Роберт Стайн - Пугало гуляет в полночь
Мне в самом деле хотелось рассказать дедушке Курту о том, как Стикс старается напугать нас с Марком. Но в конце концов я решила послушаться Стэнли и не расстраивать дедушку.
Да и вообще, со Стиксом-то я управлюсь. Напрасно он воображает, что такой крутой. Ни капельки я его не боюсь.
Когда бабушка Мириам начала убирать со стола, Стэнли все не прекращал читать, бормоча себе под нос. Мы помогали ей. Потом сели опять, и бабушка Мириам поставила на стол громадный пирог с вишнями.
— Ужас, — шепнул мне Марк, указывая взглядом на пирог.
Он был прав.
— По-моему, дедушка Курт любит яблочные пироги. Разве нет? — спросила я.
Бабушка Мириам как-то странно улыбнулась.
— Яблоки еще не созрели, — объяснила она.
— Но ведь у дедушки Курта аллергия на вишни! — воскликнул Марк.
— Вишневые пироги все любят, — ответила бабушка Мириам. Она уже резала пирог серебряной лопаточкой. Потом взглянула на Стэнли. — Стэнли, я правильно говорю?
Стэнли улыбнулся, не отрываясь от книги.
— Это мой любимый пирог, — сказал он. — Бабушка Мириам всегда готовит мои любимые блюда.
После ужина дедушка Курт вновь отказался рассказать нам с Марком страшную историю.
Мы все сидели у камина и смотрели на желтые языки пламени. Хотя день был жаркий, к вечеру заметно похолодало и можно было растопить камин.
Дедушка Курт опять сидел у огня в своей качалке. Когда он покачивался, старое деревянное кресло скрипело.
Раньше он очень любил смотреть на огонь и рассказывать нам леденящие кровь истории. Пламя отражалось в его глазах. По мере того как ужас в его рассказе сгущался, он говорил тише и тише.
Но в этот раз он лишь пожал плечами, когда я попросила его рассказать что-нибудь. И уставился на стоящее на подставке медвежье чучело. Потом перевел взгляд на Стэнли.
— Эх, — вздохнул дедушка Курт, — если б я знал какие-нибудь интересные истории… Я все перезабыл.
Вскоре мы с Марком поднялись в свои спальни. На лестнице брат шепотом спросил меня:
— Что с ним случилось? Я пожала плечами.
— Убей, не знаю.
— Он какой-то… другой, — сказал Марк.
— Тут теперь все по-другому, — согласилась я. — Вот только Стикс тот же. Так же любит пугать городских.
— Да плевать на него, — решил Марк. — Давай делать вид, что мы не замечаем, как он тут бегает вместо пугала.
Я кивнула, пожелала брату спокойной ночи и отправилась к себе.
«Плевать на пугала, — решила я, стеля постель. — Плевать на них. Не буду я больше про эти пугала думать. Пусть себе Стикс выделывается».
Я забралась в постель, укрылась одеялом и долго лежала на спине, разглядывая трещины на потолке и стараясь сообразить, на что они похожи. Трещин было три. В конце концов я решила, что они напоминают мне разряды молний. А если прищуриться, получается старик с бородой.
Я зевнула. Мне хотелось спать, но заснуть я не могла.
Здесь, на ферме, я всего второй день. А мне всегда нужно время, чтобы привыкнуть к новому месту и к новой кровати.
Я закрыла глаза. Из сарая доносилось мычание коров. На ветру шелестели стебли кукурузы.
У меня совершенно заложен нос. «Наверняка ночью буду храпеть, — подумала я. — Если вообще засну!»
Я попробовала считать овец. Не помогло.
Тогда я стала считать коров. Они такие большие, толстые, неловкие и так мы-ы-ы-ычат.
Я насчитала их сто двенадцать и убедилась, что считать коров ничем не лучше, чем овец.
Повернулась на бок. Через несколько минут — на другой.
Почему-то на ум пришла моя лучшая подруга Шона. Интересно, хорошо ли ей сейчас в летнем лагере?
Потом я стала думать о других подругах. Почти все они торчали летом в городе и бездельничали.
Посмотрела на часы и удивилась. Уже почти двенадцать.
«Надо уснуть, — сказала я себе. — Если не посплю, завтра буду валиться с ног».
Я опять улеглась на спину, подтянула мягкое одеяло к подбородку, закрыла глаза и попробовала ни о чем не думать.
Пустота, черная пустота. Пустая бесконечность…
Вдруг я услышала какой-то шорох. Наверное, штора колышется от ветра, ведь окно открыто.
«Надо спать, — твердила я. — Надо спать». Звук между тем усилился. Он явно стал ближе.
Скрип.
Что это? Окно?
Пришлось открыть глаза. На потолке плясали тени. Я поймала себя на том, что невольно затаила дыхание.
Прислушалась.
Опять скрип. Опять кто-то скребется. Опять шуршание.
