь плачешь, что не удалось…
Оксана, не отвечая, вглядывалась в дальний конец улицы. Там ехал велосипедом кто-то очень знакомый… Так и есть, это Михаль, и едет к ним! Ну, теперь можно обойтись и без помощи отца… Михаль ее в обиду никогда не даст. И отец его знает, и бабушка любит и всегда велит, чтобы он смотрел за ней, Оксаной, и защищал ее. Родители Михаля — из той же деревни на Гомельщине, откуда и бабушка, и после радиации переселились также в Поплавы. Поэтому и держатся вместе, как родня.
— Михаль! — Оксана замахала рукой, чтобы быстрее подъезжал.
Михаль положил велосипед сбоку шоссе и направился к ним. Это был высоковатый для своего возраста (а он был на год старше Оксаны с Чэсем), черноглазый, серьезный мальчик. Обутый в кеды, спортивные штаны, подвернутые до колен, черная майка с надписью на левой стороне груди — «Рассвет».
Глава 12. Второй талер
— Чэсь, привет! Оксана, когда ты приехала?
— Он отобрал у меня монету! — вместо ответа плаксивым голосом пожаловалась Оксана. — И не хочет отдавать!
— Неправда, — сказав Чэсь, не двигаясь с места.
— Монету?
Михаль повернулся, молча подошел к нему. Он был выше Чэся на целую голову. Но Чэсь не испугался, хотя даже побледнел от несправедливости, и стоял как вкопанный.
— Михаль, если хочешь драться — давай, — сказал он. — Но я не отбирал у нее ничего. У меня в кармане лежала монета, выпала через дыру, Оксана схватила, а потом сама выпустила из руки… А теперь канючит: отдай!
Михаль, со сжатыми кулаками, остановился в нерешительности. Он знал Чэся — тот просто так говорить не будет. Оксана между тем слезла с забора, смелая, стала за Михалевой спиной:
— Не верь ему, Михаль, — я привезла талер с собой, из Минска!
— Чепуха, я нашел его вчера на своем огороде!
— А ну, покажи, Чэсь, — приказал Михаль.
Чэсь неохотно вытащил талер. Вдруг лицо его изменилось. Чэсь быстро понюхал монету:
— Что такое?.. Маслом почему-то пахнет… И моя темнее… И, вроде рубец другой — щербина большая, и с другой стороны…
— Оксана! — послышался со двора отцовский голос. Воспользовавшись Чэсевой растерянностью, девочка мгновенно схватила талер из его ладони и спрятала в карман:
— Михаль, спасибо большое! Мне надо бежать… Ты мне так помог! Ты даже не представляешь, что это за монета… Хочешь, приходи сегодня вечером, папа расскажет… — и, пригнув Михалову голову, прошептала ему что-то, после чего нырнула в калитку.
— Где же тогда моя?.. — растерянно повторял Чэсь, похлопывая себя по карманам. — Нет приснилось же она мне!..
— Подожди, давай отойдем. Вон бабушка Оксанина смотрит, топчемся здесь около дома.
Михаль поднял велосипед, мальчики повернули в переулок, что спускался в «низменность», к Березине, где была Чэсева дом.
— Так, — сказал Михаль, — а теперь расскажи толком, все по порядку.
— Да вчера… — Чэсь все щупал карманы, оглядывался вокруг, словно искал монету, — вчера отец окучивал картофель. Знаешь, на тех сотках, что у самой реки, где памятник? Я водил коня, ты же знаешь, жара была, оводы, мошкара, конь не хотел ходить, брыкался…
— Да что мне твой конь? Про монету рассказывай.
— Ну, и блеснуло что-то на свежей земле, там, где уже прошла сошка. Я поднял на ходу и положил в карман, даже не рассмотрев как следует, — не было времени.
— А вечером?
— Что?
— Вечером рассмотрел монету?
— Да я забыл про нее, Михаль! Я так устал с тем конем, что едва ноги таскал. Потом еще эти осы проклятые, — Чэсь коснулся щеки. — Так больно — о чем угодно забудешь…
— Короче, ты ее потерял.
— Выходит, так, — виновато потупил голову Чэсь.
— Вспомни, где ты вчера или сегодня сидел или лежал?
— Да нигде! Только на чердак слазал, к осам, и сразу — спать. Только… — Чэсь вспомнил, как сегодня Оксана позорно свалила его. — Нет, нигде.
— Дырки зашивать надо, лопух, — упрекнул Михаль. — Как у тебя хватило ума положить монету в дырявый карман? И как монета не выпала оттуда сразу же? Ты же босой был?
— Босой… — Чэсь вдруг остановился, посмотрел на Михаля странными глазами.
— Ну, вот. Если бы монета выпала, она бы тебя ударила по ноге. Разве ты не слышал?
— Стой! Все правильно! — на радостях Чэсь хлопнул друга по плечу. — Вспомнил — никакой дыры в кармане не было, так и шортов не было! Я в трико был! А вечером, когда я уже спал, мать забрала трико стирать, а мне положила шорты. Сейчас вспомнил: рубашка эта самая была, а вот брюки… — все не мог угомониться Чэсь.
