Анна Кальма - Дети горчичного рая

– Да, но они командовали только своими черномазыми. – Рой закусил губу. – А как они сражались! Они оказались трусливее зайцев – при первых звуках выстрелов бежали прятаться… Мне мой отец рассказывал.

– Не знаю, не слыхал ничего такого, – сдержанно возразил Принс. – Мой отец говорил мне, наоборот, об одном негритянском танковом соединении, которое прославилось на весь восточный фронт.

– Ваш отец говорил?.. – недоверчиво протянул Рой. – А где был ваш отец во время войны?

– Он был механиком в лётных частях, а сейчас работает на компрессорной станции Милларда.

Рой пренебрежительно фыркнул:

– Механиком?.. Что может знать простой механик! Мой отец служил при штабе, так ему все и обо всех известно…

Принс покраснел.

– У моего отца две медали за храбрость, и, наверно, он знает о войне побольше вашего, – перебил он Роя. – Впрочем, я говорил президенту о вашей затее. Коллинз считает, что до ноября перевыборов устраивать нельзя. Кроме того, он сказал, что сам старик Миллард поместил Робинсона в школу и покровительствует ему… Как бы нам всем не нажить неприятностей…

Рой засмеялся.

– Здорово же устарели ваши новости! – сказал он. – Старик, наоборот, просил передать нам, чтобы мы постарались утихомирить черномазого… Негр сильно досадил попечителям этой стычкой с полицией.

– Вот как!.. – протянул Принс. – Сам мистер Миллард сказал?.. – Он покачал головой. – Не знаю, как быть. У нас еще ни разу не было, чтобы посреди года мы кого-то переизбирали. И потом, Робинсон – очень толковый парень, он на совете старост всегда выступает с дельными предложениями.

Рой начинал терять терпение:

– Послушайте, Принс: вы сами сейчас сказали, что ваш отец работает на заводе Милларда. – Он многозначительно взглянул на вице-президента. – Представьте себе: вдруг мистер Миллард узнает, что сын механика Принса горой стоит за того негра, которого он, Миллард, хотел бы вышибить из школы… Я думаю, неудобно это получится и для вас и для вашего отца… А? – Он пристально посмотрел на покрасневшего юношу. – Сейчас, мне кажется, не так-то легко найти работу, э?..

– Но я же ничего не говорю, – поспешно перебил его Принс, – я передавал вам только мнение президента Коллинза. Конечно, если весь класс возмущен нынешним старостой, вы можете сами заменить его другим, не вмешивая ни президента, ни меня, ни совет в это дело.

– Мы так и сделаем! – обрадовался Рой. – Мы уже разговаривали, и все согласны, что нам нужен другой староста, белый.

– Кем же вы хотите заменить Робинсона? – спросил Принс.

– Да вот… класс выдвигает Мак-Магона, – отвел глаза Рой.

Принс поморщился:

– Директорского сынка? Этого подлизу? Ведь его же провалили на прошлых выборах. Кажется, раньше «малютки» его недолюбливали. Значит, теперь класс переменил свое мнение?

– Переменил, переменил! – поспешно сказал Рой. – В будущий четверг назначается собрание класса, и его единогласно выберут, я уверен.

Принс вздохнул. Его как будто что-то мучило, но он не решался это высказать.

– Делайте как знаете, только помните: ни я, ни президент в это не вмешиваемся, – напомнил он еще раз и направился к школе.

Дойдя почти до самых дверей, Принс вдруг обернулся. Теперь его бледное лицо горело.

– А все-таки, если говорить честно, нехорошее вы дело затеяли, – сказал он. – Робинсон – славный товарищ. И мой отец, если бы узнал об этом, очень рассердился бы.

Он стоял и ждал ответа, но Рой сделал вид, что не слышал. Принс постоял минутку, вздохнул и вошел в здание школы.

6. Записная книжка

Она лежала в кармане плисовых штанов вместе с плоскогубцами, куском алюминиевой проволоки, ножом, слитком олова, жевательной резинкой, обрывком скрипичной струны и другими чрезвычайно нужными мелочами, даже не имеющими названия.