Тяжелый вздох.
— Кто? — вырвалось у меня.
Я рывком села на кровати, закрывшись одеялом, которое судорожно сжимала в пальцах.
Звук не прекращался. Мне пришло в голову, что нечто подобное могла бы издавать наждачная бумага.
Вдруг в комнате сгустилась тьма.
Я невольно посмотрела в окно. Там — темный силуэт. Он заслонил луну.
— Кто это? Кто здесь? — собиралась спросить вслух, но почему-то только прошептала.
На фоне освещенного луной неба я различила черную голову.
Силуэт поднимался. Вот плечи. Черная-пречерная грудь. Черное на черном.
Тень молча скользнула в комнату.
— П-п-помогите! — опять шепотом.
У меня остановилось сердце. Я не могла дышать.
Тень спрыгнула с подоконника. Откинула шторы и оказалась в комнате.
Половицы заскрипели под ногами.
Скрип-скрип-скрип.
Нечто медленно надвигалось на меня.
Я попыталась вскочить.
Поздно.
Ноги запутались в одеяле. Я упала на пол и ушибла локти.
Тень приближалась.
Я открыла рот, чтобы закричать…
И тут я его узнала.
— Дедушка Курт! — закричала я. — Дедушка Курт! Что ты тут делаешь? Почему ты залез через окно?
Он не отвечал. Ледяные голубые глаза смотрели на меня в упор, лицо искажала страшная гримаса.
Вдруг он протянул ко мне руки. Но кистей у них не было. Из рукавов пиджака торчала солома. Одна солома.
— Не надо! Нет! — завопила я.
14
— Дедушка! Пожалуйста! Не надо!
Я кричала, а он тянул ко мне свои соломенные руки, скалился, как злая собака, и рычал.
Соломенные руки были уже совсем около меня.
Лицо дедушки Курта оставалось таким же, как всегда. Только глаза были холодные. Холодные и безжизненные.
Я вскочила на ноги, и соломенная рука задела мое лицо. Я отшатнулась и заслонилась рукой.
— Дедушка, — прошептала я, — что случилось? Что с тобой?
В висках у меня стучало, я вся тряслась. Холодные глаза деда теперь сверкали от ярости. Он опять потянулся ко мне.
— Не-е-ет! — завыла я в ужасе и кинулась к двери.
Он преследовал меня, и половицы все так же скрипели под его ногами. Я оглянулась и увидела, что из штанин тоже высовывается солома.
У него соломенные ноги!
— Дедушка Курт! Дедушка Курт! Что с тобой? Я кричала как безумная, сама не узнавая своего голоса.
Он был совсем рядом, солома царапнула меня по спине.
Я ухватилась за ручку двери. Повернула ее. Рванула на себя…
И опять завизжала, потому что столкнулась с бабушкой Мириам.
— Помогите! Бабушка Мириам, спаси меня! Он меня ловит!
Бабушка оставалась совершенно спокойной. В полумраке я не сразу разглядела ее лицо.
И увидела, что очки на нем нарисованы. Глаза тоже. И рот. И большой коричневый нос.
— Ты не настоящая! — завопила я.
А потом на меня навалилась темнота, потому что мои глаза оказались закрыты руками дедушки Курта.
15
Я проснулась от кашля и удушья.
Было темно. Кромешная тьма.
Не сразу сообразила, что у меня на лице лежит подушка.
Я отшвырнула ее и села на кровати, тяжело дыша. Лицо мое пылало, а взмокшая ночная рубашка прилипла к спине.
Посмотрела на окно в страхе, что сейчас увижу пробирающуюся ко мне темную фигуру.
Штора дрогнула. Утреннее небо было еще серым. До меня донесся крик петуха.
Сон. Все, что я видела, просто кошмарный сон.
Я сделала глубокий вдох и спустила ноги на пол.
Все это только сон, повторила я мысленно. Успокойся, Джоди. Тебе просто приснился дурной сон.
Внизу раздавались чьи-то шаги.
Я достала из шкафа свежую одежду — выгоревшие шорты и майку без рукавов.
Глаза мои слезились, и я видела все как в тумане. В это утро моя аллергия разыгралась по-настоящему.
Я протерла глаза, подошла к окну. Ярко-красное солнце уже выглядывало из-за старой яблони. На траве в саду выступила роса, и ее капли сверкали как изумруды.
Дальше простиралось зеленое кукурузное море. Посреди него высились неподвижные пугала, распростершие руки. Они как будто приветствовали восход. Опять прокричал петух. «Какой же идиотский кошмар!» — подумала я и встряхнулась, чтобы выбросить его из головы. Потом причесалась и спустилась вниз, к завтраку.
Марк вошел в кухню одновременно со мной. Бабушка Мириам сидела за столом в одиночестве. Перед ней стояла кружка с горячим чаем, а сама бабушка смотрела в окно.