Ах, эти мальчишечьи карманы! Как-то раз ученый-психолог, хорошо понимавший юношество, предложил одной редакции написать об этих карманах и даже определить характер того или иного мальчика только по содержимому его карманов Но даже он, знаток молодежи, не представлял себе, какой трудной будет его задача. Как запутался он в этом нагромождении свистулек, штепселей, ножей, напильников, рогаток, козьих ножек, марок, рыболовных крючков, пистонов, спичечных коробок, конфетных «фантиков», черепков, старинных монет, бечевы, гвоздей, клещей, засушенных жуков, кремней, кнопок, бертолетовой соли, красок, гаек, переводных картинок, мелков, угля, оловянных солдатиков, ляписа и прочих химических, технических, географических, столярных, слесарных, археологических и военно-тактических напластований, только в малой степени отражающих многочисленные интересы и увлечения обладателей карманов!

Ученый сперва подошел к делу весьма уверенно и принялся за психологический разбор на основании кучки вещей, извлеченных из такого кармана. Однако вскоре на лице ученого появилось недоумение и даже некоторая растерянность С одной стороны, как будто явствовало, что обладатель акварельных красок, угля и карандашей – человек, поглощенный искусством, увлеченный живописью, вероятно любитель природы, спокойный созерцатель лирических пейзажей. С другой стороны, тут же вместе с красками лежали дробь, мексиканский нож «мачете», рогатка и бертолетовая соль, что резко противоречило такой мирной характеристике.

Моток провода, штепсель и плоскогубцы были предметами, указывавшими на склонность к электротехнике. Однако с ними соседствовали наивные «фантики», переводные картинки и даже розовая ленточка – явно из косы девочки Получалось что-то до того противоречивое и психологически запутанное, что ученый был вынужден заговорить о «чрезвычайно сложном внутреннем мире» современной молодежи.

Но как раз в этот решающий момент один из служащих редакции сознался, что накануне он торопился на футбольный матч, а потому, в спешке, свалил в одну кучу содержимое нескольких карманов, и что именно в этом следует искать корни противоречий.

Служащего долго и с наслаждением отчитывали за то, что он «сорвал научный опыт психологического анализа», а ученый был так смущен и рассержен неудачей, что от возобновления опыта отказался.

Мы с вами, читатель, в лучшем положении: между нами и карманом в плисовых штанах нет никаких промежуточных инстанций, мы можем вполне свободно распоряжаться его содержимым и строить свои предположения.

По найденным предметам мы свободно можем определить, что обладатель плисовых штанов интересуется техникой и в то же время музыкой. Вероятно, играет сам на одном из струнных инструментов: иначе к чему бы ему держать в кармане кусок струны и канифоль.

Но зачем нам строить такие шаткие предположения, когда мы можем просто-напросто заглянуть в записною книжку, лежащую в кармане, переплетенную довольно потрепанной коричневой кожей и исписанную мелким, ровным, аккуратным почерком владельца, инициалы которого красуются в виде изящно нарисованного вензеля на первой странице:

Вслед за вензелем идет короткая надпись:

«Книжка подарена на Новый год моим другом Ч. Робинсоном».

Следующие страницы испещрены настолько разнообразными записями, что мы с трудом можем уловить в них основные линии, о которых говорилось выше. Вот они, эти записи:

«Клеммы надо проверять на массу. Свечи рекоменд. прожигать на неб. огне. С 15/III отец в гараже Сноукина – на дополнит, работе – 8 дол. в нед. Я – бесплатно помощи.

Проба пера. Проба пера.

Канифоль в большом колич. вредна.

Вчера Мак-Магон уверял своих ребят, что русский самовар – это чайник, который вешается над огнем, и что русские разводят у себя в домах костры и вешают над ними самовары, а дым выходит из отверстия в крыше. Тогда я сказал, что слушать противно такую чепуху, и рассказал, что такое самовар, и даже нарисовал на доске, и тогда мак-магоновские парни начали звать меня «самоварным специалистом». Тут подскочил Лори Миллс и начал орать:

– Он специалист не только по русским самоварам, но и по русским большевикам! Он, наверно, сам большевик! Я видел у него книгу с красной звездой на переплете, а все вы знаете, что такое эта красная звезда.

Тогда все эти ребята замолчали и стали смотреть на меня, как волки. Но мне наплевать на них и на всю их компанию. А книжку со звездой мне принес отец, а ему дал, кажется, мистер Ричардсон, и мы читали ее две ночи подряд. Это история одного русского летчика, которого подбили фашисты зимой; он обморозил ноги, и ему их отрезали. Но он так хотел летать, что научился ходить и танцевать на деревянных ногах, и опять стал летчиком. Почитали бы скауты про этого летчика, такпоняли бы, что такое русские и какая у них сильная воля! Да разве эти мак-магоновцы что-нибудь читают! Им бы только драться, да выпивать, да ходить на матчи!